Бибикова Галина Ивановна,
"ОЧЕРКИ ЖИЗНИ ИЗ КРУГА ВЕЧНОСТИ. Книга 1"
Москва, 2019 г.
ОЧЕРКИ ЖИЗНИ ИЗ
КРУГА ВЕЧНОСТИ
«Ты пришла на эту Землю уже со знанием Учения
для практической его реализации».
Учитель Учителей Гималайской Обители -
Махатма Мориа. Москва. 1992 г.
«На всем протяжении Манвантарного Круга
лекарств от болей кармических встреч - не было».
Махатма Мориа. Москва. 1992 г.
«Вся жизнь – один большой перекресток».
Махатма Мориа. Москва. 1995 г.
Предисловие
Мне не дано знать, для кого уготована эта книга. Но я
выполняю предначертанное, заставившее меня в роковые «шестьдесят шесть» принять
решение не уходить в мир иной, а остаться и закончить этот труд.
Это книга жизни, в которой нет временных границ. В Круге
Вечности они слиты воедино – прошлое, настоящее и будущее. Если вы ищете
бессмертие в прожитых годах, то не найдете его. Бессмертие в вашей Чаше
накоплений, что хранится в вашем тонком энергетическом теле рядом с сердцем. Из
воплощения в воплощение вы складываете в нее радость встреч, подвиги жизни,
словом, то, что яркой страницей прошло через ваше сердце и осталось в нем. Чаша
связывает вас с Тонким Миром, хранителем вашего бессмертия, возможностей вашего
духа.
Моя жизнь с памятью прошлых воплощений была дана не
любопытства ради. Она - иллюстрация к плану Мудрецов Гималайской Обители,
изложенному в «Агни Йоге», или - второе название - «Живой Этике», то есть живой,
как сама жизнь. В Учении Они дали нам знание законов Космоса – Любви, свободной
воли, кармы и многих других, а главное - умение управлять собой не только в мире
земном, но и в Мире Тонком. «Живая Этика» учит принимать Мир Тонкий так же, как
и физический, и это будущее человека. Все сначала делается в этом мире, земной -
лишь его следствие. И каждый в ответе за содеянное, а главное – за мысли,
поскольку, как утверждают Учителя Высокой Обители, - «Сила психической энергии
намного превосходит силу расщепленного атома».
То, что с тобой происходит в этой жизни, это твое порождение,
плохое ли, хорошее – причины происходящего ищи в прошлых воплощениях, друга –
там, врага – тоже. И за все человек расплачивается рано или поздно, согласно
закону кармы, закону перевоплощения. Правда – это Бог. И на скрижалях Акаши она
пишется «красными чернилами»! И потому «она в воде не тонет, в огне не горит». И
«я» - это ответственность.
«Главное значение решается в Тонком Мире. События земные
будут откликом сражений невидимых. Потому так обращаю ваше внимание на Мир
Тонкий. Не только нужно помнить о нем, но нужно проникнуться значением его для
ближайших событий. Как действительность должен стоять перед нами этот мир» -
Агни Йога, «Сердце», 564.
И не могу не процитировать параграф, которым начинается эта
великая книга жизни: «Видеть глазами сердца; слушать гул мира ушами сердца;
прозревать будущее пониманием сердца; помнить прошлые накопления сердцем, - так
нужно стремительно идти путем восхождения».
Услышьте свое сердце, откройте себя для себя!
____________________
КНИГА ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ 1
Глава 1
Шамбала - это реальность
В 1996 году мы с Людмилой Васильевной Шапошниковой* отдыхали
в Светлогорске, этом уютном городке на берегу Балтийского моря. Время отдыха
заставило меня задуматься над публикацией книги о Людмиле Васильевне… Столько
интересного материала скопилось у меня за время общения с этой непростой
личностью! И потому слишком расточительно было бы унести эти знания с собой «в
небытие», когда книга давала бы знание о ней, как о воине Светлой Обители.
Якобы «неожиданно» для себя, я обратилась к Л.В. с просьбой
разрешить мне сделать «выжимку» из ее рукописи, самых сокровенных глав, где она
повествует о встрече с Учителем Шамбалы. И еще более была удивлена
положительному решению с ее стороны. Поняла, без Учителя здесь не обошлось. Я -
на пути. Там, Наверху, устали ждать обнародования факта беседы высочайшего Духа
планеты с представителем Земли из самых «толстых» слоев материи.
А эти главы встречи с Учителем Шамбалы самые яркие в
биографии Л.В. И без них история жизни моей героини была бы не только не полной,
но и несправедливо обедненной. Я всегда считала и вправе считать, что они не
принадлежат только ей, «иначе еще не одно поколение останется невежественным».
И уже в этой автобиографической книге я в очередной раз
обращаюсь к выжимкам из ее рукописного текста…
По праву, данному мне Свыше!
_________________
* Шапошникова Л.В. – создатель и руководитель Международного
центра Рерихов (прим. ред.)
***
Из рукописи Л.В. Шапошниковой:
«- Когда ученик готов, Учитель приходит сам, - сказал Он ей
при первой встрече.
Я схватилась за ручку, вытащила блокнот, но Лама
предостерегающе сказал:
- Не надо. На этот раз вам все это не нужно. Все останется у
вас в памяти. (…)
Он был высок и величественен, с лучистым взором светлых глаз
и слегка смуглой кожей лица, которое мягкими волнами обрамляли темно-каштановые
волосы.
Пожалуй, Он был красив, - отметила я про себя. (…)
- Как Вас зовут? – обратилась я к Нему.
- Это не имеет значения, - ответил Он, - наши имена это
только знаки. А знаки меняются.
Кажется, я стала понимать, кто передо мной, еще не до конца
веря этому. Разве можно было надеяться на такую встречу?
- Можно, - прямо ответил Он на мой внутренний вопрос. – Можно
надеяться. Если эта встреча происходит, значит, ничего удивительного в этом нет.
(…)
- Теперь о Шамбале: с того момента, когда русский художник
дал понятие Шамбалы, многое изменилось. Но понятие это исказили, сделали
прямолинейным. Есть же мифическое, религиозное, научное понимание Шамбалы. (…)
Последнее мало известно людям. Но поверх мифической, религиозной, научной
Шамбалы есть одна единственная – реальная Шамбала. (…)
Все началось в глубочайшей древности, когда планета, как
змея, меняла кожу. Тогда пятый материк шел на смену четвертому. В период
существования четвертого материка Шамбала находилась в районе теперешней Гоби,
где когда-то бушевало море. Она располагалась на острове, который назывался
священным и о котором сохранились легенды – Белый Остров, Беловодье. Этот остров
давно разрушен при формировании пятого материка. Правда, в Гоби о нем осталась
память - небольшое озеро с небольшим островком – своеобразная музейная реликвия
планеты Земля. Путь к нему через пески крайне затруднен. (…)
Мудрецы оказались в молодых горах Гималаев. (…) На эту точку
указал еще огромный Метеорит, чьи вибрации и энергия, в нем заключенная,
полностью соответствовали этой точке. (…) В точке Шамбалы магнитная стрелка
компаса застывает на месте и теряет силу. Когда первый из Мудрецов сумел
обнаружить этот жизненный нерв планеты, он обнаружил там этот Метеорит. Говорят,
в тот момент холодное пламя вырвалось из Камня. Мудрец остался на этом месте и
построил себе конический шалаш. (…)
Этот Метеорит с Ориона. Его появление в этой точке Земли
связано, прежде всего, с появлением этой группы людей. (…) Планета получила
реликвию из Космоса, своеобразное благословление обновленной Земле в
ручательстве дальнейшего сотрудничества с Космосом. (…) В Метеорите заключен
минерал, в котором сокрыт неизвестный нам вид энергии, который должен
заинтересовать наших ученых. Он как своеобразный коэффициент относительности –
количественный и качественный в схеме связей Человек-Планета-Космос, но с его
помощью осуществляется контроль над эволюцией человечества в самых разных его
аспектах. Он является Магнитом, то есть своеобразным инструментом, излучающим
особые магнитные вибрации. Они действуют в унисон с вибрациями планеты, космоса,
другими мирами, с психической энергией человека. Это было не только использовано
теми Мудрецами, но Они и нашли им должное применение. (…) Придет время, и о
Камне с Ориона, принятом Великим Учителем Ясоном и положенном в основание
Братской Общины, будет сообщено даже в каждом школьном учебнике. (…)
Обладатель осколка Камня всегда находится на связи с основным
Метеоритом и Его Владельцами. (…) Тем, кто связан с этим Камнем, известно, как
Он влияет на уровень развития этой страны, города, местности, на уровень
сознания этих людей, их энергетический потенциал, качество труда…
Нередко вестников посылают и к тем, кто, находясь в мире
людей, получил осознанное ими задание Старших Братьев. Это единицы. Их называют
сотрудниками. Среди этих сотрудников последнего периода трое русских. Это люди,
которые опять-таки осознанно связаны со Старшими Братьями, но не обязательно
должны быть теми, кто занимает высокие или важные посты. Те, которые должны
выполнить очередное задание Старших Братьев, выбираются ими совсем по другим
признакам. Они должны быть чуткими и восприимчивыми, обладать устойчивой
структурой и высокими нравственными качествами. Они должны быть культурными
людьми в широком смысле этого слова и понимать эволюционные цели Старших
Братьев, которым они помогают и с которыми совместно трудятся. Сотрудники
получают самые различные задания. Некоторые из них выполняются в краткие сроки,
другие растягиваются на долгие годы. Человек, однажды избравший этот путь, не
должен с него сходить. Не потому, что за это наказывают Боги, а потому, что это
вызывает негативные действия объективных закономерностей и законов самой
материи.
(…)
Люди должны научиться мыслить по-научному без этих зонтиков и
прочего хлама…
(…)
Сила психической энергии намного превосходит силу
расщепленного атома. И Старшие Братья умело пользуются ею. Сейчас мы с вами
живем в один из интереснейших и, я бы сказал, решающих периодов в истории
человечества. Мы находимся в преддверии Новой Эпохи, которая принесет планете
новое переустройство по всем мыслимым и немыслимым направлениям. Признаки этой
эпохи уже налицо. Эта эпоха вывела человечество на новый виток бесконечной
эволюции мыслящей материи, но она будет утверждать себя в острой и кровавой
борьбе. Время великое и грозное – так утверждается великое будущее.
Как грозно Новое время! Как прекрасно Новое время!
Мне нравятся эти слова. Запомните их! В них, как в формуле
заключен смысл того, чего я вам говорил. Это приближение к другому виду энергии,
более тонкой и более мощной, чем та, с которой имело человечество дело до сих
пор. Это психическая энергия. Человек является лишь одним из ее носителей. Он
универсален. Планете предстоит измениться в шестой раз. Геологическая активность
планеты увеличивается. Вы видите сами.
(…)
Сотрудничество – это закон Космоса. Призыв к сотрудничеству
заключен в Знамени Мира, принесенном Рерихом, Знамени эволюционного восхождения
человечества. Три сферы в одном круге. Живая Этика должна быть во главе всех
последних открытий в науке и других областях знаний человечества. Без Этики,
предполагающей высокий уровень сознания, все эти знания могут привести к
страшным последствиям, если не к гибели.
Живая Этика дана нынешнему человечеству. Если оно сейчас,
теперь, не овладеет этой этикой, будущее человечество тоже вырастет
невежественным.
Чтобы не было разрушительных последствий, Живая Этика
обращена ко всем, а не к избранным, она стучится в сердца всех стран, а не
взывает к отдельным обществам. (…)
В первую очередь Учителя рассчитывают на сотрудничество той
страны, которая на своих знаменах написала призывы к общему благу. Шамбала – это
Труд. Это Творчество. Это Восхождение.
Это новый виток эволюции, это светлое будущее. Это широкое
сотрудничество со Старшими Братьями планеты в самом широком смысле этого слова.
И это главное – запомните!»
Глава 2
Разбег с кручи…
«Я погружаюсь в прошлое, как в сон. И не важно, что было
раньше, а что позже»…
Не помню, кому принадлежат эти слова, главное, я разделяю
это. Сон – это переход в Мир Тонкий, а в нем действительно нет временных границ,
все слито воедино в Круге Вечности. И не важно, что было раньше, а что позже.
Невозможно, начиная излагать одно воспоминание, не вспомнить другое,
объединенное не временем, а мыслью…
- Вместо эпиграфа… За полтора года до роковых «шестидесяти
шести»…
Из дневника:
(21 марта 2009 года)
- Новыми знаками уложу твой путь на Восток, - сидя за работой
над книгой, услышала я Голос Учителя.
И …. видение: чудесный солнечный день. По плоскому коридору
меж вершин гималайских гор, резко выделявшихся на фоне чистого голубого неба,
шагает Учитель Учителей Гималайской Обители Махатма М.
На Нем ослепительно белый тюрбан и широкий балдахин из
белоснежной ткани, спадающей с плеч. Короткие белоснежные валеночки. Как я люблю
этот вид обуви, и когда сама окунаю в них ноги, всегда благодарю того, кто их
изобрел. Ничего лучшего и более комфортного еще не придумано.
В руках Учителя высокий цилиндрический предмет сурового
серебристого цвета. Он несет его, размахивая им на ходу в такт непринужденной
легкой походке. Форма ведра и цвет напомнили мне те цилиндры из титана, которые
наши космонавты предоставили Международному центру Рерихов, чтобы запаять в них
прах Николая Константиновича и Елены Ивановны Рерих и замуровать в памятник, что
стоит у входа в музей Н.К. Рериха в усадьбе Лопухиных… Отличие лишь в объеме.
Игриво, то забегая вперед, то отставая от Учителя, резвится
молодая грациозная ослепительно белая лань. Она боднет его легонько в ладонь,
Учитель погладит ее, и та, несказанно радостная, скачет вокруг Него. Учитель же,
размеренно шагая, поглядывает в мою сторону, вопрошая, слежу ли я за Ним. Вот Он
останавливается на небольшой широкой площадке. Разворачивает голову в мою
сторону, опять с тем же вопросом в глазах… И … выплескивает из цилиндра
содержимое. Жест рукой, и оно мгновенно воспламеняется, растет и переходит в
стройное двуязычное пламя фиолетового цвета. Не меняя позы, Он поворачивает
голову в мою сторону: все ли я правильно поняла - в очередной раз вопрошает Его
взгляд…
Честно говоря, на все сто процентов я тогда не поняла этой
манифестации, вернее, не осознала происходящее, слишком значимо все это было,
чтобы принять… А вот картину эту я написала, только лань не вместила… Как и
Шишкин, не умею рисовать «медведей»…
***
За восемь месяцев до роковых «шестидесяти шести»...
Из дневника:
(24 марта 2010 года. День Учителя)
Видение: я сижу на плоском камне, свесив ноги в расщелину меж
горными пластами. Передо мной на расстоянии вытянутой руки стоит Учитель М. с
Ковчегом в руках в окружении Учителей Обители. Учитель держит ларец со священным
Камнем с Ориона. Свет Камня, вырывающийся из ларца, освещает Их Лики. Все, как
на картине Н.К.Рериха «Сожжение тьмы».
***
Из дневника:
Учитель Мориа: «Сужденное знание гораздо легче будет принять,
если дать время для расцвета духа».
Значит, и эта непростая оттяжка времени повествования не на
пустом месте.
21 декабря 1991 года прозвучали слова Учителя: «Очерки
предательства Жанны д’Арк»… Прошло уже немало времени. И вот, наконец, я
решилась. Пишу…
Глава 3
Рассказ «Шестьдесят шесть»
К аномально жаркому лету 2010 года добавилась удушливая гарь
от горящих лесов и торфяников Подмосковья. Она пришла в конце июля и не
прекращалась весь август, прихватив и сентябрь. До основанья разгромленная
«демократами» за время перестройки материально-техническая база Советского
Союза, в том числе и сельская, с ее мелиоративной системой, дали свои
результаты. Жить и дышать простому человеку уже в прямом смысле стало невмоготу.
А в загазованной транспортом Москве и того круче - Кремль едва просматривался в
грязной дымке пожаров. Скорая помощь не справлялась: сердечная недостаточность,
инсульты просто выкашивали людей. И хотя лето я проводила как всегда в своей
деревне в десяти километрах от окружной дороги, мое тело тоже дало сбой, оно
покрылось алыми всполохами.
Наконец прошел очистительный дождь, и наступило просветление.
Закончился сентябрь. Наступил мой шестьдесят шестой день рождения. Его я ожидала
с любопытством. Причина для этого была. Тринадцать лет тому назад я получила
интересную информацию. Она пришла через Тонкий Мир, через видение: я находилась
в издательстве. На редакционном столе лежала моя очередная увесистая рукопись.
Счастливая улыбка освещала лицо. На мне был белый свитер, вышитый вручную
мастерицей из Германии, который я приобрела еще в 1994 году, когда мы с Л.В.
приехали туда по приглашению рериховской общины Герхарда Гавела. Мимо пробегал
молодой человек. Он поздравил меня с «четырнадцатилетием» моей творческой
деятельности и днем рождения. Спросил, сколько исполнилось.
- Так долго не живут, - ответила я. - Шестьдесят шесть. - И
весело рассмеялась.
«Шестьдесят шесть»? Что же это получается? Второй раз мне
меняют срок ухода?
То, что моя жизнь продлится, да еще и настолько, я встретила
без энтузиазма. Смерти я не боялась, да ее и нет. Еще в пятилетнем возрасте
научилась относиться к этому действу философски. Тогда я бурно пережила
«трагедию бытия»…
Был жаркий день самарского лета. До моего слуха донеслись
рыдания. Они шли из соседнего двора. И я побежала туда. Там, сбившись в кружок,
стоял народ. Я нырнула в толпу и оказалась прямо у изголовья человека, лежащего
с закрытыми глазами в какой-то странной постели, украшенной бумажными цветами. В
недоумении перевела свой взгляд на плачущих людей и рассмеялась. И наступила еще
более странная тишина. Почувствовав неладное, я моментально ретировалась. Толпа
расступилась передо мной, я юркнула сквозь нее и стремглав побежала к бабушке.
Она не ругала меня, а просто спокойно выслушала и сказала:
- Все мы рано или поздно умрем.
- И я умру?
- И ты умрешь.
- А когда?
- У каждого свой срок. Вон видишь, бабушка слепая на
завалинке сидит. Так ей уже больше ста лет. А твой братик младенцем умер. Так
что, как Бог даст.
- Бабушка! А этого дяди Васи вовсе и не было там!
- Правильно. Там было только мертвое тело, а душа его
улетела.
- А куда улетела?
- Есть два пути. Если по совести проживешь - к Богу пойдешь.
А если нет, то черти тебя на том свете на сковородке будут жарить.
Я оцепенела от ужаса. Зачем тогда жить, если я все равно
умру? Да к тому же неизвестно, куда попадешь!
- Бабушка, а что такое совесть?
- А это когда ты не лжешь ни себе, ни людям, и делаешь все на
«хорошо» и «отлично». А Бог следит за твоими поступками, по справедливости
оценивает их и кладет на чашу весов. И к твоему приходу на «тот свет», он уже
знает, куда тебя поселить.
Несколько дней я ходила ошарашенная под впечатлением этого
откровения - а вдруг Богу что-то не понравится в моей жизни? А потом в один миг
страданья мои прекратились, какая-то неведомая сила смыла с моего сердца тяжесть
переживаний, и вновь засияло солнышко. И вот теперь, в очередной раз «судьба –
приказ»!
«Шестьдесят шесть». И чем они так примечательны? Ни туда, ни
сюда. А ведь действительно, в шестьдесят шесть будет четырнадцать лет с момента
выхода в свет моих книг…
Шестьдесят шесть начались с телефонного звонка младшей сестры
Валюшки:
- Галин, ну что тебе пожелать? - она помедлила, а потом
торжественно выпулила: - Желаю быстрее воплотиться!
Я слегка опешила.
- А это ничего, что я пока еще жива?
- Ну ты же сама все время говоришь, что лучше частые
воплощения, чем долгая жизнь.
- Ну спасибо, сестренка. Век не забуду.
- Ну я же от чистого сердца! Я и себе того же желаю.
«Валюш, а где этика?» - хотела я спросить. Потом поняла -
скорее всего, она не властна над собой, «голуба душа», перст указующий, и потому
поинтересовалась:
- Ты что-то «увидела» что ли опять? «Колись».
- Ну ты же сама все знаешь.
И опять она попала в точку. С того момента, как несколько лет
назад перед рождеством ей в метро явился Мудрец, ее чувствознание обострились, а
страшные события, вскоре последовавшие в ее жизни, выкристаллизовывали в памяти
пророчества Мудреца. Вспоминая их, Валюша укреплялась духом и проходила с
достоинством жестокие уроки жизни и в результате с меньшими издержками, словом
так, как и желал Мудрец. Кто это был, мы знаем, потому вслушиваемся в ее советы.
Ощущения того, что моя жизнь катиться к краю, нарастали.
Когда я смотрела на Учителя, пытаясь вступить с ним в диалог, Он сурово смотрел
на меня и закрывал глаза. Со мной не хотели общаться! Чем я провинилась? Ну да,
Он прав. Я так и не выполнила до сих пор Его указания – не написала «Очерков». А
оно было еще 21 декабря 1991 года!
Незадолго до этого указания Он «привел» меня в Центр Рерихов:
- Лопухиной. - Услышала явственно Голос Учителя среди белого
дня, сидя на диване в своей комнате. Одно слово! Но каково содержание!
Тогда, во время этой уготованной Свыше встречи, под
впечатлением рассказа доверенного Учителей и руководителя Центра Рерихов Людмилы
Васильевны Шапошниковой о судебном процессе Рерихи-Хорши, я изъявила желание
написать о тех событиях книгу. Возвращаясь домой, я всеми мыслями уже строила
план этой книги, когда все на том же диване «услышала»:
- Очерки предательства Жанны д’Арк.
Тогда у меня и в мыслях не было, что это касается меня и
только меня. Что называется, зная, не знаешь, ведая, не ведаешь! И я приписала
это как указание объединить два процесса XV и XX веков - предательство Жанны и
предательство Е.И. и Н.К. Рерихов Хоршами. В то время мы считали, что Жанна,
герой и легенда Франции, спасшая свой народ от столетнего ига англичан, - это
воплощение Елены Ивановны Рерих, пока в 1998 году не вышла книга дневниковых
записей Зинаиды Фосдик «Мои Учителя». Смысл «посыла» Учителя стал понятен, когда
в процессе бурного семилетнего общения с Л.В. я прошла свой путь на Голгофу. А
пока я «шла», много страниц из жизни Жанны, вставало на пути…
2010 год! Сколько времени прошло с тех пор, а я только-только
прикоснулась к «Очеркам». Видение останется всего лишь видением, если ты не
потрудилась исполнить предначертанное. Тот самый случай, когда Бог предполагает,
а ты располагаешь. «И от этого гибнут самые лучшие начинания», - как любила
повторять Елена Ивановна Рерих.
Золотая осень затянулась. Отъезд из деревни задерживали
киношники. Они сделали из нас второй «Мосфильм». Очень удобно во всех отношениях
- близко и не накладно. Здесь снимались сериалы «Каменская», «Марш Турецкого».
Наш дом они облюбовали для съемок фильма «Зверобой-3». «Дом бабушки внучки
Жанны» - так проходит он в их отчетах. Знаки шли за мной по пятам, заставляя
краснеть!
Замечательная команда в пятьдесят человек во главе с главным
режиссером В. Судовым скрасили мои дни, хотя «Очерки» вновь остановились.
Успокаивало то, что я опять оказалась в своей родной стихии, когда жила и
работала в Тольятти и Набережных Челнах.
Вот и киношники вроде бы все успели закончить. И дом под зиму
«законсервирован». Все убрано. Переехала в Москву. За неделю все перестирала,
перегладила, успела сделать косметический ремонт по дому. Все делала
быстро-быстро, словно боялась не успеть. Помогали друзья и родственники. То ли
кто руководил этим процессом Сверху, то ли они осознавали, что я тороплюсь с
книгой, понимая, что никто за меня не сделает того, что должна сделать только я:
в дневниках только ниточка от клубочка, а клубочек – это моя память.
Но не тут-то было! Давнишняя мечта Бориса – жить летом на
Волге - настойчиво стала проявляться именно сейчас, когда надо бы смириться с
тем, что есть:
- Ничего не могу с собой поделать – уже который год сплю и
вижу: я на лодке, а подо мной течет Волга. И сразу как-то на душе легче
становится. Нутром чувствую, надо что-то в этой жизни менять радикально.
- Борис, тебе просто предыдущее воплощение не дает покоя,
когда ты был командиром Волжской флотилии, а я комиссаром, и мы с тобой
отстаивали там завоевания революции, - пыталась я отшутиться от его мечты. -
Столько сил я положила на это Захарьино, и теперь «здравствуйте, я ваша тетя!»
- Это твои заморочки. А я хочу на Волгу. Надеюсь, я заработал
себе право отдыхать летом там, куда душа просится. Имею право.
Конечно, имеешь. Я эту «песню» слышу уже лет десять. Ладно.
Знаю я эти кармические навороты, надо только проявить терпение. Попробую обойти
его с другой стороны. Поездит, поездит, «пар выпустит», и все встанет на свои
места.
В поисках «причала» объехали Волгу с обоих берегов от Самары
до Шигон.
До чего же живописны волжские просторы! Одни Жигулевские горы
чего стоят! Но опять же, наши представления о новой жизни не совпадали. Мне
нужен пляж и Жигули, а ему рыбалка в Переволоках. Вернулись в Москву ни с чем.
Из лифта Борис с сыном вытаскивали меня на руках. Но ни у
кого из них не возникло желания обратиться к врачу… Это промелькнуло в моей
голове, и застряло «на посту», заставляя в каждый такой момент анализировать,
кем же так продиктовано их такое поведение? И отвечала – силами Свыше...
Грустно… И сурово…
Не прошло и недели, как Борис опять потянул в дорогу.
И только со второго раза я оценила его выбор, поняла красоту
Волги в первозданности ее Творца. Переволоки - это древнее поселение в
заповедном районе Самарской Луки. Лука - очень точное географическое название
этого причудливого изгиба реки, точь-в-точь натянутая тетива лука. Остается лишь
запустить стрелу! Что и делали молодцы Стеньки Разина. Завидев караваны судов,
волоком по двухкилометровой суши тащили они свои лодки в укромное место и
спокойно поджидали добычу. Сейчас на дне русла Волги в районе Тольятти дайверами
обнаружено захоронение затонувших кораблей. Остается только узнать, какому
времени они принадлежат.
Конечно, жаль, что Переволоки это лишь отрожье Жигулей, но
какова здесь сила красоты Волги в ее диких крутых берегах. Дух захватывает!
Хочется расправить руки и лететь! А простор для глаз! Где этот противоположный
берег? А чего стоит этот широченный разворот реки, сливающийся синью вод с
бездонным небом!
Самым интересным оказалось то, что дом мы выбрали в дачном
массиве Волжского автозавода. Сорок с лишним лет тому назад после окончания
самарского института Борису предложили работу на Вычислительном центре ВАЗа.
Работа началась с загранкомандировки в Италию на фирму ФИАТ. Автомобиль этой
фирмы стал прототипом «Жигулей». Сам Генеральный директор ВАЗа, тогда еще только
заместитель министра автомобильной промышленности Виктор Николаевич Поляков,
проводил собеседование с новоиспеченным инженером. «Кадры решают все» - этому
лозунгу он хорошо знал цену. Кстати говоря, на ТВ в одном из «дежурств по
планете» Михаилу Жванецкому задали вопрос, кого из известных людей страны он
поставил бы сейчас во главу России? Первым он назвал полководца Георгия Жукова.
Ему мир обязан победой над фашизмом. Вторым - отца атомной науки и техники в
России И.В. Курчатова, а третьим - В.Н. Полякова. Правда, я на его месте
поменяла бы местами лидеров. Но и это заставляет уважать сатирика, не оказался
он среди «ивановродстванепомнящих», огульно охаивающих малолитражку, и в
советское время, и сейчас еще так доступную простому народу. И если говорить о
перестройке в нашей стране в глобальном ее масштабе, то она началась еще с конца
шестидесятых со строительства Волжского автозавода. Автогигант и город были
построены за три с половиной года! Волжский автозавод стал катализатором
промышленности не только в СССР. Запад расширял и модернизировал свое
производство под запросы советского автопрома. Именно в это время была пробита
брешь и в «железном занавесе». Например, на ВЦ из трех работающих – двое «с
половиной» прошли стажировку за рубежом. Средний же возраст руководителей
подразделений ВАЗа, а это огромные заводы с новейшей техникой, вообще составлял
двадцать пять лет, что для тех лет страны социализма абсолютно было нетипично.
После возвращения из Италии нам дали двухкомнатную квартиру,
и мы переехали из Самары в Тольятти. Работа на ВАЗе поглотила без остатка. Я - в
редакции «Волжского автостроителя», а Борис на Вычислительном центре (ВЦ),
возглавляя отдел чуть ли не в триста человек. Здоровая амбициозность набранных
В.Н. Поляковым кадров помогла ввести автогигант в кратчайшие сроки. Было
интересно видеть, как каждый день приносил свои трудовые победы. Зато мы не
знали, что такое выходные дни. И когда они все-таки выпадали, мы отдыхали там,
куда Бог пошлет. В руках машина, и природа во всем своем многообразии перед
тобой. Замечательно! Спустя годы Бориса направили на Камский автогрузовой в
Татарию, Набережные Челны. Я с удовольствием вспоминаю это время. Опыт ВАЗа дал
нам возможность реализоваться на очередном передовом автогиганте. А потом
перевод на автозавод имени Ленинского комсомола. Так мы оказались в Москве.
И теперь круг замкнулся - жизнь опять «переволокла» нас на
волжские берега…
Вернулась в Москву полуживая, а в Петербурге меня с
нетерпением ждала подруга, опять же, по ВАЗу, - Нэлла Б. Нужна помощь в решении
дела, не требующего дальнейшего отлагательства. И это мобилизовало меня в путь.
Домой в Москву я возвратилась рано утром. 21 ноября -
«Михайлов день», как называют его в народе, именно в этот день родились бабушка
и мама. И я ждала гостей.
Приготовление пельменей в одиночку – занятие тоскливое. И без
Вали М. справиться с этой проблемой мне было бы труднее. Я напекла еще и гору
блинов. Стол был полон. Все, как всегда, приготовлено своими руками. Посидели.
Помянули. Проводила гостей. Убралась. Легла спать. И тут-то все и началось!
Мучительные боли. И… тошнота…
Едва дождавшись утра, позвонила сестре узнать, не отравились
ли. Не отравились. Все было вкусно. Видя мое состояние, Борис несколько раз
порывался вызвать скорую помощь. Я категорически запретила. И чтобы избавить его
от своих страданий, не нашла ничего лучшего, как закрыть дверь в свою комнату. Я
все еще надеялась, что «рассосется» - не впервой мне испытывать эти муки. За
десятилетия, еще со времен работы в Международном центре Рерихов (МЦР), я
сроднилась с этими приступами «ЖКТ», как именуют его медики. Ядовитые стрелы
«доброжелателей» неслись в меня со всех сторон, и они делали свое коварное дело.
К врачам не обращалась. А однажды, обследовавшись, дала себе зарок больше в этом
не участвовать…
К ночи в животе с правой стороны что-то прорвалось. И стало
легче. Я даже забылась на какое-то время.
Утром позвонила Ирина. Ирина не только надежный друг, а еще и
врач от Бога. Она еще вчера определила, что у меня аппендицит, и в очередной раз
стала настаивать на госпитализации. Но я продолжала упорствовать и согласилась
лишь на прием моего лечащего врача, если тот сегодня принимает. Принимает,
перезвонила она.
- Только бы не перитонит! – вспомнив ночное, сказала я
Борису. Тот подавленно молчал.
К часу дня мы были уже в поликлинике. Врач, взглянув на меня,
тут же направил к хирургу. Хирург, не глядя, отправил в лабораторию. Анализ
крови был неутешительный. Вызвали скорую помощь. Медбратом оказался мой сосед по
дому - Федя. Клинику выбирал основательно. Все это время я сидела в фойе. Из
кабинета хирурга вышел пациент и доверительно сообщил:
- Ничего страшного. Они предполагают у вас аппендицит. Сейчас
вас прооперируют, а завтра вы уже будете бегать.
Напротив сидела молодая женщина. Я постоянно ловила на себе
ее пристальный взгляд. Наконец она не выдержала и подошла ко мне. В ее руках был
образок:
- Возьмите. Это старец иеросхимонах Сампсон. Он исцеляет
смертельные болезни.
На мгновение я «сделала стойку», как охотничья собака. Но
ненадолго. Прежнее состояние внутреннего покоя взяло верх.
- Он наш современник, похоронен на Николо-Архангельском
кладбище. На его могилку народ идет и идет. Мимо не пройдете, если захотите
навестить, - прибавила она.
В начале второго меня привезли в приемное отделение
хирургического отделения городской больницы номер тринадцать.
- Вас сейчас примут, - сказал Федя, уезжая.
Но время шло, а меня все не принимали. Силы иссякали, боль
скрючила так, что я не в силах была стоять, сидеть, дышать. Я встала на колени,
положив голову на стул. Так было легче переносить страдания.
Наконец подошла моя очередь, словно у всех было такое же
показание. Первый хирург помял мой живот и ничего не определил. Второй тоже. И
неудивительно. У меня странная реакция на боль, я только улыбаюсь виновато и еще
с трудом могу найти силы тихо сказать: «Очень больно»! Что я и сделала. Но в
ответ услышала иронично-снисходительное:
- Консервативное лечение.
- А это ничего, что у меня лейкоцитов «выше крыши»?
- Сколько?
- Почти двадцать четыре.
- Когда это было?
- Час назад.
- А у нас другие данные. - И он холодно и иронично оглядел
меня.
Интересно, куда они за это время делись? Говорила же, не надо
никакой «скорой». Теперь попала в разряд симулянтов. Но, видимо, мой вопрос
сделал свое дело. Назначили УЗИ. Молодая женщина долго и внимательно изучала
меня вдоль и поперек. Но, увы, не обнаружила ничего такого, что могло бы
говорить о серьезности положения.
- У меня вчера в ночь прорвалось что-то там внутри. Возможно,
это аппендицит?
- У меня на этот счет другое мнение, - и тоже одарила меня
тем же взглядом. И уже обращаясь к коллегам, вынесла свой вердикт:
- Консервативное лечение.
Меня оставили в покое. А контролировать сознание мне
становилось все труднее и труднее. Но этого кроме меня никто не прозревал. И не
мудрено, подумала я, увидев отражение своего лица в зеркале кабинета. На нем
по-прежнему та же улыбка, и внутренний покой. И даже цвет лица! К тому же и
температура, и давление - все в норме.
В сознание привели голоса. Сквозь кровавую пелену я увидела
двух женщин. Они «колдовали» надо мной. Каждая предлагала свой метод
диагностики. Когда я услышала какой, поняла, тут-то мне и конец! Но, словно
кто-то Сверху это знал не хуже меня. И они тут же ушли, как и пришли. А вместо
них появилась другая особа - Надежда Васильевна, молодая симпатичная женщина с
короткими светлыми волнистыми волосами. Последняя инстанция, как я поняла, -
лапароскопия. Сделала разрез, вкрутила аппарат и стала рыскать инструментом по
моему животу. От противного и тягостного чувства я схватила ее за руку:
- Наденька!
- Не Наденька, а Надежда Васильевна, - сурово отрезала она.
Ну, «Васильевна» так «Васильевна». И что это за фамильярность
с моей стороны, с чего это вдруг?.. А как потом выяснилось, «не вдруг». Просто в
тот момент было не до узнаваний. Наши с ней пути пересекались два года тому
назад, благодаря моей подруге Вале О. Именно «Наденькой» после невыносимо
тяжелой процедуры, как для меня, так и для нее, наконец-то был поставлен
правильный диагноз. А меня она тогда еще назвала «пофигисткой».
- Вижу, вижу! Дивертикула спаялась с аппендицитом. Аппендикс
воспален! - взволновано констатировала Надежда Васильевна.
- Они что, решили дружить против меня, будто с моим уходом
продолжат свое существование? – пытаясь заглушить боль, пошутила я. Но она не
разделила со мной этого настроения.
- Ну и ничего особенного, - опять кто-то из другого кабинета
ответил ей. - Будем лечить консервативно.
- Да пациент сам готов к операции! - возмутилась Надежда
Васильевна.
- Ладно. Сейчас еще раз устроим консилиум.
- Готовьте к операции, - услышала я, наконец.
- Кто из врачей остался? - спросила Надежда Васильевна. Все
это время она не отходила от меня. Ей сказали.
- Только не этого! Кто дежурный?
- Аносов.
- Немедленно найти!
Наконец-то можно кому-то довериться, впадая в сон, с
облегчением подумала я. Откуда-то издалека донесся голос Бориса:
- Держись. Я буду здесь, - прикосновение его руки вернуло мне
сознание. Меня везут в операционную, поняла я. И только густой бас анестезиолога
откуда-то со спины заставил сосредоточиться:
- Слушать мою команду: как только я скажу «три» – сразу
просыпайся!
Я лишь шутливо козырнула:
- Есть!
И увидела уже привязанные к стоякам голые ноги и руки. И
очередную бумагу, которую мне совали под нос: «В случае смертельного исхода…».
Ее надо было еще ухитриться подписать.
В поле зрения попали часы. На них было четыре. Это последнее,
что запечатлелось в моем сознании…
-…Три! - И я очнулась.
- Молодец! Умеешь держать слово, - услышала я голос
анестезиолога.
Узкое грязно-красное пространство. Наверное, так выглядит ад,
решила я. Это не первая моя операция, но как все это не похоже на прежнее! «Они»
покинули меня? «Они» и здесь покинули меня! Горечь заполнила мое сердце. В поле
зрения опять попали часы. Стрелки показывали восемь.
- Утро или вечер? – спросила я.
- Вечер.
Меня опять куда-то везли. Мелькнуло лицо Бориса.
- Держись! - он схватил мою руку, стараясь вложить в нее всю
силу жизни! Но мои мысли были об одном – «Они» покинули меня. «Они» покинули
меня!
В реанимационной палате я была третьей. Слева от меня у окна
лежал пожилой мужчина. Я перехватила его отрешенный взгляд, и что-то вдруг
прорезалось в его сознании. Какое-то время он внимательно изучал меня.
Рано утром забежал хирург. Я встретила его, словно никогда и
не расставались. Египетский жрец. Прошли века, но он не потерял своей
харизматичности. Тот же проницательный взгляд, великодушие сильной натуры,
проявлявшееся в каждом слове и жесте, тот же цвет лица, и даже фигура – все было
оттуда. И я не ошиблась. «Чаша накопления» подтвердила наше родство. Если бы он
знал, что в Египте до сих пор по его рецептам готовят знаменитые бальзамы!
- Как себя чувствуешь? - обратился ко мне Сергей Иванович.
Я только улыбалась. Говорить было выше моих сил. Все они
уходили на то, чтобы дышать, не касаясь живота.
- Ну и напугала ты нас всех.
Я продолжала улыбаться.
- Как же ты не сообразила сразу, что надо было вызвать скорую
помощь? Муж вот рвет на себе волосы. Все бы сейчас было по-другому, если бы хоть
на пару часов раньше…
«А не у вас ли в приемном покое они потеряны», - хотелось мне
сказать. Но это было бы несправедливо с моей стороны, ведь я сама еще раньше
затянула время…
День начался с врачебного обхода. Его проводил заведующий
кафедрой хирургии мединститута с будущими светилами науки, хирургами отделения и
медперсоналом реанимации. Свита из восемнадцати человек, насчитала я.
Заведующий был мужчина средних лет, импозантный, с открытой
радостной улыбкой. Еще бы! Девушки одна другой краше смотрят на него во все
глаза. Душа радуется - не весь генофонд вывезли за рубеж за время перестройки.
Заведующий внимательно оглядывал нас. У каждого на спинке
кровати крупным шрифтом были набраны фамилия, имя, отчество и возраст.
- Ну что, Галина Ивановна, - он посмотрел на данные, потом на
меня, потом опять на данные и, решив, что здесь что-то напутали, повернулся к
той, что напротив. Та, естественно, не отозвалась. Улыбка сползла с его лица,
он, слегка растерянный, остановился посредине комнаты, и, облокотившись на
трость, в очередной раз внимательно стал сверять наши данные. Пришлось выручать.
Свита вслед за доктором развернулась в мою сторону. Он еще раз посмотрел на мои
данные, потом на меня. Его улыбка стала еще шире:
- На что жалуемся, Галина Ивановна?
А я, лишь пожав плечами, перевела взгляд на хирурга.
- Аппендицит, - как-то растерянно начал Сергей Иванович.
Потом, прочитав на лице светила недоумение, спохватился:
- Не думайте, что все так просто! У нее было сразу четыре
серьезных операции: острый гангренозно-перфоративный аппендицит,
периапендикулярный абсцесс, а главное – фибринозно-гнойный перитонит. К тому же
мы ее освободили от спаечной болезни брюшной полости, оставшейся в наследство от
предыдущей полостной операции.
И в подтверждение своих слов Сергей Иванович неожиданно
надавил мне своей крепкой рукой на только что прооперированный живот. Крик
отчаяния впечатлил не только светило. А мне впору было бы провалиться сквозь
землю...
- Вы что делаете! - гневно накинулся завкафедрой на
оторопевшего хирурга. - Прежде чем тискать девушку, ее надо было сначала
уговорить!
- Да я… - начал было Сергей Иванович.
- Не сметь перебивать старшего по рангу!
- Не ругайте его, пожалуйста! Он хороший! - вступила я, не
совсем осознавая, шутит тот или всерьез. - Он мне жизнь спас.
- Ну это хорошо, что спас, - голос его стал мягче. - А
старших по званию все равно перебивать не следует. Выздоравливайте. - Еще раз,
посмотрев на данные, прибавил: - Галина.
- Спасибо, - с застенчивостью семнадцатилетней девушки
ответила я.
Когда Сергей Иванович еще раз заглянул в палату, я не знала,
как загладить свою вину.
- Ничего страшного. Он прав. Иерархию надо уважать. Ты лучше,
давай-ка, не ленись, выздоравливай. А то вот пришел твой муж, опять волосы на
себе рвет. Девушка с ним, красавица, твоя дочь?
Я поняла, что это Валя М.
- Вполне могла бы ею быть.
- Они передают тебе привет. Переживают уж очень оба.
- А что же им так переживать? Ведь все уже позади, надеюсь.
- Я тоже надеюсь. Ты уж меня не подведи.
- Есть! - шутливо козырнув, пообещала я…
Второй день занудно лил дождь, к тому же, как из ведра. Ночь
ли, день, - все вместе с такой же занудной болью слилось в одно сплошное
тягомотное пространство. Казалось, конца и края этому не будет. Осень с лихвой
брала свое. Ноябрь подходил к концу. А, казалось, каких-то десять дней тому
назад я готова была искупаться в Волге...
Медсестры хлопотали вокруг меня, как пчелки в улье. На
капельнице менялся сосуд за сосудом. За спиной работал осциллограф.
- Откуда такие опахала вместо ресниц берутся?
Молоденькая сестричка одарила меня таким взглядом, что я
поняла - она не намерена вести со мной светскую беседу.
- Как вас зовут, красавица? - не унималась я. Та лишь строго
взглянула на меня. Но потом снизошла:
- Зачем вам это?
Потом, смягчившись, продолжила:
- Вы все равно не запомните. Нас много. Мы меняемся каждые
сутки.
- И все же?
- Маша.
- Маша, а что вы мне вливаете?
- А какая вам разница?
И это так. Я действительно просто пыталась отвлечься от
изматывающей боли. Что ж, работе их не позавидуешь. Стоять судьбе наперекор под
«дамокловым мечом» – выживет - не выживет. Какой же выносливостью нужно
обладать? Вот сосед по реанимации. Они уже пристегнули его ремнями. Во время
обеда умудрился укусить сестрицу за палец.
- Может, он решил, что в фашистском плену? - шутливо
предположила я.
К тому времени я уже знала, что Николай Федорович был
разведчиком в Отечественную войну. В больницу его привезли на «скорой».
Прогуливаясь с женой по парку, упал без сознания прямо в лужу. Покоя в палате от
него не было никому. То он в очередной раз требовал, чтобы его отвязали, то
покормили, то среди ночи привели офтальмолога, то чтобы немедленно отпустили
домой. И привязанный к кровати, Николай Федорович еще умудрялся стучать об пол
всеми ее ножками. Судя по разговору со своими отсутствующими собеседниками, я
поняла, что мир земной и Мир Тонкий для него слились в одно целое. Мы много чего
узнали за это время: и в Кунцево-то у него дача, и свое хозяйство. Построил дом.
Не понравилось, взял и разобрал до последнего бревнышка. А сердце у него стало
биться действительно странно, пульс – от двадцати до сорока ударов.
- Практически между небом и землей, - подтвердила сестричка.
- Ну ничего, мы его здесь подлечим, потом его проверят на вменяемость и тогда
переведут в сердечно-сосудистый корпус.
Восемьдесят восемь лет. Интеллигентен. Трудолюбив. Годы
немалые, а он в работе. Полагаю, зря они его привязали. В таком унизительном
положении любой будет бушевать.
Пришел врач из кардиологии. Меня повеселил их диалог. Бывших
разведчиков действительно не бывает:
- Сколько вам лет?
- Да сколько и было.
- А я кто, по-вашему?
- Врач.
- А где вы живете, помните?
- Помню.
- Где?
- Где жил, там и живу.
- А номер квартиры помните?
- Помню.
- И какой?
- Да такой же, как и был.
- А как зовут вашу жену?
- Да все так же, как и звали.
- А год, какой сейчас?
- Да все тот же.
- А день?
Ну, на этот вопрос я бы тоже могла не ответить. Когда ты
глубокий пенсионер, дни бегут за днями, не успеваешь отслеживать. Ну а то, что,
по их мнению, он разговаривает якобы сам с собою, ничего удивительного. Низкий
пульс стер границы между миром живых и миром мертвых, и образовалось единое
энергетическое пространство.
Ужас!.. В этот день я стала ловить себя на том, что мои щеки
и губы запали. Какая красивая лежала мама в гробу, и какая буду лежать я!.. И я
стала контролировать себя.
В поле зрения попала сцена: пробегая мимо палаты с коллегой
на перекур, как я поняла, Маша давала оценку каждому из нас троих: покрутила у
виска и бросила взгляд в сторону соседа по палате; удовлетворительно о той, что
напротив; и безнадежно махнула рукой в мою сторону.
Я тряхнула головой, словно хотела сбросить с себя какой-то
назойливый груз. Поправила сбившиеся волосы. Они были мокрые и липкие. «Как у
мамы перед смертью», - пронеслось в сознании…
А дождь за окном все льет и льет…
Весть о приходе очередного утра принесла с собой
реанимационная сестра. Она перестелила постель, осторожно перекатив меня.
Прошлась по лбу влажной салфеткой. Я перехватила ее. Захотелось омыться. Тело
вдруг резко запахло. Никогда, ни при каких обстоятельствах за всю свою долгую
жизнь я не ощущала такого ужасного запаха.
- Ничего, ничего, - успокаивала меня медсестра. - Вы не
беспокойтесь… Так бывает, – потом прибавила: - Лучше выздоравливайте.
И мне стало как-то легче и теплей на душе. Как правильно, что
в медсестры выбирают красивых и чутких... Эти качества нужнее всего в момент
выздоровления и не менее в момент ухода…
Шел третий день. А мое состояние не улучшалось…
Беспросветные чернильного цвета плотные тучи словно вползли в
палату через огромное окно.
- Обещали сильный мороз, - прервала мои наблюдения медсестра.
Она тоже рассматривала картину за окнами. - Представляю, что будет с людьми,
когда дорога после таких дождей замерзнет.
- А какое сегодня число?
- Двадцать пятое, – и уточнила: - Двадцать пятое ноября 2010
года.
Как-то тихо и внезапно увезли соседку. Даже и не попрощалась.
Я лишь перехватила ее странный одеревеневший от ужаса взгляд. Мы остались вдвоем
с Николаем Федоровичем. И мгновенно наступила удивительная тишина. Она словно
вобрала в себя весь мир. И ничего кроме тишины и безжизненно-синего
пространства…
Вдруг перед моими глазами побежали, как на электронном табло,
строчки. Я сосредоточила на них свой взгляд: «Молчание. Иди в него без страха»…
«Молчание. Иди в него без страха»…
Что за наваждение? Я тряхнула головой. Оно не исчезало! ...
«Молчание. Иди в него без страха»… Да это же из стихов моего любимого поэта –
Эдуарда Балашова!
Молчание. Иди в него без страха,
Ведь ты не тот, кем мнишь себя, сей миг,
Из персти мол, земной возник,
И стану тем же, перстью праха.
Но кроме той, что твой рядила лик
Небесная еще радела пряха,
Незримые одежды носишь ты.
И в них войдешь в молчанье красоты!
«И в них войдешь в молчанье красоты»? И тут до меня дошло!..
Моему изумлению не было конца! Ка-а-к? И это все? Да я еще и
жить-то не жила! И в подтверждение где-то за плечами, боковым зрением я увидела
поле своей жизни: оно было на три четверти черным-черно, и только последняя
полоса радовала глаз. Я сосредоточилась. Значит, «молчание»?! Жаль. Балашов так
и не узнает, что Боги ценят и знают его творчество. Следующая мысль пронзила еще
большей остротой: ужас! Борис до конца жизни себе не простит, что я не разрешила
ему вызвать «скорую помощь»! Ложиться и просыпаться с одной мыслью!.. Тем более,
хорошо знаю, какие последствия могут быть и для меня… И это «есть», обещанное
Сергею Ивановичу… А «Очерки»?.. Столько долгов!.. И никто не узнает, как я ушла?
Жаль, что нет рядом Вали М., я бы вела тогда репортаж…
Мои мысли прервал величественный и суровый Орел. Он появился
с правой стороны от меня. В ожидании, Он спокойно уселся напротив на что-то
невидимое. Я стала беззастенчиво разглядывать его гордый и невозмутимый профиль,
кустистые брови с проседью, выразительный клюв. Он тоже, не мигая, строго
смотрел на меня серо-голубым с изумрудным краем глазом… Что бы все это значило?
И, чего-то выжидая, продолжаю разглядывать. Интересный разрез глаз. Золотистая
загорелая кожа лица. И убегающие из-под уголков глаз тонкие морщинки. Какой-то
очеловеченный Орел…
- «А в городе Том сад… Все травы, да цветы. Встречают там
животные невиданной красы» - подсказывает память:
Тебя там встретит огнегривый Лев…
Другое - Вол, исполненный очей.
С ними золотой Орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый.
Ну, конечно же, Орел - символ одного из евангелистов. Пытаюсь
я вспомнить – какого? А в это время фиолетово-сиреневое пространство уже
окончательно окутало меня. И в нем появились высокие створки Врат, так похожих
на храмовые врата времен Сергия. Они медленно двигались, сужая и без того узкую
полоску едва заметного света… И в тот же миг я увидела, как отделилось мое
тонкое, прозрачное, как стекло, тело. А над диафрагмой образовался изящный
удивительно тонкой работы хрустальный витой крестик. Я внимательно разглядывала
его и не заметила, как справа появилась зловещая фигура. На ней был
фиолетово-синий плащ с капюшоном, полностью скрывающим лик. И только из-под
короткого рукава «клеш» выглядывал косырь внушительных размеров с тонким
острым-острым концом. Киллер? Слуга Смерти? Скорее всего. Лицо Смерти я знаю -
оно сама Любовь, сострадание и понимание. И свое лицо она не скрывает. Я в этом
уже не раз убедилась. Киллер навис надо мной, занес свое орудие в сантиметре от
перекрестия, и … застыл в ожидании. Так вот как это происходит! Значит, Оттуда
придет команда, и киллер опустит свое орудие... Орел выхватит за этот крестик
мой «несгораемый ларец»… и унесет его Туда к себе в Обитель…
Вдруг за спиной киллера появилась чья-то узловатая,
синюшно-синюшная костлявая рука. Судорожными движениями, сжимая и разжимая
кулачок, она изо всех сил старалась закрыть Врата плотнее, чтобы не было меж
створок этой только ей заметной щели.
И стало как-то не по себе от ее деловитой беспардонности. Она
мне напомнила толстую санитарку из видения моего буквально предыдущего
воплощения, закончившегося в 1926 году... Та тоже, к ужасу и возмущению Ларисы
Рейснер, не обращая внимания на то, что Лариса еще жива, и палачи еще не
завершили свой процесс отравления, деловито вытащила верхний ящик прикроватной
тумбочки и вывалила себе в фартук его содержимое. Но, в отличие от санитарки,
костлявой руке Врата были «не по зубам»…
И тут я услышала…
- Come here… Come here… - я вслушивалась в энергетику слов.
Голос был непривычно мягок. И даже и не сразу поняла, что обращаются-то ко мне.
Но все же повернула голову на зов. Это был Он! Он стоял рядом со входом в грот!
Сквозь неровный, словно кайлом выбитый из горной породы вход, лился золотой
свет… Да это же вход в священную пещеру с картины Николая Константиновича Рериха
«Сокровище гор»! Эту репродукцию подарила мне Л.В. еще двадцать лет тому назад.
Она привезла ее из Нью-Йоркского музея. Я тогда повесила ее на стенку вместе с
другими картинами прямо перед собой. Теперь я понимаю, почему Учитель М.
запретил мне менять экспозицию:
- Горы оставь! - строго сказал Он мне тогда.
- Come here… Come here… - услышала я опять Его голос.
Знакомый тембр! Силуэт! Это был Исса! Сама Любовь! Он встречал меня, выйдя в мир
из Обители! В тот же момент я увидела свое преображение - удивительно высокой с
густыми каштановыми волосами со стрижкой «каре», и в свободном черного шелка
брючном костюме, похожем на китайский. Сосредоточенная, широким пружинистым
шагом я легко одолела путь и оказалась у входа в грот. На мгновение мое внимание
отвлекли какие-то металлические стержни. Они стояли позади меня на крутом
повороте дороги на расстоянии друг от друга. И сиротливо мерцали во тьме. Я
ощутила, как все они наполнены страданием и болью. Так эти же «стойкие оловянные
солдатики» - мои тела! Они прослужили мне верой и правдой, не изменяя мне.
Господи! Как нелегко им было со мной! Но как я в них вмещалась? Они же карлики
по сравнению со мной? И я опять устремилась вперед. Я занесла уже ногу в Грот,
как снизу услышала чей-то знакомый, со слегка странноватым произношением, голос:
- Га-ля-я-я, … хо-о-чешь - жи-ви-и, а хо-о-чешь - не жи-ви-и…
Я замерла. Прислушалась. Да это же голос моего соседа по
реанимации! Его сосуд Боги выбрали, чтобы выразить Свою последнюю волю?
И слышу уже более явственно:
- Га-ля-я, … хо-о-чешь, жи-ви-и, а хо-о-чешь - не жи-ви-и…
«Хочешь, живи, а хочешь – не живи». Как деликатно сказано!
Мне … предоставляют выбор? Ужас! Я замерла. Как просто и соблазнительно было бы
подчиниться Его воле и оказаться среди Них. Но на все твоя свободная воля,
данная Богами. Последняя мысль подобна стреле и приводит туда, куда дух указал!
А она оказалась земной! Я не готова уйти!
Прекрасно сознавая, что лукавлю, ведь я для Них, как на
ладони, тем не менее, решила вступить в диалог. И все же - кому я должна сказать
о своем выборе? Всем Им? Смерти? Пожалуй...
- Я дважды к тебе приходила, - нехотя начала я, - и оба раза
добровольно. И оба раза меня не приняли. Второй раз, видите ли, творческий
портфель был неполным. И что же теперь получается? Когда уже есть сорок страниц
моей новой книги…
Но меня уже не слушали. Мгновение - и все исчезает! И
появляется - Мир Огненный! Словно Аленький цветочек закрыл своими лепестками все
пространство! Я продолжала любоваться этой нежнейшей огненной красотой, как
Кто-то сверху бросил в это ослепительное пространство геометрические, средней
длины, плоские, в палец шириной, соединительные линии. Они были оранжевого цвета
с круглыми клеммами на концах и желтыми кружками в середине. Словно поняв, что я
их детально изучила, они понеслись ко мне и, моментально выстроившись вдоль
тела, растворились в нем!
И тут откуда-то снизу полились знакомая мажорная музыка… Так
это же марш Людмилы Лядовой! Вот это шутки! Накануне отъезда из Питера по каналу
«Ностальжи» проходила творческая встреча с ней. Одна из звонивших в студию
назвала ее «композитором одной мелодии». Лядова недоумевала, оправдываясь,
перечисляла все свои музыкальные жанры.
- Понимаю эту даму, - сказала я тогда Нэлле, - Лядова
действительно больше запоминается своими жизнеутверждающими маршами.
Боги знали меня больше, чем я предполагала. Получается, и тот
январский вечер, на котором мы вместе с Лядовой пели, ублажая именинницу, вдову
нашего глубоко почитаемого ВАЗовца Виктора Николаевича Полякова, первого
Генерального директора, Министра автомобильной промышленности, тоже проходил под
их неусыпным Оком... И вообще – моя жизнь Там, у Них, как на ладони… Им известен
каждый мой шаг! С рожденья!
- «Людмила Лядова! Людмила Лядова! Людмила Лядова всегда в
строю!»
А тело уже не принимало меня, его «штормило»!
Какая сила заставила в тот миг вернуть сестер в палату! И вот
уже втроем они «колдуют» надо мной.
Путь назад не самый приятный. Но, как Свыше в трудный момент
Вале М. было сказано: «Не гоже печаловаться, когда помощь явлена», так и мне
было тем более «не гоже». Вдруг появившийся диск огромного оранжевого Солнца,
прободав чернильные тучи, выбросил свой Луч. Каждой клеточкой своего тела я
ощущала мощь Его целительной силы… И, несмотря на то, что мой выбор, пожалуй,
был не самый умный, что-то близкое к ликованию наполняло мое сердце. Я видела
Его, я слышала его! И теперь я «горела» в Его объятьях!..
Схожесть энергетики разных временных событий, пронзила все
мое существо…
…Костер безжалостно лизал тело огненными языками. Но Жанна
уже не ощущала этого. Солнце, прободав тучи, устремило к ней свой Луч, выхватив
из плоти «несгораемый ларец».
- Так вот оно в чем мое освобождение! - ликование охватило
ее. И она всем сердцем устремилась Туда, к Ним…
Мимо палаты пробегала заведующая реанимацией. Бросив взгляд в
мою сторону, мгновенно изменив направление, встревожено спросила:
- Отчего у вас такое красное лицо! Не аллергия ли на какое
лекарство?
- Вроде бы нет, - и я пожала плечами. - Мне просто очень
жарко.
- Так что же вы молчите! - и она быстро сменила мне одеяло на
легкий пододеяльник.
А потом мне принесли письма от Бориса и Валентины. Я читала
их, и слезы катились по щекам. Я с трудом подавляла рыдания. Если бы они знали…
И когда на смену одного Мира пришел другой, Ирина далеко от
места событий «увидела» в тот миг, как от Солнца отделился широкий огненный Луч
и вошел в мое тело, оставив над ним свою яркую полосу...
Опали Огнем Зло, что есть в былом.
Пресеки хулу, что родит вражду.
Чтоб сияла вновь.
Жизнь твоя. Любовь.
О том, что я «на краю», Эдуарду Балашову сообщила Валя М.
- Вот все сильные духи так и уходят по всякой ерунде. Одна от
укуса мошки, другая – от аппендицита.
Валя от такой «поддержки» залилась слезами еще пуще.
- Галина Ивановна! Я-то рассчитывала на его провидение. Я так
рыдала! Ведь я уже и не надеялась с Вами встретиться. Когда стала вспоминать все
события накануне, меня поразило тогда ваше внутреннее знание. Вы все так
грамотно выстроили. Сквозь рыдания рассказала Эдуарду, как накануне вы завершили
все дела, со всеми попрощались… Эти поминальные блины, пельмени... Как в
последний раз собрали у себя всех своих близких родственников. С какой
настойчивостью Вы пытались подарить кольцо «на память». Я так тогда и замерла
изнутри - «на память»! Я упорно ничего не хотела брать, а Вы все-таки «всучили»
мне какую-то вазочку. Потом я вспомнила Ваше видение о шестидесяти шести - «Так
долго не живут», Валюшкины пожелания «быстрее воплотиться». Мой дух был готов
смириться с Вашим уходом, мысленно я повторяла канон «Да будет воля Твоя, не
моя». Но душу сковывала щемящая тоска от осознания невозможности общения с Вами
в этой земной жизни.
Валюшка тоже звонила Балашову. Она была растерзана
случившимся:
- В течение трех дней мы получали неутешительную информацию:
«Состояние критическое». В тот день я ехала в больницу с полным ощущением того,
что Вас уже не застану. В дороге стало так нехорошо… Я притормозила машину,
остановилась. Я была не в силах заглушить поток слез и горьких рыданий от утраты
очень близкого и родного мне человека. Борис Степанович накануне запретил всем
приезжать в больницу, один хотел встретить роковое сообщение. Но когда он увидел
меня, в его глазах я прочла благодарность. Мы стояли с ним, молча. Когда
заведующая реанимацией предложила нам передать Вам записки от нас, я даже сразу
не поняла, о чем она... А уж когда от Вас пришел ответ, мы с Борисом
Степановичем ожили – «кризис миновал», значит, жить будете долго. Лечащий врач
сказал, что завтра Вас переведут в палату. Нашей радости не было конца, к Борису
Степановичу мгновенно вернулась его деловая хватка, и он завел речь об отдельной
палате:
- Что вы, с ее характером лучше в «народную». Там ей и
помогут на первых порах.
И он был прав. Я так благодарна своим коллегам по палате за
их поддержку, особенно Наташе Рябенко. Она детский врач. Повезло тем детям, у
которых есть Наташа!
В выписном эпикризе меня повеселила запись. Ну прямо, как в
досье на Штирлица: «В сознании. Активна. Адекватна. Ориентирована во времени,
пространстве и собственной личности».
А через два дня пришло замечательное клише - жизнь
продолжается: я увидела себя сидящей на веранде дачи в Переволоках за длинным
деревянным столом в окружении близких. Ну прямо как на картине «Христос с
апостолами», последний ужин. За окнами - яркое солнце.
- Почему закрыты окна, такая красота на улице? - спрашиваю я.
Чья-то невидимая рука, как в сказке «Аленький цветочек», открывает их. Легким
дуновением ветерка невесомые прозрачные шторы уходят в пространство сада.
Изумительной чистоты высокое синее небо и широченная Волга, слившиеся воедино,
предстают перед моими глазами.
- Как красиво! - восклицаю я… И очнулась.
Я получила Их поддержку! Теперь я без боли в сердце могу
воспринимать тот факт, что мне придется покинуть деревню Захарьино с ее
замечательными людьми, колокольным звоном храма XVII
века «Знамения в Захарьино», крестными ходами на Пасху и Троицу. А огромное
озеро в обрамлении трехсотлетних вязов! А райские уголки из всевозможных цветов,
что надарили соседи! А старый сад из антоновки, слив и вишен с их майским
цветением и восхитительными плодами…
Утро следующего дня принесло мне еще одну радостную весть - я
опять в Их строю, я Их земное око: Сочи, строительство олимпийского комплекса к
2014 году. Я нахожусь в виадуке, соединяющем пляжи Черного моря со снежными
вершинами Кавказских гор. В шортах и топике, еще не окрепшая, но воинственно
настроенная, бегу по его недостроям. За мной с шумом и гамом ватага обездоленных
детей. Они с жадностью накидываются на недоеденные шашлыки, выброшенные в
мусорные контейнеры. Справа от центральной опоры в виде волнореза идет бетонный
парапет. На нем один за другим стоят высокие хрустальные фужеры, изящные широкие
емкости из тонкого стекла. В них «дары волхвов» - элитное вино из Абрау-Дюрсо.
Вижу, как недалеко от парапета появляется хозяин стройки в черном костюме. Рядом
с ним огромный дог. Дог лакает вино из широкого «бокала». Вдруг справа у опоры
виадука в небольшой лужице возникает узкая лодка, а в ней, тесно прижавшись друг
к другу, один за другим стоят мэр города Москвы, только что отправленный
Президентом в отставку с мотивировкой «за недоверие», за ним – сам Президент,
потом Премьер, за Премьером тот, кто отвечает за строительство комплекса.
- А-а-а! Вот куда уходит народное добро! - возмущаюсь я. - В
то время как дети голодают, люди выброшены с насиженных мест, вы жируете на их
горе!
И слышу вслед голос Премьера:
- Галина Ивановна! Вам не идет такое поведение.
Ага, уже и «Ивановна», и поведение не устраивает!
- Не нравится! Думаете, век так будет!
Бегу дальше. На выходе к снежной площадке застаю другую
картину: «всяк входящий» получает из рук «хозяина» стройки разовую тарелочку с
едой.
- Думаете, этими подачками вы усыпите сознание народа?
А каково оно? - уже очнувшись от видения, рассуждала я.
Видения реальнее, чем сама жизнь, когда знаешь и контролируешь, из какого
источника они идут. Видение – это та же криптограмма. Кто знает, как ее
«читать», тот понял ее смысл. Так что же происходит у нас в стране и каково
настроение народных масс? Недоверие к власти – да. Но волнения - местного
значения. Народ устал и уже ни во что не верит. И потому действительно, «Галина
Ивановна, зря вы так себя ведете».
Возможности тонкого плана резко отличаются от земных.
Во-первых, к этим «сильным мира сего» на физическом плане просто не прорваться.
А здесь не надо преодолевать препоны в виде секретарей, помощников, охраны с
телохранителями и еще бог весть чего и кого. Для такой работы необходимо
соединение мира астрального с земным, твои открытые энергетические центры, а в
подобном случае - прочные кармические связи. «Связи», «связи» и «связи», и эти
связи не купить ни за какие деньги. Придет время, и человечество убедится в
преимуществе общения с миром посредством астрала, а не губительной для здоровья
техники. Вот вам в подтверждение выдержка от 17 января 1926 года из «Листов
дневника» приватной беседы Е.И.Рерих с Учителем Мориа, Махатмой Высокой Обители
в Гималаях: «Можно себе представить соединение мира астрального с земным, где,
утилизируя материю, можно будет присоединить удобства астрала. Земля должна
следовать этой эволюции. Явление закона совершенствования».
Через неделю уже дома, в программе телевидения Первого канала
я увидела сюжет хода строительства этого олимпийского комплекса. Тот же виадук,
что был в видении. Премьер отчитывался перед народом о проделанной работе. Такая
самоотверженность! Так хотелось поблагодарить его за труд на благо Отечества,
если бы не знания, полученные в астрале!..
На следующий день и в без того густонаселенной палате
невозможно было протолкнуться. Друзья и родственники шли гуськом. Я полностью
оказалась в их руках – меня кормили, купали, мне в прямом смысле переставляли
ноги. Столько заботы и любви было пролито на меня, и попробуй после этого не
оправдать их надежд.
Хирург, прощаясь со мной, сказал:
- Я сделал все что мог. Такого ЖКТ в своей практике я еще не
видел. Но я надеюсь, что хоть на столечко, - показывая кончик своего мизинца, -
тебе все же будет легче, чем до операции.
- Галина Ивановна! Смотрите, что на вашей ложке! Это же знак
Триединства, Знак Шамбалы! - воскликнула Валя М. Она сидела напротив меня на
кухне. Я перевернула мельхиоровую ложку. И действительно, на ее выпуклой стороне
сияли белым золотом три изящных круга. Это была та самая ложка, что принесли мне
в больницу из дома.
Ровно через месяц Знак пропал.
- Ну значит, выполнил свою миссию, – «успокоил» Борис.
- Как жаль, что никто из нас не догадался сфотографировать
это, - опять горевала Валя М.
Действительно, жаль. К чуду быстро привыкаешь, будто это само
собой разумеющееся.
А вот крестик, что спаялся с образком Николая Чудотворца, так
и продолжает висеть у меня на груди, напоминая о том времени…
«В феврале» - услышала я заветный Голос… Казалось бы – одно
слово. Но сколько в нем информации!
Ближе к февралю я решила не терять время и подготовить
рабочее место. Ящики письменного стола представляли собой залежи двадцатилетней
давности. И очень хотелось провести качественный отбор. Три недели я потратила
на сортирование всякой всячины. Сколько открытий для себя сделала! Сколько
записочек, на которых я царапала видения, указания и советы Учителя! А сколько
их осталось в моей памяти! Сколько я из этого возьму в книгу, а сколько не
возьму. И не возьму большую часть. Все это просто невозможно втиснуть в рамки
одной книги.
Что это? Вот это находка! Ужас!.. Кровь ударила в лицо! Как я
могла стереть из памяти это видение?! Теперь, задним числом, понимаю, что держу
в руках! Интересно, как поступила бы я в тот судьбоносный день, если бы тогда,
тринадцать лет тому назад, 28 апреля 1997 года, осознавала, что держала в своих
руках?..
Итак, видение, записанное и зарисованное мною на половинке
листочка:
Разъяренный рыжегривый Лев с лицом Л.В., а она по гороскопу
Лев, с зажатым в левой лапе ядовитым жалом кобры огромными скачками пытается
настичь меня с одним желанием - отравить и растерзать на части. Я же в это время
спокойно стою в кассе и рассматриваю уже полученный билет. Лев, казалось бы,
добежал до меня, но, наткнувшись на невидимую преграду, встал, как вкопанный,
резко затормозив всеми четырьмя лапами.
Билет же выглядел так: длинный прямоугольник по горизонтали.
На три четверти слева - картина Н.К.Рериха «Путь на Кайлас». Я зарисовала
священные горы и вверх идущих людей. Внизу в скобках написала: «Армагеддон». В
оставшейся правой части прямоугольника – фотография льва с лицом Л.В. А прямо
под этой фотографией поставила – «84 года».
Тогда я не смогла до конца постичь смысл видения. Если это
относится к 1984 году, рассуждала я тогда, то мы с Л.В. даже еще и не были
знакомы. Я тогда еще жила в Набережных Челнах. Но, слава Богу, я все же
написала, как видела! Далее, вниз, прямо под фотографией Л.В., шел вертикальный
купон. На нем в три строчки - фамилия, имя, отчество: Бибикова Галина Ивановна.
А рядом с билетом я записала слова Учителя: «Благодаря ей ты проскочила к
заветной цели». Вспоминаю, как я бурно среагировала тогда на это «благодаря».
Вопреки! - хотелось мне тогда кричать от боли. Именно еще свежая и глубокая рана
не дала мне развить изыскания дальше, шире, выше...
«28 апреля 1997 года». Тогда наша семилетняя дружба с Л.В.
уже висела на волоске. Непонимание, ревность ко всем и ко всему, пестование моих
врагов. Этот хаос вторгся во всю нашу жизнь и отравил своим безумием. Но это не
сломило меня. Я по-прежнему относилась к ней с Любовью, понимая, что у нее
суровая и кровавая карма. Не раз в наших многочисленных воплощениях она
умудрялась уничтожать меня, моих близких и родных. Не раз наше мироощущение не
совпадало. И, тем не менее, Любовь покрывала все! Я и сейчас, несмотря на то,
что она сделала из меня «персону нон грата», помогаю ей выживать в непростых
условиях. Тонкий и физический планы жизни для меня слиты воедино, границ не
существует. А разрыв проходит не по сердцу. И что же получается? В 1997 году
Л.В. было всего лишь 71. А «84 года» ей стало в июле 2010 года! Года, когда 25
ноября через пятьдесят пять дней после своих «шестидесяти шести» я могла бы быть
Там, с Ними! У меня был тот самый билет, «Путь на Кайлас»! Вот почему накануне
Учителя якобы оставили меня без внимания! Действительно «якобы»…
Девятого января девятого года задолго до моей несостоявшейся
смерти у меня прошло видение, в котором Учитель зажег высоченный факел на
выступе горы в Гималаях. Тогда я услышала его Голос: «Новыми знаками уложу твой
путь на Восток!» А последний раз 24 марта уже десятого года я увидела себя
сидящей на краю скалы и прямо перед собой Учителей Белого Братства. Шло
священнодейство – сожжение тьмы! В руках у Мории был ларец с Камнем. Его свет
проникал через щели ларца. Все это, оказывается, были знаки моего прихода к Ним,
в священную Обитель! И перед приходом Они за полгода якобы оставляют «объект»
без внимания. И это я тоже знала! Но, по-прежнему, продолжала знать, не зная!
Ведая, не ведать! При всем знании и сознании не допускала такой возможности!
Скромность? Ужас! Как толста земная твердь! Господи! Дай этому имя
соответствующее!
- Так что же значат эти шестьдесят шесть? – спросила я у
Эдуарда Балашова.
- Как? Ты не знаешь? Число Аллаха. Суфийская нумерология.
Выражение универсального единства всех религий.
Да. Теперь немного понятно. Да и такое «меню» возможно лишь в
статусе: «66» - «99». «Хочешь, живи, а хочешь – не живи»…
«И опыт, друг ошибок трудных.
И гений – парадоксов друг».
А парадоксов в моей жизни хватало. Я вспомнила историческое
событие в жизни планеты - 23 ноября 1989 года. В АПН (Агентство печати
«Новости») обнародовалось рождение международной организации и общественного
музея, созданного по воле Святослава Николаевича Рериха и советской
общественности. Зачитывалось Заявление тогда еще Советского фонда Рерихов. На
нем присутствовал сам Святослав Николаевич Рерих с Девикой Рани. Они специально
для этого прибыли из Индии. До их появления в зале нам дали ознакомиться с
содержанием Заявления, подписанного Святославом. И уж очень не понравился мне
пункт, где СФР (Советский фонд Рерихов) присваивает себе эту личность раз и
навсегда, отметая любую возможность дать ему свое согласие быть и еще чьим-то
почетным Президентом, например, детской организации, входящей в жизнь с
постулатами Живой Этики. И вот он, Святослав Николаевич, окруженный
многочисленной свитой, появился в дверях. Остановился. Оглядел присутствующих в
зале. Расцвел в улыбке и, широко расставив руки, пошел прямо на меня.
Разочарование же, полученное от «Заявления», не улетучилось, и я не нашла ничего
лучше, как отвернуться, причем еще и съязвить в его адрес. Слава Богу, эту
ситуацию спасла журналистка. Она вырвалась откуда-то и бросилась ему в объятия.
На протяжении всего мероприятия я старалась загладить свой выпад, мы
«переговаривались» с ним на языке энергии Любви. Любовь – это жизнь. Я знала,
что этот переезд для него не прост. Он только что перенес серьезную операцию. К
тому же возраст 85 лет – это не шутка! А под конец торжественного заседания все
кинулись пообщаться с ним.
- Ты чего ведешь себя как капризная девочка? Иди, возьми у
него автограф. У тебя же «Агни Йога»! - накинулся на меня Николай С.
И вот я стою над Святославом Николаевичем, и вижу, как он
размашистым почерком, словно кистью по полотну, пишет: «Святослав Рерих». Затем,
помедлив, словно прислушиваясь к чему-то, подчеркивает двумя прямыми линиями.
Опять задумывается, потом медленно выводит число 23. Точка. Ставит две палочки.
И … его перо зависает. Пауза становится, как мне кажется, невыносимой. И я
обрываю ее:
- Правильно, правильно, - говорю ему, как школьнику, плохо
заучившему урок. И про себя подумала: неудивительно, что он подписал такое
«Заявление».
- А вы уверены? - вскинув на меня свой взор, спросил
Святослав Николаевич.
- Да, да! - продолжала я вздорить, - 23 ноября 1989 года. - И
смутилась. Было полное ощущение, что он прочел мои мысли.
Прорыв! Вечером в программе «Время» первого канала ТВ на всю
страну, которая тогда называлась Союз Советских Социалистических Республик, и во
весь голубой экран, впервые за все время и никогда ни до, ни после, была
предъявлена народу - «АГНИ ЙОГА»! Сюжет о создании СФР, и во весь экран - АГНИ
ЙОГА! Принесенная Рерихами человечеству из Высокого Источника книга жизни, его
спасение.
Когда на следующий день, уже подписывая свои деловые бумаги,
я написала «24», затем палочка одна, палочка вторая. И … перо зависло над
текстом. А действительно, месяц-то одиннадцатый или второй? Как тонко Святослав
разыграл меня. И от моего высокомерия не осталось и следа. Только хорошо
заученный урок.
А когда я уже работала помощником в этой международной
организации, в кабинет Л.В. заглянул Президент МЦР Г.М. Печников. Он с
торжественным видом выложил перед ней два экземпляра журнала «Советский Союз».
- Я давно обещал вам принести это. Жаль, что на хинди. Я
разорил индийское посольство, забрал, можно сказать, последнее.
И он картинно развернул его. Со страниц разворота я успела
увидеть Святослава Николаевича с Девикой и четой Горбачевых. А внизу момент
подписания Святославом моего экземпляра «Агни Йоги». Но Л.В. молниеносно закрыла
журнал и бросила в ящик стола. Когда Печников ушел, Л.В. вытащила его и стала
рассматривать.
- Какая хорошая у меня компания! – мельком увидев фотографии,
венчающие статью, воскликнула я. Людмила Васильевна посмотрела на меня с легкой
иронией. А я не унималась:
- Вы хотели знать, как я тогда выглядела. Ну вот, теперь
смотрите: та, что склонилась над Святославом, и есть я.
По иронии судьбы я оказалась в том же наряде. И я рассказала
про события того дня.
- Ну ты как Елена Ивановна. Та тоже фыркнула, когда увидела
Учителей в Гайд-парке. Те, видите ли, слишком заинтересованно глядели на нее.
- Ну а кто же составлял «Заявление»?
- Второй Вице Президент – Житенев.
Оценив выражение моего лица, она прибавила:
- А утверждали на Правлении.
Комментарии излишни…
***
Число Аллаха не давало покоя. «Хочешь – живи. А хочешь – не
живи»…
А не потому ли еще мне дали право выбора, что в те
судьбоносные дни во многих городах страны шла общая молитва о моем здравии. И не
только в православных храмах. В самарской синагоге раввин даже не спросил, какой
я веры. Пот градом лился с него, так неистов он был в молитве, в устремлении
вернуть мне жизнь…
Об одном молили и друзья, и родные в разных концах страны.
Национальность была не при чем. Вероисповедание тоже… Бог был един. И имя Ему -
Любовь…
***
- «Не стесняйся себя», - услышала я дорогой мне голос, когда,
поборов себя, в сотый раз села за работу над этой книгой.
Действительно, стесняться уже некогда. После моих роковых
шестидесяти шести – жизнь – в долг… И все потому, что эта книга еще одно
подспорье, как считают Учителя Гималайской Обители, в помощь тем, кто решил
встать на путь Агни Йоги, Учения Живой Этики. Как «ручками и ножками» в самой
гуще жизни вернуть все то, с чем ты пришла на эту планету, то есть жить,
соединяя в себе мир земной и Мир Тонкий. Жить и продвигать эволюцию человечества
бескровным путем. Путем Любви, о которой всегда говорили святые всех религий. И
потому буду предельно честна…
ЧАСТЬ 2
Глава 1
Начало
«Первый густой вброс на планету Земля сотрудников
космических начал произошел в «сороковые-роковые»
Е.И. Рерих. Из письма
Самара
Самара стоит на широких просторах главной реки России –
матушки Волге. Не они ли рождают вольных и сильных духом?
В 1941 году, Самара, тогда еще Куйбышев, в одночасье стала
запасной столицей СССР в самое крутое для нее время – время Великой
Отечественной войны. Во дворе обкома партии тайно выстроили бункер для ставки
Сталина, да так секретно, что жители этого дома даже и не знали об этом. Рыли по
ночам, и грунт тут же ночью вывозили. Но Сталин так и не уехал из Москвы в
Куйбышев. Он, полагаю, понимал - это укрепит веру народа в то, что Москву врагам
не сломить...
В Самару были отправлены оборонные заводы, правительственный
эшелон власти с работниками ЦК КПСС во главе с «всесоюзным старостой» М.
Калининым, двадцать дипломатических миссий вместе с дипломатическим корпусом
страны. Большой театр с такими прославленными мастерами искусства, как Лемешев,
Козловский, Барсова, Лепешинская. Переехал Театр оперетт, цирк... В Самаре в
1941 году сформировался Союз композиторов СССР. Здесь впервые, прологом к
историческому выступлению в блокадном Ленинграде, прозвучала шестая пророческая,
героическая симфония Д. Шостаковича.
Самара - крупный промышленный стратегический город, с
разветвленной сетью железных дорог. Она имела особое значение. Неспроста Гитлер
в число главных городов, подлежащих тотальному уничтожению, после Москвы,
Лондона и Ленинграда, ставил Куйбышев...
7 ноября 1941 года на площади Куйбышева в Самаре, на Красной
площади в Москве и Воронеже одновременно прошли парады войск, уходящих на фронт
защитников Отечества…
В этом-то городе в октябре сорок четвертого я и родилась...
***
Семья
Семья наша простая и не простая. Простая, если бы не мои
знания того, какие вековые накопления каждый из нас в себе несет! Как она все
время «искрит», выбивая «искры» из тебя! Какая огранка духа при этом!
Одна мама чего стоила! Недаром якобы шутки ради, моя младшая
сестра с мужем проверили на аппарате Кирлиана уровень ее психической энергии.
- Такой может быть только у тех, кто в прошлых воплощениях не
раз был святым, - отметил оператор.
И это так. С того момента, как мне открылись страницы Акаши,
я могу констатировать тот факт, что главным в определении личности стоит не его
сегодняшнее происхождение. Когда история веками решает проблему, откуда у этой
крестьянской девушки Жанны д’Арк столько смелости, смекалки и мужества, я знаю
откуда. Сила и неповторимость характера идет не столько по крови, сколько по
духу. И царственность духа оттуда же, независимо от того, кем ты сейчас
являешься - царицей-императрицей, простой крестьянкой или «столбовой
дворянкой»... Я знаю, кем были большинство моих родственников в Круге Вечности.
Знаю, кем были мама, отец, бабушка Катя, тетя Настя и Мария, сестры Тамара и
Валюшка, кто был муж, свекровь, братья и многие-многие друзья и враги. Знаю, что
сегодняшняя моя семья – почти полностью из пятнадцатого века, времени, когда
Орлеанская дева спасла Францию от столетнего ига...
И еще: мой опыт жизни в двух мирах позволяет утверждать, что
многие психические заболевания переходят из воплощения в воплощение не столько
генетически, сколько кармически… И изжить их можно только силой духа, то есть
психической энергией… Но это науке еще предстоит узнать…
***
«Символические сны – импульс свыше».
(«АУМ», 182)
Сколько себя помню, а помню с того времени, когда и годика не
было, я летаю во сне. И так захватывающе это получается! Сердце переполняется
радостью! Сначала я оказываюсь рядом с одиноким деревом с пышной кроной.
Отталкиваюсь ногой… и ракетой взмываю в воздух! Подо мной в мгновение исчезает
земля, плотное молочное пространство, и, наконец, становится
солнечно-солнечно...
И сны цветные.
Когда я рассказывала маме о своих полетах, она выслушивала, а
потом тихонечко просила, чтобы я никому об этом не рассказывала. Мама тоже
летает во сне, и сны у нее тоже цветные. В те времена медицина относилась к
таким снам, как к чему-то аномальному, подлежащему врачебному вмешательству.
Было странно и как-то неуютно слушать такое, но я приняла это, интуитивно поняв,
что время, в которое я пришла в этот мир, было не такое уж доброе. А мама
добавляла:
- Умный знает, что говорит. А дурак говорит то, что знает.
А дураком быть не хотелось…
Летом мы часто выезжали на Самарку. Мы шли через заливные
луга с сочной изумрудной зеленью. Помню первое впечатление от этой прогулки: на
самом высоком месте посреди изумрудной поляны я увидала то самое одинокое дерево
с пышной кроной. Я остановилась, как вкопанная. Но мама тянула дальше. И я
продолжала идти, постоянно оглядываясь на него, как свидетеля моей ночной жизни…
Отец любил рыбачить, сам строил лодки, вязал сети. И по мере
того, как семья росла, росло и количество лодок. Приезжали из других городов
мамины сестры с семьями, и отец тогда цеплял лодки одна за другую, и так мы
отчаливали на песчаный остров реки Самарки.
Нас выгружали вместе с продуктами. Мама тут же бросала все,
оставляя на посту старшую Тамару, и бежала к реке. Наплавается, наплавается, и -
за приготовление обеда. Отец брал котелок, заплывал с ним на середину реки,
нырял и плыл к нам с котелком воды. Первый раз я испугалась, когда он исчез с
поля зрения. А когда вынырнул – одной рукой удерживает котелок с водой, а другой
гребет - я успокоилась. Отец разжигал костер, вешал котелок на толстенную
свежесрубленную жердь, и мама начинала готовить тузлук для ухи. А отец садился
на лодку с кем-нибудь из гостей и - за рыбой к щучьей яме. Улов всегда был
отменный и уха замечательная. Рыбу разделывал сам, не доверяя никому. И способ
разделки был не как у всех. Я до сих пор готовлю уху, как это делал отец, и
постоянно слышу от гостей: «Какая вкусная у тебя уха получается, как ты это
делаешь?»
Потом отец нарубал веток и строил нам шалаш. Дневной сон был
обязателен. Засыпали моментально! Еще бы, столько наплескались и набегались…
Когда солнце уже вот-вот скроется за деревьями, мама моет нас
в реке. Это был самый неприятный момент: спина горит от солнца, а здесь колючая
мочалка. Но пищать было не позволено, да и бесполезно, все равно мама тебя
выкупает, приговаривая:
- Это же надо, сколько песка набрала в волосы!
Ну и какое возражение после такой констатации…
Когда мы уже пошли в школу, у нас у всех было стопроцентное
зрение. Это было не типично для тогдашних послевоенных лет.
- Это оттого, что вы вдоволь рыбы едите.
Я помню, как в первом классе мальчик упал в обморок от
голода. А у нас такого края не было. Родители трудились, обеспечивая нам
здоровье. Несмотря на то, что отец был стахановец, он умудрялся рыбачить,
снабжать рыбой не только семью, но и всех в округе. Помню, однажды его долго не
было, мама уже волновалась. И тут на третий день появился отец: он едва шел,
лицо было бледным, а через плечо висел огромный сом, хвост бороздил дорогу. Сом
был на сорок восемь килограмм! Он долго мотал отца по Самарке!
Да еще и подсобное хозяйство было! Отец своими руками
сколотил сарай, вырыл землянку, в которой разводили всякую живность. В большой
комнате ближе к окну, за огромными фикусами и розанами стояли высокие кадки с
солониной. Когда играли, мы прятались за ними. А мама, одним глазом наблюдая за
нами, вязала нам пушистые шапочки из кроличьей шерсти. А зимой все были одеты в
теплые кроличьи шубки, сшитые руками мамы.
Так и выживали в трудное для страны время.
- Не надо бояться труда, - всегда говорила мама. - Одни ноют,
другие приспосабливаются к жизни.
«Приспособление – качество высокого духа» - прочту я потом в
«Агни Йоге».
***
Не такая
В детской, над кроватью в рамке под стеклом, висела большая
фотография. На ней мы с сестрой. Ей четыре с половиной, а мне – полтора годика.
Тамара серьезная-пресерьезная, а у меня «рот до ушей, хоть завязки пришей». И
сияние...
А дети почему-то дразнили меня за это. А когда я пристально
смотрела на фотографию, сияние усиливалось, и свет выходил за рамки.
***
«Тонкая нервная организация...»
Я очнулась от разговора мамы с тетей с добрым лицом в белом
халате. Говорили они тихо, но я слышала каждое их слово. Разговор шел обо мне.
Оказывается, я слегла из-за очередного воспаления горла. И врач говорила маме:
- Вы должны знать, что у вашей девочки тонкая нервная
организация, а горло первое реагирует на все перепады, поскольку первым стоит на
защите организма…
***
Чудо
В полтора годика я «вылетела» с окна второго этажа. Мама
вышла во двор, на минутку, оставив меня на попечение Тамары. А ей самой-то было
всего ничего - четыре с небольшим. Я забралась на подоконник. Оперлась на окно,
а оно не было закрыто на шпингалеты, и полетела вниз!..
А накануне перекладывали печь, и под окнами была груда
разбитых кирпичей с венчающей ее чугунной плитой. Плита лежала сверху,
ощерившись штырями-крепежами. Казалось бы, еще мгновенье, и я буду нанизана на
них, словно бабочка на иголки. Но на глазах двух свидетелей, стоявших в это
время на первом этаже у своих окон, я на мгновение зависаю над этой грудой и,
непонятно откуда взявшимся порывом ветра, платьице, словно парашют, раздувается,
и меня относит в клумбу с мальвами!..
Свидетельница этого чуда выскочила из окна и тут же
подхватила меня на руки. А я уже впала в «сон». Тут подоспела мамина сестра
Настя. И когда она вошла со мной на руках во двор, мама, не подозревая ничего,
возвращалась в дом.
Врач, не обнаружив на моем теле даже царапины, приложила к
маминой груди. Я продолжала «спать», но, тем не менее, не утратила рефлексов.
Уходя, врач наказала не будить меня, дать отоспаться столько, сколько
потребуется.
С того момента и навсегда у меня выработался «рефлекс»,
каждая стрессовая ситуация заставляла меня уйти в сон. В таких «снах» я вылетала
из окна, сердце замирало, но тут же, набрав высоту, наслаждалась свободой…
Подхваченная потоком воздуха я летела с удвоенной скоростью, потом неслась
наперекор стихии, и … возвращалась домой. Бывало, полеты уносили так далеко, что
приходилось опускаться на землю и спрашивать у местных жителей, где я и в каком
направлении мой город. После полетов я просыпалась словно заново рожденная!
На третий день мама вывела меня на улицу. Людская молва о
чудесном спасении девочки облетела весь район. Во дворе нас уже ждали
бабушки-богомолки в беленьких платочках.
- Это та самая девочка, что Бог спас?
И мама по совету соседской бабушки Белевич тут же увела меня
домой.
Пока я жила в Самаре и жили свидетели этого чуда, долго еще
слышала:
- Дуся, ну как там наша Галина? Что из нее вышло? Все ли в ее
жизни нормально?
- Все, все! - с радостной улыбкой отвечала мама.
А в семье, пока мы не выросли, дети называли меня
«вертолетом». И я не понимала, надо ли мне обижаться или радоваться тому.
А потом, спустя десятилетия, я узнаю, кому на самом деле я
была обязана этим «чудом»…
1989 год. Москва.
В этом видении я опять была маленькой девочкой с белокурыми
локонами, и в своем любимом ситцевом платье «татьяночкой» с рисунком из мелких
пронзительно синих цветочков. Том самом, в котором «летела» со второго этажа…
У окна за письменным столом, склонившись над рукописью,
сидела Елена Ивановна. Она была в черной прямой юбке из плотного шелка и темной
полупрозрачной блузке. Волнистые волосы узлом завязаны на затылке. В шестнадцать
лет именно так я укладывала свои с такой же волной пушистые волосы, и это тоже
была моя любимая прическа. В память об этом осталась фотография на фоне крейсера
«Аврора», когда после окончания девятого класса мы приехали на экскурсию в
Ленинград.
Балконная дверь была распахнута настежь, и прозрачные почти
невесомые занавеси колыхались, обнажая ультрамариновую гладь ночного неба. Оно
неудержимо манило нырнуть в бодрящую прохладу беспредельности миров,
завораживающих сияньем звезд! Всей душой я готова была уже слиться с ними! Но
все подчиняющий, строгий, но мягкий голос Е.И., заставил остановиться у самого
порога:
- Галя, рано еще. Ра-а-но!
В горьком рыданье я бросаюсь плашмя на пол, дрыгаю ножками,
сучу об пол ручками:
- А я хочу! Хочу! Хочу!
Но Елена Ивановна подхватила меня на руки, вытерла слезы,
ласково погладила по голове. И столько на ее лице было материнской любови и
безграничного терпения!
Очнувшись, вспоминая до мелочей эдакий пассаж, я краснела от
стыда за свое поведение, и сердце мое сжималось от боли. Как это я могла так
себя вести, да еще с кем! Откуда столько капризов, мне абсолютно в этом
воплощении не свойственных?
И как же я была тогда себе противна!
Так на всю оставшуюся жизнь и легла мне эта «картинка» на
сердце: я на руках у любящей свое капризное дитя Елены Ивановны.
И я в том самом платье-«татьяночке»! Стало ясно, кому мы все
в мои полтора годика были обязаны тем «чудом». Я всегда была под Их Оком, Оком
Всевышнего...
Но того стыда мне оказалось мало! Много позже, уже наяву, я
опять, но уже наяву, влипну в «младенчество». И узнаю, наконец, в каком
воплощении моей мамой действительно была Елена Ивановна.
***
Чита
При каждом удобном случае мама с гордостью рассказывала, как
меня с детства любили собаки. Только я выходила во двор, как они окружали меня,
виляя хвостами. Я шла, а они за мной: огненно-рыжая Чита со своими щенятами, и
дальше все по рангу. Мама частенько выуживала меня из собачьей будки, где я
иногда могла уснуть среди щенков.
Многие десятилетия спустя в Мире Тонком я встречусь с Читой.
Это будет такая радость! В кармане платья я найду целый рубль с тех советских
времен из плотной желтоватой бумаги, замызганный и потрепанный. Я на него куплю
Чите вкусной ветчинно-рубленной колбасы, той, что раньше в те годы была на
прилавках такая вкусная и ароматная…
Собаки, получается, тоже эволюционируют…
***
Корочка хлеба
Нас, детей, пришел проведать дедушка, папин отец. Вспомнив,
как мама жаловалась кому-то, что тот мало того что редко приходит к внукам, но
даже и корочки хлеба не принесет, я, глубоко вздохнув, голосом несчастной
побирушки изрекла:
- Хоть бы корочку черного хлеба сейчас съесть…
Дед ушел, а мама взяла ремень и, причитая, что я опозорила их
с отцом, выдрала меня, «как сидорову козу», а потом еще и пожаловалась отцу.
Вот уж точно: безвинных жертв не бывает.
Урок на всю оставшуюся жизнь.
«Умный знает, что говорит, а дурак говорит то, что знает»…
***
Двор-стадион
В двух шагах от нашего дома был стадион, а за ним школа с
огромным садом. Раньше в дореволюционное время здесь была мужская гимназия.
На стадионе ежедневно проходили тренировки гимнастов,
легкоатлетов. Они уходили, а мы, дети, старались выполнить все их упражнения.
Крутить сальто на турнике для меня было проще простого, и
бегать быстрее меня никто тоже не мог… И прыгать с дерева на дерево, как любимый
тогда герой индийского фильма Тарзан. А стремительность и молниеносность
действий я выработала еще в раннем детстве в соревновании с ящерицами. Сначала
они оставляли мне свои хвосты. Потом я перехитрила их, научилась хватать за
челюсти, как раков. Складывала в баночку, пока мама не усовестила меня:
- А если у них деточки есть! Кто их кормить будет? Ведь
умрут. Не жалко?
И потому не на пустом месте в четырнадцать лет я взяла приз
на четырехсотметровке в городском забеге, а среди юниоров на трехкилометровке
вошла в тройку сильнейших лыжниц Поволжья. А карьеру велосипедистки мне
«зарубила» мама….
Накануне российского первенства в Нальчике, возвращаясь с
тренировки, на подъеме перекидного моста через железную дорогу я решила
посоперничать с грузовиком, хотя механик предупредил, что суппорт не надежен.
Обогнала. И уже на спуске с моста на самом пике он все-таки
влетел в колесо, и я пулей перелетела через руль. Грузовик проехал в сантиметрах
от меня, обдав горячей струей выхлопных газов солярки. Пришла домой, слава Богу,
целая, но с окровавленными руками и ногами.
Команда тогда приехала с призами. Та, что на тренировках
«дышала мне в затылок», взяла второе место. А наш тренер, Володя Петров, стал
тренером сборной страны, и вывел ее на мировой уровень…
Я благодарна ему до сих пор за преодоление страха.
Жигулевские горы… Я остановилась в оцепенении перед крутым
спуском лыжни… А он подъехал ко мне, крепко взял под руку, прижал к себе, и мы
лихо спустились. Лишь только ветер свистел за ушами… И на смену страху пришло
ощущение полета, уже так мне родного… И следующий спуск я уже одолела сама. И
вообще, он воспитал во мне чувство ответственности. На тренировках он ставил
меня впереди команды, а сам вместе с чемпионкой России Валентиной Кулаковой
позади меня. И тут, хочешь - не хочешь, с лыжни уже не свернешь! Потому я быстро
стала завоевывать призовые места.
Но моим первым тренером все же был отец. Это он в мои четыре
года поставил меня на лыжи и коньки, и за один световой день я уже соревновалась
с мальчишками.
***
«Сфинкс»
Я несла очередное ведро с водой, а оно не маленькое, на
восемь литров! Наливала до краев, чтобы не так часто бегать…
Меня остановила элегантно одетая молодая женщина.
- Девочка, я давно за тобой наблюдаю. Если ты не можешь не
ходить за водой, то послушай меня внимательно: чтобы тебя не перекосило или не
сделало горбатой, для равновесия надо носить два ведра. И не наливай до краев,
все равно пока донесешь, расплескается.
С того момента я придирчиво стала следить за своей осанкой,
да так, что в старших классах меня называли «сфинксом».
Я до сих пор так благодарна той женщине, и теперь сама, если
вижу такую картину, не прохожу мимо.
***
Радио
Радиоприемник в нашем доме не выключался. Мы вставали под
Гимн страны и под него засыпали. Столько интересных передач было тогда! Оно
давало такой диапазон развития! Одна «Радио-няня» чего стоила. А «Театр у
микрофона»! Страна строила коммунистическое будущее. И в это будущее были
вовлечены и мы, дети, в первую очередь. Сколько героев мы тогда знали. И на всех
них хотелось походить… И родители стимулировали этот процесс.
Как-то я застала маму особо задумчиво сидевшей за столом. Ее
лицо было грустным и отрешенным одновременно… Тихонечко платочком она вытирала
сухие глаза…
- Мам, что с тобой? - рискнула я спросить ее. Она посмотрела
на меня долгим взглядом, словно вопрошая, стоит ли, а потом сказала:
- Дочка, чтобы с тобой ни случилось в этой жизни, помни:
Родина, как и семья, все в ней случается… Но ты не должна озлобляться и копить
на нее обиды. Надо все прощать ей, как матери… Рано или поздно все встает на
свои места… Главное - самой знать: ты все делала честно…
Только потом-потом-потом я узнаю, отчего была печаль: наш
всеми любимый Венька, дальний родственник, что вернулся с войны и подкармливал
нас шоколадом из своего летного пайка, в тюрьме. Как «враг народа»…
Больше мы его не видели.
Да. Родина, как и семья. Ее «не выбирают, в ней живут и
умирают» - сконцентрировала я строки поэта Александра Кушнера… Хотя, как я
теперь знаю из Учения, как то, так и другое тоже выбирают… И тогда, тем более,
не ропщи, а улучшай жизнь, будь примером…
***
Я тоже учусь
Тамара пошла в первый класс. Ей семь, а мне еще четырех нет.
Она сидела за столом и делала уроки. Я тоже взрослая, решила я. Я же тоже могу
писать. И подошла к ней и протянула листок, на котором написала: «Гала. Вала».
- Правильно?
Тамара посмотрела недружелюбно.
- Нет, - и смахнула листок со стола.
Я опять написала. Опять принесла. Тамара молча прочитала и
опять сбросила со стола. Тогда Валя, дочь тети Любы, ласково взяла меня за руку,
подняла листок и объяснила:
- Ты в конце слова написала не ту букву. Слышишь?
Окончание-то мягкое. А твоя буква «а» твердая. Так что когда слышишь мягкое
окончание, то надо написать мягкую букву «я», и получается «Галя», «Валя».,.
Как просто! И как понятно. А сестра вместо объяснений - один
гнев и нетерпимость...
А букву «р» я выучила за один день. После дразниловки сестры
я влезла на крышу сарая и не слезла с нее пока не «за-р-р-ычала».
***
Семья читающая
Семья наша во все времена была читающая. Я научилась читать и
писать в четыре года. И потому к школе я прочитала все детские книги. А когда
пошла в школу, то каждый день бегала в библиотеку менять книги. Давали в руки
даже по три. Мы, дети, читали в любую свободную минуту, даже когда всей семьей
садились за обеденный стол. Папа тогда сурово стучал по столу ложкой, и мы
прятали книги под стол на колени. Когда отцу надоедало делать вид, что он не
замечает этого, он опять сурово стучал по столу!..
Ложились спать тоже с книжкой. И не только мы. На ночь глядя
мама умудрялась прочитать отцу в постели всю классическую литературу, что в
студенческие годы собирала тетя Настя, мамина младшая сестра.
После «Театра у микрофона» мама приходила в детскую,
выключала свет, и мы делали вид, что заснули, а потом забирались с головой под
одеяло и читали уже с фонариками. До этого додумались братья Гоша и Женя. Они
смастерили их нам с сестрой в радиокружке Дворца Культуры «Мир».
***
Научилась шить
В девятом классе я научилась шить. За одну ночь сшила
сарафаны и себе, и Тамаре. Мама приехала с дачи, а мы в обновках.
- Слава Богу! Вот теперь и шей дальше.
***
Железная дорога
Был жаркий летний день. Мне было четыре года. Я уже освоила
гимназический сад, и мое любопытство привело к продуктовым складам. Там
постоянно сновали машины, груженные всякой вкуснятиной. И частенько мне
чего-нибудь перепадало, особенно, когда поспевали фрукты и овощи. Они сами
вываливались на первой кочке из перегруженного кузова.
А за этими складами шла тропинка к железнодорожным путям. Я
перешагнула одни рельсы, потом другие, третьи, десятые, пока не оказалась за
пределами железной дороги и в «особой зоне», словно «в кармане». Здесь уже не
было этих рядов рельс, и никто не мешал. Было так замечательно бродить среди
высокой, никем не смятой травы. В траве мелькали яркие головки цветов, а вон и
моя любимая «вороняжка». Да какая крупная!
Я так увлеклась сбором, что очнулась лишь от тревожного
гудка! Окутанный сердитыми клубами дыма, тяжело дыша, прямо на меня шел паровоз!
Откуда он тут взялся, здесь же кончаются рельсы?!
Гудок повторился еще пронзительнее и длиннее… В полном
недоумении, уже перед самым его носом я неохотно уступила колею, все еще
надеясь, что он остановится, ведь здесь тупик! Проезжая, машинист погрозил мне
пальцем. Перед самым тупиком паровоз остановился. Машинист спрыгнул с подножки,
сдвинул рельсы ломом, рельсы гулко щелкнули, … машинист запрыгнул на ступеньки
паровоза, … тот запыхтел снова, выпуская клубы белого дыма, … и «почухал» назад,
но уже по другим рельсам…
Вот так! «Тупиков нет. Есть крутые повороты», как скажет мне
потом в тяжелый момент жизни Учитель… И даже - ход назад!..
Проезжая мимо, машинист грозно крикнул:
- Ты что тут делаешь? А ну-ка, беги быстрее домой к мамке!
Состояние покоя улетучилось, а вместе с ним и желание
оставаться тоже...
Развернувшись, я обомлела! Вокруг никого! Глухое место. А на
широченном железнодорожном полотне туда-сюда сновали тяжело груженные товарные
поезда. Они угрожающе громыхали колесами на стыках и отвратительно лязгали
вагонам…. Конца и края не было видно!.. Сердце защемило от тягостного чувства… И
тут произошло что-то невероятное: я словно попала в другой мир: движение поездов
замедлилось, исчезло лязганье, стук колес… И к моим ногам лег широкий светлый
Луч*, наискосок пересекая железнодорожное полотно до того самого места, откуда я
начинала свое путешествие. Я юркнула по нему, словно ящерица, и в один миг
оказалась на спасительной стороне!
______________
*Уже работая помощником Л.В. в Международном центре Рерихов,
в один из трудных моментов, когда казалось, что зашла в тупик, я «увижу» этот
Луч. Он вернет меня в мое детство, и придет осознание: нет тупиков, есть крутые
повороты, и ты – не одна.
Восходит к правде Красота.
Иди за ней и ты!
Обочь кустится клевета –
Зломыслия цветы.
И тут, и там толпится жуть,
Стращает: поглощу!
Пусть до луча твой сужен путь,
Пройдешь и по лучу!
- Эдуард Балашов.
Ну, разве этот поэт не помазанник Божий?
***
Стратег и тактик
В свои четыре года я соревновалась с директором школы в
стратегии и тактике. Он - как меня выловить из огромного школьного сада, я - как
незаметно пролезть и «обчистить» его…
В саду из-за меня ничего не вызревало. Не успеют яблони
отцвести и только появятся первые завязи, как я их съедала. Также и с малиной,
вишней и любым фруктом и овощем…
Я была в саду самой большой гусеницей… Сравнение пришло после
встречи с ней на ветке яблони, куда меня занесло, чтобы скрыться от погони.
Гусеница была противной толстой коротышкой с твердым коричневым рогом и твердыми
коричневыми ступнями. Было не по себе от такого соседства, но деваться было
некуда, и я замерла рядом с ней под густой кроной яблони…
- Да куда же она исчезла, я только что видел ее из окна! -
недоумевая, говорил директор школы сторожу, обходя с ним дорожки сада.
А вот поднять головы они, слава Богу, не догадались -
торжествовала я в очередной раз.
С каждым разом мне приходилось быть все более находчивой. В
очередной набег, прикинув, что именно в этом месте директор уже не сможет
увидеть меня из своего окна, я вскарабкалась на высокий деревянный забор и
спрыгнула в густо растущую траву. И надо же такому случиться, «приземлилась» на
донышко разбитой бутылки! Правая ступня развалилась «от уха до уха». На фоне
разверзшейся мякоти белело сухожилие! Но единственное, что испортило мне
настроение в тот миг, это предвидение гнева мамы! Вот достанется, если узнает! У
нее самое лучшее средство от всех таких проблем – ремень!
На удивление, крови не было, будто кто прошелся по ране
волшебной палочкой. Я сжала кромки раны. Прыгая на одной босой ноге, сорвала два
жирных лопуха, … в мусорной куче нашла грязный бинт, … доскакала до колонки, …
постирала, … приложила лопухи… и замотала ступню.
Когда солнце опустилось за горизонт, я развязала бинт, чтобы
не привлекать к себе внимания. К моему изумлению на ступне не осталось даже
шрама!
- Вернулась, коза! Ты где была? Все тебя обыскались! Быстро
мыть ноги, и в постель! - сурово отчитывала мама.
Она так ничего и не узнала!
И только спустя десятилетия я вспомнила этот пассаж!..
Закончилась свадьба сына, и на пороге дома я вдруг присела, словно подкошенная.
И уже дома моя тезка, тольяттинская подруга, делая мне массаж, спросила:
- Странно. Внешне нет никаких признаков, а внутри шрам через
всю стопу. Тебе когда-то оперировали ее?
- Да нет, не было у меня никакой операции!.. Стоп!..
Вспомнила!
P.S. Спустя годы, когда в мою жизнь войдет Агни Йога, и я
буду уже сознательным сотрудником Учителей Гималайской Обители, на этом самом
заборе, в этом самом месте я буду награждена видением Знака! Да какого!
Устремленного ввысь, сияющего серебром высоченного Ромба, символа духовного
устремления, символа преодоления тягот земли и синтеза равновесного обретения
мира горнего и земного…
***
Скарлатина
В округе дома я перепробовала всю зелень вплоть до белены. И
ничего. А тут вот после очередного приема вдруг почувствовала себя как-то
странно. И обессиленная, я, свернувшись калачиком, забилась под забор сарая.
Очнулась в комнате. Окна были занавешены. Лампочка тоже, и
оттого свет в комнате был неприятный, красный. Я лежала в одиночестве в кроватке
посреди комнаты. И тут в комнату входят мама и бабушка Катя. Они внимательно
оглядели меня. Я напряглась, полагая, что сейчас мне достанется от мамы. Но, к
удивлению, она спросила ласковым голосом:
- Галя, ты чего хочешь поесть?
Тут я поняла, коли мама не ругает, значит, произошло что-то
серьезное…
- Яблоко…
- Ну слава Богу! Значит, жить будет, - облегченно вздохнув и
перекрестившись, заключила бабушка Катя.
***
Волк
Лето. Пяти лет от роду якобы от греха подальше, меня привезли
к тете Любе в Подгорную, прекрасную деревеньку в Самарской области.
Нина, одна из дочерей тети Любы, утонченная красавица с
густыми пшеничными волосами и большими голубыми глазами, пришла из леса с
букетом нежно-голубых с сиреневатым отливом цветов, поразивших меня своей
изысканностью. Нина ходила туда с подружками, и из их разговора я поняла, что
растут они в «запретной зоне». Все в деревне знали, что там, за пшеничным полем
под горой живут волки…
Я напрочь забыла об этом, когда, собрав букет, лоб в лоб
встретилась с одним из них!.. Я приняла было его за собаку. «Та» сидела на
задних лапах и облизывалась. Я кинулась к ней, захотела обнять, как мою Читу! Но
«собака» почему-то оставалась сидеть… Я смутилась… Остановилась… Еще раз
поманила к себе… Но «собака» продолжала сидеть… Наконец, сообразив - что-то не
то! - я стала внимательно разглядывать ее мощные лапы, … такой же мощный круп, …
серо-палевый окрас… Такой собаки в деревне нет... Так это… волк?!.. Тот
самый?!.. Конечно! Вон позади него и нора!
Боковым зрением я выхватила высокое дерево. Да-а-а! Если даже
я мгновенно влезу на его вершину, хоть кричи, хоть обкричись, никто все равно не
услышит! Бежать?.. Волк в два счета накроет меня своей лапищей! И я вспомнила
слова мамы: «Главное не показывать своего страха». И я мгновенно преобразилась!
Полная равновесия, я погрозила волку пальчиком:
- Тс-с! Сидеть!
Волк замер от такой наглости и даже перестал облизываться! А
я, помня мамин наказ, с тем же удивительным равновесием, неспешно собрала вокруг
волчьей норы дикую вишню, дошла до того самого дерева, на которое еще недавно
хотела влезть, оглянулась, … а волка уже нет! Собрав еще и наших любимых с тетей
Любой ароматных «дуняшек», вернулась в деревню.
Конечно, тетя Люба ничего не узнала. Зачем волновать ее? Она
же просила не ходить дальше поля! И про волка предупреждала. Хуже от этой правды
будет только мне, решила я... К тому же ей и без того нет покоя ни днем, ни
ночью: домашнее хозяйство «по полной программе», к тому же работает в бригаде
хлебарей, печет им вкусный хлеб, да я еще ей на голову свалилась! Я понимала это
и старалась помочь хоть в чем-то. Даже пахтала сливочное масло! Работа очень
даже не легкая. Крутишь, крутишь этот шестигранник со сметаной, руки, кажется,
вот-вот отвалятся! Тетя Люба, как чувствует, откроет крышку, попробует пахту, с
теплотой в синих-синих глазах посмотрит на меня, и скажет:
- Еще немного... Устала?.. Зато узнаешь, как из сметаны
получится масло. Помнишь двух лягушек в кувшине с молоком? Одна смалодушничала и
пошла ко дну... А другая не сдавалась, била лапками, так и спахтала масло, так и
выпрыгнула из кувшина. «Без труда не вынешь рыбку из пруда»!
Мне не хотелось быть похожей на ту малодушную лягушку, и я
кручу, кручу… И, кажется, конца и края этому не будет… А она опять откроет
крышку и совсем неожиданно скажет:
- Молодец! Вот и спахтала!
И сразу, куда девается усталость! Да нет! Она сразу
забывается напрочь, а на сердце радость, радость, что ты выдержала. Потом тетя
Люба намажет это масло на кусок свежевыпеченного в русской печи хлеба… Вку-у-сно!..
Утром я просыпалась от неповторимого аромата! Солнце светит в
окно, на подоконниках герань всех цветов радуги. Бегу босиком по домотканым
дорожкам на кухню, а там на широкой лавке на белоснежном полотенце уже красуется
каравай белого хлеба с румяной хрустящей корочкой, высокий-высокий, с меня
ростом! Тетя Люба стелет на него белоснежное полотенце, и они с младшей дочерью
Валей, не сговариваясь, сажают меня на этот хлеб, и наблюдают, как он оседает
подо мной. Потом снимают. И мы уже вместе смотрим: хлеб, как живой,
поднимается,… поднимается,… и вот он уже занял прежние размеры!
- Удался! – улыбается тетя Люба.
***
Сталин
С детских пор странной страницей воспоминаний из сновидений
остались встречи с «вождем всех народов» - Иосифом Виссарионовичем Сталиным...
Словно наяву, он держал меня за руку и мы спускались по
широким ступенькам в его бункер. Он - в темном кителе, я же в платье «татьяночка»,
большим бантом в волосах, туфельках с перемычками. В зале бункера все было
предельно скромно: невысокие квадратные колонны, подпирающие потолок, квадратные
столы со стульями с невысокой спинкой. Стены и колонны обиты карельской березой
цвета спелого ореха. Мы садились за стол друг против друга, и он, словно
оправдываясь, говорил, говорил, говорил. Я спокойно слушала его, слушала, не
перебивая…
После первой «встречи» я поведала маме свой сон, и она опять
же на ушко сказала, чтобы я об этом никому не говорила...
Вторая встреча была аналогичной... А в ту роковую для него
ночь, мы опять спускались в тот же бункер. Только он был уже в белом кителе, и
на мне белое платье, а в волосах - большой белый бант. Он опять говорил,
говорил, говорил. Глаза его как никогда блестели от напряжения, и оспинки на
потном свекольного цвета лице проступали еще ярче.
Когда я проснулась, из репродуктора лилась траурная мелодия.
Вся страна уже рыдала от потери вождя. Мама была задумчива, а сестра плакала
навзрыд. Мне было девять, а ей уже двенадцать. Она выросла под знаменами
«Ленина-Сталина», с их именами на устах. Гордость района, школы. Отличница,
пионерка, вожак.
Через полвека я узнаю причину моих «свиданий» с И.В.
Сталиным. Я - «множество жертв его»…
- Абракадабра! Меня приговорили к смерти! За что? За
кокетство! Абракадабра! - изумленная таким поворотом судьбы металась я по
коридорам Боткинской больницы в поисках выхода. «Я», Лариса Рейснер, «советская
Жанна д’Арк, призванная для революционных завоеваний». Так скажет обо мне
Учитель Учителей, когда придет «ее» время.
В девяностые, когда архивы страны стали грабить кому не лень,
столько негатива вылезло в прессе на первых руководителей страны Советов. Вот
тогда-то у моей сестры прошло видение: она едет в трамвае, напротив нее сидит
Сталин в белом кителе. Он пристально смотрел на Тамару, опершись локтями о
столик меж ними, потом резко подался к ней и сказал:
- Не верьте всему тому, что про меня говорят!
Вот и я основываюсь на том, что вижу своими глазами и слышу
своими ушами… как в Мире Тонком, так и земном.
Не изменяю себе…
***
«Аленький цветочек»
«Символ знания духа – цветок»
- Учитель М.
Я очень люблю сказки. Мама в детстве всегда рассказывала их
перед сном, и так выразительно и ярко это делала!
Сказку Аксакова «Аленький цветочек» я могла слушать до
бесконечности. Я замирала от счастья, когда Настенька, спасая отца, не побоялась
Чудища с дивным голосом и полюбила его за душу добрую и сердечную. И моему
восторгу не было конца, когда добро побеждало зло, и Чудище превращалось в
доброго молодца. И было это им в награду за их бескорыстную Любовь... И я
засыпала зачарованная…
Пятидесятые годы... В первом классе накануне моего дня
рождения к нам в школу приехал ТЮЗ, театр юного зрителя, и привез спектакль
«Аленький цветочек». Спектакль так вошел в мое сердце, что я увидела его во сне.
Причем половину. Следующую половину - следующей ночью…
Эти сны повторились, когда я училась в седьмом классе, в
тринадцать лет. И так же в день рождения, и так же в двух частях - ночь за
ночью… Какой благодатью отозвался этот подарок в моей душе, стерев накопившиеся
к тому времени житейские боли! И мой «Аленький цветочек» схоронится в тайнике
моего сердца, чтобы через много лет заявить о себе со всей мощью! «Аленький
цветочек» затрепещет нежными лепестками и потянется на тонком стебельке из
сердца моего и устремиться к тому Единственному, с кем пламя этого Цветка станет
двуязычным… И Его голос, который я услышу через толщу «тридевятого царства» из
«тридесятого государства», будет голосом самого-самого на земле Доброго Молодца,
видимо-невидимого... Разве я могла подумать тогда, что, пройдя через «тридевятое
царство» в «тридесятом государстве», найду Того, кто навевал мне эти далекие
детские и юношеские сны! И это станет реальностью! Как и мой «Аленький
цветочек», который я до поры до времени постараюсь спрятать от ненужных глаз...
И он станет проводником к источникам знания. Только надо «найти этот ключик к
этой дверке», как позвал другой автор в другой сказке: «Далеко, далеко за морем
лежит голубая страна, в стране той заветная дверца, за дверцей большая страна...
Ключом золотым открывают заветную дверцу в стене... Но где отыскать этот ключик,
никто не рассказывал мне»...
А вот теперь с приходом в нашу жизнь «Живой Этики» так уже
сказать нельзя. Бери. Вбирай. Открывай свою «дверь»...
«Сила психической энергии намного превосходит силу
расщепленного атома», - скажет спустя много лет мне тот самый Добрый Молодец из
«тридесятого государства», что навевал мне эти удивительные сны…
***
«Соображать надо!»
Все «удобства» у нас были во дворе. Туалет на весь наш
двухэтажный дом с двумя подъездами был самым отвратительным местом в моей жизни,
если учесть, что я вообще не понимала - зачем Бог дал людям такое
несовершенство?.. И столько мучений у меня было с неприятием этих потребностей!
Я пыталась заглушить их. Особенно, когда превратилась в девушку. Доходило порой
до абсурда...
Новый год отмечали всем классом у Сашки Вахрамеева, моей
первой любви. Утром бабушка Екатерина Николаевна дала мне полотенце, взяла за
руку и повела в туалетную комнату:
- Ты три года ходишь к нам, но я ни разу не видела, чтобы ты
зашла в туалет, – она впихнула меня туда и закрыла за мной дверь…
Я постояла, постояла и вышла. Как же! На кухне вповалку спали
одноклассники…
Позже тело жестоко отомстит мне за издевательства над ним…
После морозной зимы пришла весна. Весна пришла бурная,
жаркая… Окна были распахнуты настежь. И вдруг в них ворвался жуткий запах!
- Мама! Что это?
- Быстро закрой окна! Соображать надо!
А это ассенизаторская машина очищала наш «придворный» туалет
от оттаявших зимних «завалов» со всеми вытекающими оттуда последствиями…
«Соображать надо!»
Действительно, ведь все так просто - надо было действовать, а
не верещать, зажав нос…
Спустя сорок лет в Мире Тонком у меня будет повод вспомнить
этот урок…
***
Родители. Отец
- Дочка, давай я тебя научу играть на гитаре.
- А я не хочу на гитаре!.. Хочу на пианино!
- Отец, откуда у твоей дочери такие замашки? – недоумевала
мама.
И действительно, откуда вдруг с таким отчаянием всплыло
желание научиться играть на пианино? Ответ придет не скоро… А тогда я не
понимала, как обижаю этим отца и всех ребят во дворе…
На самом деле я очень любила, когда отец играл на гитаре.
Играл виртуозно, с большим азартом… Манера была классической - по
Иванову-Крамскому. А когда на посиделках объединялись и гитаристы, и
балалаечники не только нашего двора, дух от восторга захватывало!.. У всех были
прекрасные голоса, и народный репертуар приобретал особое звучание…
В ответ я организовывала концерты детей с песнями и плясками
во всевозможных костюмах народов страны, и делали мы их сами. Двор с густой
травой в окружении мальв всевозможных оттенков служил нам сценой и реквизитом. И
я видела гордость за меня на лицах родителей…
С детства я ощущала заботу отца. В те послевоенные годы,
когда народ страдал от недостатка самого элементарного в жизни, отец мастерил
для нас всевозможные игрушки. У нас с сестрой для кукол была даже своя резная
мебель. У братишек – выточенные ружья, как же – защитники Отечества! На лыжи
меня поставил отец. На коньки – тоже. Гитара – отец. Я вместе с ним работала над
эскизами резьбы по дереву. Любила рисовать Аленькие цветочки, как в моей любимой
сказке и как на страницах жития святых из сверхскромной библиотеки бабушки Кати,
маминой мамы…
Я любила наблюдать отца за работой. Все к чему он прикасался,
оживало. И дома, и на даче все было сделано руками Ивана! Я гордилась отцом. Его
фотография висела на районной Доске Почета. Стахановец. Золотой фонд страны. Его
даже не отправили на фронт:
- Автомат все умеют держать в руках, а вот такие руки мало
кто имеет.
С какой гордостью на его панихиде, мы, уже взрослые, слушали
рассказ главного инженера завода подшипников, бывшего ученика отца! Отец был уже
на пенсии, когда его, с двумя классами образования, просили помочь в наладке
станков с числовым программным управлением! И он делал это!
И на самом деле, какой редкой радостью для него было общение
с нами, детьми. Послевоенные годы были не менее напряженными, отец уходил ранним
утром, а возвращался в полночь. Иногда он не выдерживал и поднимал нас с постели
под веселый перезвон гитары:
- Галина!.. Тамара!.. Плясать!..
Я быстренько и с удовольствием вылезала из кроватки, опять же
сделанной руками отца, путаясь в длинной ночной сорочке, сшитой мамиными
руками... Белокурые локоны лезли в глаза, но я азартно кружилась в танце. Тамара
же недовольно терла глаза кулачками. И мама возмущалась:
- Ты портишь нервную систему детей!
Почему портит? – недоумевала я, - в данном случае это она ее
портит! Ведь так весело было! Не лучше ли плясать вместе с нами?
Такая «правота» маме не нравилась, и за мной с ранних пор
прочно закрепилось звание «отцовской потатчицы».
Отец и вправду выделял меня. Отца я любила, но никогда не
выказывала этого, о чем сейчас жалею. Он прочно вошел в мою жизнь светлой
стороной своей жизни, словно и не было погромов и Бог знает еще каких страстей.
С отцом мне было спокойнее. За всю жизнь, в отличие от матери, он не поднял на
меня руки, хотя мне приходилось не раз, защищая ее, вступать с ним в рукопашный
бой. И это с тем, кто, играючи, десятерых мужиков сбрасывал со своих плеч…
Много лет спустя, когда отца уже не было в живых, мама
затеяла разговор, где опять отец у нее был такой-сякой, и я, в очередной раз
защищая его, услышала сказанное ею в сердцах:
- Ты вот за него горой, а он знаешь, какой был жестокий! Он
хотел твоей смерти!
- Никогда не поверю, - не дрогнув, парировала я, прекрасно
сознавая, что двигало ею… Ей не нравилось, что я всю жизнь якобы не понимаю ее,
как ей трудно, порой невыносимо было с ним.
- Ты знаешь, что он сказал, узнав о твоем «полете»? «Дуся,
давай заплатим врачу, пусть он усыпит ее».
Да, отец мог быть жестоким! Но это не тот случай. Вот почему,
узнав о таком «секрете», я рассмеялась.
- Мама! Ведь отец сказал это не от сердца. И ты это прекрасно
знаешь. Он просто жалел тебя. А вдруг я оказалась бы какой-нибудь калекой?
Тяжесть по уходу за мной на всю оставшуюся жизнь легла бы тогда на твои плечи!
Так подрыв авторитета отца не состоялся…
P.S. А потом, когда придет время, и «всплывут картинки» из
Круга Вечности, я увижу средневековую деревушку, все тех же родителей, бабушку и
многих других, что были причастны к тому времени… А мамин рассказ ляжет на мое
эзотерическое знание о себе из жизни в Круге Вечности…
«Впервые Жанна услышала Их голоса, когда ей было тринадцать
лет. Потом они стали появляться постоянно… Они принадлежали тем, на кого ей
всегда велели уповать. Это был святой Михаил, святые Екатерина и Маргарита. Все
они говорили от имени Бога». Так написал в своей книге о Жанне А. Левандовский.
Семнадцать лет! Именно столько было Жанне из французской
деревушки Домреми, когда Голоса привели ее на тот Путь. Ее прихода народ Франции
ждал давно… Тому предшествовала легенда, что Францию спасет Дева. Порабощенный и
изнасилованный чудовищными набегами своих и чужих, он из поколения в поколение
передавал эту легенду. Инквизиторский суд, приговоривший ее к сожжению, на
протяжении двухмесячного процесса с суеверным страхом взирал на ту, что выиграла
победу у англичан, сделала то, что за сто лет не смогли сделать маститые
полководцы, Жанну, так просто и складно отвечавшую на все их вопросы.
Теперь-то мне известно, что простая крестьянская девушка была
одна из сестер Высокой Гималайской Обители, призванная своим рождением выполнить
эту миссию…
Жанна появилась на свет в один из таких набегов на ее родную
деревню. И это чуть ли не стоило ей жизни…
Обремененный ответственностью перед селянами и семьей отец
готов был жестоко избавиться от только что родившегося дитя:
- На помойку!.. Не до нее, - бросил он матери. - Еще
нарожаешь…
- Да ты только взгляни! Смотри, какой радостью сияют ее
глаза, как она улыбается тебе, - и протянула ему Жанну. Лицо отца просветлело, и
он махнул рукой:
- Тебе же хлопот больше.
Так в пятнадцатом веке решилась судьба Жанны из деревушки
Домреми…
Так решилась и в этом воплощении…
***
Это было как гром среди ясного неба! На пороге моего
деревенского дома в Захарьино появились друзья. Они были взволнованны...
- Галина Ивановна! Мы знаем, что Зеленая Тара - ваше
воплощение. Вы не раз нам рассказывали свои видения об этом... Теперь знайте...
Вы успели прочитать Зинаиду Фосдик «Мои Учителя»?.. Так вот: Жанна и Зеленая
Тара одна индивидуальность! Так что Жанна – ваше воплощение!
- Запомните! Это вы сказали, - фраза выскочила из меня,
словно давно приготовленная.
Не успела я осмыслить эти навороты судьбы, как Учитель принес
мне утверждение этих знаний…
Видение. Деревенский дом. Я стою, упершись руками в длинный
деревянный стол с длинными лавками вокруг. Толстую деревянную столешницу
поддерживают сбитые крест-накрест подпорки. Я стою в напряжении и смотрю на
входную полуоткрытую массивную дверь, где вдоль нее стоят мои братья: первый,
что уже готов вылететь из гнезда и, судя по его строгому выражению лица, вслед
за сестрой защищать Отечество. В нем я узнаю нашего Президента страны - В.В.П.
Второй, чуть моложе, - бывший одиозный Премьер-министр и экс-министр атомной
энергетики - Кириенко. Он очень горд собой, как всегда напыщен и торжественен.
На нем строгий костюм гимназиста с ослепительно белым воротничком. По всему
видно, ему очень хочется походить на старшего брата, и он ждет этой оценки от
меня... Третий, лет четырех – в нем я узнаю Николая Константиновича Рериха… Мы
все в молчаливом диалоге… И еще я ощущаю присутствие в доме своих сегодняшних
родителей… А в соседней комнате я вижу бабушку Катю. Она, как всегда, в белом
платочке на голове, темной длинной юбке и белой простой кофточке... Дверь в ее
комнату нараспашку, и она тоже, как и я, стоит за своим столом, опершись о
столешницу и взирает на мальчишек… По всему видно, что она понимает все
происходящее в доме, и только молчаливо благословляет выбор своих внуков…
- Галина Ивановна, что с вами? - спросила меня коллега по
управлению внешних связей КамАЗа, когда я вернулась из Самары после похорон
отца. - Ваши глаза уже так не горят.
Так что с потерей отца я потеряла важную для внутреннего
освещения «батарею»…
Отец… С ним ушла в мир иной часть моего сердца… Ведь мы не
раз проходили с ним в круге Вечности…
***
Мама
Мама была красавица, строгая. Большая мастерица на все руки.
В доме даже шторы на окнах были вывязаны ее руками. И такая тоска меня сразу
брала, когда она снимала все это стирать! Дом становился сиротским приютом. Вот
что значит творчество, красота и мастерство!
- Что такое кружево? – несколько иронично спросил меня
Учитель. Как поняла, я его тоже «достала» своим увлечением.
Я пожала плечами, разглаживая очередное приобретение, и
только ответила:
- Красота…
И только потом до меня дошел истинный смысл...
- Кружево?.. Вся наша жизнь!
Родив меня, мама сразу же заболела малярией. Температура
резко поднималась до сорока двух.
- Я ношу тебя на руках, чувствую, что теряю сознание, и уже
будто и не ты на руках, а дрова... Подхожу к печке, открываю дверку, хочу
бросить их в огонь… А ты, словно чувствуешь, сразу начинаешь плакать. Бабушка,
почувствовав беду, прибежит, выхватит тебя из рук. И тут я, наконец, прихожу в
себя… Отец откуда-то приносил хину. А кормила-то тебя грудью!.. А что оставалось
делать? Или обе выживем, или нет!.. И ты сосала это молоко!.. Я вот часто думаю,
а не отразилась ли на твоем здоровье моя малярия?
А в свете сегодняшних знаний, задаю себе вопрос, а не
заразила ли я тебя этой малярией, мамочка? С чего это вдруг, едва разрезали
пуповину, как малярия тебя одолела? Пришла-то я к тебе из предыдущего
воплощения, трагедийно закончившегося в 26-ом году, когда вкололи мне сыворотку
брюшного тифа, мне, и без того постоянно жестоко страдавшей малярией!..
- Как рано сейчас матери отнимают детей от груди! Вот от того
и аллергии всякие, и у самих целлюлиты и проблемы с грудью… Все фигуру берегут!
Я кормила вас всех до тех пор, пока сами не откажетесь. Ты уже большая была,
побегаешь, побегаешь на улице и опять к груди! Что я только ни делала! Суну за
пазуху щетку. Ты ее выбросишь! Намажу грудь горчицей. Ты скомандуешь – иди,
помой!.. И бабушка над тобой подтрунивала, и Тамара! И только когда родился
Гоша, я спросила:
- Будешь титю? - а ты засмеялась и сказала:
- Не-ет. Пусть братику теперь все достанется.
- Я никогда не отпускала вас во двор нагишом, - спицы в
маминых руках мелькали, мелодично звенели, выводя кружевной рисунок.
- А вот и не так! Я помню, как от стыда за свою наготу
пряталась за колесом «полуторки» дяди Васи.
- Не может этого быть! Ты была тогда совсем маленькой…
- Да ты и не переживай! Это и было-то по недосмотру! Я помню,
Тамара привела меня домой. А ты в это время стирала, и приказала снять с меня
трусики - «постирать заодно»… Снять-то сняли, а надеть не надели!.. И в таком
виде она вывела меня во двор. А на дворе столько ребятни, солнце светит, яркая
зелень! От стыда я прижимаюсь к колесу, чтобы меня не заметили… До сих пор помню
запах гудрона, прогорклой смазки и дорожной пыли…
- Яркая зелень..? Это же май месяц… Да тебе тогда было-то не
больше восьми месяцев! Как ты могла это помнить?
- Такой позор трудно забыть!
Мама любила вспоминать разные случаи из нашей жизни. Они
лились из нее как из рога изобилия…
- Приехали крестьяне с товаром. А у меня оставались не
докрашенными две половицы. Я отставила в уголок банку с краской и побежала
покупать продукты… Ты сидела в кроватке, тебе и годика-то не было. Вернулась и
застала такую картину: половицы докрашены и ты вся измазанная!.. Потом
пол-литровой бутылки масла растительного не хватило, чтобы оттереть тебя от
краски…
- А вот с Тамарой что учудили… Одна другой сообразительней!
Ты только научилась ползать. Прихожу с базара и вижу мусорное ведро, полное
крупы. А это ты вытащила из шкафов мешочки с крупой, все развязала и высыпала на
пол. Тамара испугалась, что я буду ругать, не нашла ничего лучшего как собрать и
выкинуть все в помойное ведро... Да еще водой залила...
Мне было не более годика, когда я получила от мамы первый
жестокий урок…
Двор нашего дома гудел от детворы. Мама иногда позволяла себе
оторваться от домашних дел, выходила к крыльцу и садилась вместе с другими
женщинами на скамейку. И тогда Тамара из няньки вновь становилась ребенком и
беззаботно бегала по двору со своими сверстниками. Запыхавшись, подбежит к маме,
уткнется лицом в подол и замрет! И глаза у нее становились при этом
счастливыми-счастливыми!
Я тоже захотела испытать такую радость, хотя внутри меня
что-то говорило - не надо этого делать. Но я не послушала себя, подбежала к маме
и уткнулась ей в подол. А она как швырнет меня с колен:
- Как вы мне все надоели! Отдохнуть матери не даете!
Я приземлилась на «пятую точку». Но она словно не заметила
этого. И с того момента я уже старалась не влезать в «чужую воронку». Не
изменять себе!
«…И с глубоко детства
Ощущаю в себе,
Будто мать моя рОдная,
Как малышка при мне…»
- напишу я, повзрослев.
Второй урок я получила уже лет в пятнадцать…
Весна… Я стою - стул на стуле, чищу окно…
Мама готовит обед, и «вся на нервах». Об нее хоть спичку
зажигай! Опять что-то не так у них с отцом. Опять я «отцова потатчица», опять не
принимала участия в их с сестрой «голосовании» против отца. Я не выдержала и
что-то вякнула. А она словно только и ждала этого! В миг подбежала, стукнула
меня полотенцем так, что сооружения подо мной развалились, и я, падая, ударилась
грудью о край спинки стула… Потеряла сознание, очнулась… Мама продолжала
готовить обед и сокрушаться, какие у нее неблагодарные дети… Она так и не
повернула головы.
Вот так!.. Не перечь… «Соображать надо»!..
И воспитывали нас не «нюнями»! Мама никогда не причитала,
если кто-то вдруг упадет. Улыбка и радостный возглас:
- Какой герой!.. Молодец! И не заплакал!.. Настоящий герой!
И куда сразу у моих братиков пропадает желание нюнить!
Как умели одеваться женщины конца сороковых годов! Стиль был
таков, что даже некрасивая становилась неотразимой. Мастерские руки швеи делали
женщин соблазнительными и обворожительными… Статные, с замысловатыми прическами,
тонкими талиями, крутыми бедрами и высокой грудью! И высокий каблук! Даже на
резиновых ботиках! И откуда чего бралось! В магазинах ничего не было. Ни одежды,
ни еды!.. Но какова была жажда жизни!.. И не просто жизни – красивой жизни!
Мама шила и вязала. Я глаз не могла от нее отвести, когда она
надевала платье из тончайшего кашемира небесного цвета… А по нему такие красивые
веточки незабудок. С плечиками, на кокетке, широким поясом по талии, с
завязывавшимся сзади бантом над летящей от ладных бедер юбкой!.. Прическа,
каблук! Сумочка-«ридикюль»!.. Красота!
- Мам, а когда ты умрешь, платье кому достанется, мне или
Тамаре?
И… подзатыльник!
- Ты же сама все время говоришь: «Вот когда умру…»
Еще подзатыльник…
Вот так и постигалась народная поговорка: «Умный знает, что
говорит, а дурак, говорит то, что знает!»
Она гордилась, что я всегда была смелая и ничего и никого не
боялась.
- Отец наловит раков. Вывалит целый мешок в корыто. Ты
выберешь самого большого и идешь с ним во двор. А все дети врассыпную. Рак
изворачивается, пытается достать тебя клешней! Но тебе все нипочем!.. Все только
дивились!..
- Стоим все на крыльце под навесом. Гроза. Дождь как из
ведра, и сразу лужи… Огромные! Тебе и годочка еще нет, держу за руку. А ты
вырываешься, и бегом по лужам!.. И плясать! И плясать!.. Ливень! Гром! Молнии
сверкают!.. А ты пляшешь, словно дитя Ильи-пророка!..
- А в электричке! Держу тебя на руках. Напротив такой
благообразный старичок с длинной белой бородой... Ты сначала так серьезно
смотрела, смотрела на него, потом как вцепишься в бороду, и давай ее трепать, и
давай смеяться!
- Мам, а что же старичок-то?
- Да он сам вместе с тобой смеялся! Только и сказал
добродушно: смелая у вас девочка!
Мама и сама была очень смелая. Однажды она пришла на базар и
застала такую сцену. Народ толпится у входа полукругом, а там, в центре -
поножовщина! Дерутся не на жизнь, а на смерть!.. И ни одного милиционера! Мама,
не долго думая, раздвинула толпу, и встала меж ними:
- Что же вы это делаете, сыночки! Для того вас мать родила,
чтобы вы поубивали друг друга?
И они опустили кинжалы.
- Прости нас, мать!
Ей потом растолковали, что у них на Кавказе такой обычай.
Если между двумя дерущимися встает женщина, на этом война кончается.
- Ну и как же ты не побоялась? Вон даже милиционеры сбежали!
- спрашивали меня.
- Мам! А действительно, как?
- Да я в тот момент о себе даже и не думала. Мне их жалко
было…
- А я ведь девушкой пела в церковном хоре «на крилосе»…
- Мам, не « крилосе», а клиросе…
- Могла бы и промолчать, уважить мать. Ведь поняла же... -
спицы в ее руках сурово застучали...
- Хороший у нас был хор! Я была свидетелем, когда у нас в
деревне церковь сожгли. Перед этим нашего священника куда-то забрали… Ну мы-то
все поняли, куда… А вместо него пришел другой… Оборотень. Обновленец… Молодой
такой, морда лоснится, глазки черствые бегают... «Красный» поп, как мы его
прозвали. В округе-то почти все церкви уже посжигали. И вот назначили день…
Собрали нас всех перед церковью… Вышел этот «красный поп»:
- Бога нет, - срывает с себя рясу, крест в дорожную пыль и
топчет все ногами... А приспособленцы да голытьба всякая, те, что работать не
хотели, стали вытаскивать иконы из церкви и бросать в костер... Кто мог,
выхватывали их из огня, прятали по домам… А потом и церковь спалили… А
церковь!.. Какая была красавица!.. Кому все это мешало? Какая это была ошибка
власти! Слава Богу, Сталин во время войны понял это! Открыли церкви… Вот и
победили потому…
Притчи народные, Христа, Соломона я услышала в детстве от
мамы и бабушки Кати... Они рассказывали их так, словно сами были рядом с ними в
тот момент… Я вспомнила о них, когда в моей коллекции появились записи этих
притч Светланы Копыловой… Я была так рада их возвращению в народ, да еще в таком
талантливом и проникновенном исполнении!.. Без переполняющей тебя радости их
невозможно слушать…
Ходить за водой надо было далеко и часто. Семья большая,
каждый черпнет из ведра по кружке, и ведра нет. А мама приходит с работы, и бац
кружкой по голове! Потому к ее приходу я старалась следить за ведрами. Но это не
приносило желаемого результата.
Однажды мама берет ремень и ни с того, ни с сего, начинает
стегать меня, приговаривая:
- Я тебя отучу жаловаться! Я покажу тебе «Золушку»!
Опять наговоры! Никому я и не жаловалась. Все и так во дворе
видят, кто какую ношу несет… Вот, оказывается, женщины у подъезда и спросили ее,
а не падчерица ли тебе Галина? А то «Золушка, Золушка»…
Конфликты родителей часто переходили все дозволенные и
недозволенные границы, словно они были одни…
Мне, совсем еще в «два вершка от горшка», приходилось учить
маму, как нужно вести себя в доме, где куча детей, а муж иногда приходит
навеселе. С раннего детства помню сцены: отец приходит с получки «под шафэ»,
обвешанный огромными кульками из толстой бежевой бумаги… А в них орехи,
мандарины, конфеты!.. Ноги заплетаются за порог, и он падает вместе с кульками
на пол!.. Все рассыпается по всей комнате! Мы собираем, а мама голосит:
- Да когда это кончится, такой-рассякой!..
И понеслось!.. А я пытаюсь остановить маму, «а то хуже только
всем будет»…
Это «хуже» загоняло нас под кровать, и мы дрожали там от
ужаса, пока бабушка с дедушкой не освободят нас. Гошка уже и заикаться стал, и
Женя на нервной почве приобрел не лучший диагноз! Но мама не слушала. «Отцова
потатчица» - единственный вывод, который она делала из моего отчаянного желания
помочь ей осознать ответственность перед нами и применить другие методы
воспитания отца!
Отец в очередной раз разбушевался. Никто в такие моменты не в
состоянии справиться с ним. Дверь в доме внизу им забаррикадирована, а мама
заставляет меня вызвать милицию…
Я, как Тарзан, прыгаю из окна второго этажа на дерево.
Милиция приезжает и увозят Ивана «в кутузку». А наутро мама освобождает его. А я
опять «отцова потатчица»…
То, что мама не выносит меня, мне стало очевидно, когда я
стала совсем взрослой и давно сама уже стала матерью. Меня это стало занимать.
Неужели только оттого, что ей приходилось терпеть мои нравоучения, даже когда
Иван уже лежал в гробу?..
Она была тогда особенно красивая, одухотворенная. На ней был
такой изысканный наряд. И когда она успела связать его, вплоть до тонких ажурных
чулок?..
Каждого входящего в дом она встречала, словно тот пришел не
проводить отца в последний путь, а на ее день рожденья. Я не выдерживала и
отводила ее на кухню.
- Мама, я понимаю тебя, ты отмучилась, наконец. Но ты вдова.
Потерпи денек. Веди себя соответствующе.
Но мама только сердито сверкала глазами… Потом после похорон
подведет итог и «приклеит» мне очередной ярлык «отцовой потатчицы».
Мама почему-то никогда не замечала моего участия в семейных
делах, хотя мне приходилось с ранних пор таскать воду, а в четыре с небольшим
босиком в одних трусах через железную дорогу или трамваем бегать на базар с
зажатой в кулаке двадцатипятирублевой бумажкой. Поднявшись на цыпочки, положив
подбородок на прилавок, на удивление деревенских продавщиц умудрялась выбрать
зелень и мясо. И поскольку появление такого покупателя, как я теперь понимаю,
было в диковинку, крестьяне с уважением относились ко мне, давали лучшее,
дешевле и больше.
С раннего детства я готовила обеды и мыла полы… Повзрослев,
колола дрова, стирала белье и мыла посуду. За все недостатки в семье доставалось
мне, мама придумала мне прозвище «бабка Таня», только за то, что мои глаза
блестели, словно северное сияние, как ни у кого из детей ни дома, ни во дворе. А
дети дразнили меня с большим удовольствием еще и «вертолетом» за «полет» в
детстве со второго этажа. Мне так хотелось тогда убежать из дома и больше не
возвращаться! А когда, в раже, мама в очередной раз беспричинно проклинала меня,
и я убегала из дома, ночевала где-нибудь в сарае или у одноклассников, она
никогда не беспокоилась за меня, и не разыскивала…
Много лет спустя я спросила ее, а почему?
- А зачем? Мне и так докладывали, где ты.
- Не думаю, чтобы ты не искала бы Гошку или Валюшку с
Тамарой. Это нам с Женей только такая доля досталась.
- Да не было причин их искать! Они другие были.
А когда мама уже была давно в мире ином, я узнала, что в
обеденный перерыв, не переодеваясь, в рабочей спецовке она заходила в школу,
тихонечко открывала двери в классы, где мы учились… Ага! Все на месте. И только
тогда спокойно возвращалась на работу… Об этом сестре Тамаре рассказал тогда наш
знаменитый директор школы Немцов Георгий Иванович, орденоносец Ленина… А у мамы
была «Медаль Материнства».
Какая разница в ее отношении к детям! А то «все мне
одинаковы». А вот и нет! Мать - есть мать! Она сердцем чувствует, как и где надо
поступать с каждым из нас. Равенства нет и быть не может, поскольку у всех нас
разный потенциал накопления прежних воплощений и разная кармическая привязка
друг к другу, то есть - судьба. И мама интуитивно это хорошо понимала, хотя и
уверяла, что ей все равны, как пять пальцев на одной руке. Я не соглашалась,
резонировала: пальцы-то все разные… И опять получала подзатылник… Вот Тамаре
отмечают день рождения, а мой забывают. И, тем не менее, мама объясняет это тем,
что к первому числу в семье денег уже нет, словно у Тамары не первого числа
тоже. А когда пошла в школу, я так надеялась, что ко мне тоже будут относиться с
уважением, как и к старшей сестре. Но, в первый же день получила:
- Где ты шляешься? Все одноклассники уже давно дома. Целая
гора посуды из-за тебя выросла!
- «Из-за тебя»!? Меня нет, гора посуды выросла без единой
моей тарелки, а я виновата.
- Ты еще и рассуждать будешь!
Подзатыльник!
И почему она так не любит меня? Этот вопрос мучил меня очень
долго…
Мне за пятьдесят. Мама серьезно больна, разыгралась печень.
Она только что вышла из больницы. За ней ухаживать из Москвы на смену Тамаре
приехала Валюшка. Спустя неделю приехала я. Сама валилась с ног от очередного
кровотечения, но кому об этом скажешь?
Мама встретила меня хмуро. Не успела Валюшка закрыть за собой
дверь, как она стала выживать меня. Все, по ее разумению, я делала не так: и
воду не так подогрела, и тыкву не так приготовила, и рыбу не ту купила и не так
почистила. В конце концов, мама швырнула в меня кастрюлю с не так подогретой
водой, и я поняла, что мое присутствие для нее только разврат души, и со мной
она никогда не поправится…
Рыдая от обиды, я ушла возвращать Валюшку…
Л.В., взглянув на портрет мамы, изрекла:
- Капризная она у тебя…
А я вдруг осознала, как они похожи! Только мама круче. И не
ревнивая. Ее бы «волки» не сломали. И поняла, если бы не было у меня такой мамы,
я не смогла бы выдержать ни свекрови, ни мужа, ни Л.В.
Москва, девяностые годы. Маму привезли к нам от любимой
доченьки, поскольку та взмолилась и попросила меня забрать ее к себе «хоть на
недельку», так как и дочь, и зятя она раздражала скрипом раскладушки в проходной
комнате, съемной челюстью в стакане, не там развешанным нижнем бельем и еще
многое чем…
Мне было стыдно за сестру, когда та перечисляла эти «доводы»…
- Ну если я брезгую, брезгую, когда вижу челюсть в стакане!..
Мама об этом знает, она на меня не обижается, - приговаривала она, не осознавая
того, что же она «лепит»? Словно, «мама знает» - может быть оправданием, а не
еще большей виной… И какое отношение со стороны своей же дочери она хочет иметь
к себе в будущем!
- Да что же она у вас на раскладушке, да в проходной! Мы с
Борисом ведь вам отдали самарскую квартиру за комнату для нее! Вам с Юлькой не
стыдно?
- Ну я так и знала, что вы попрекать нас будете.
- Не попрекать, а констатировать факт. И то потому, что в вас
ни в ком нет почитания Иерархии, словно и не православные вы. Бабушки Кати на
тебя не хватило в детстве!
Мама сидела в нашей комнате, и вязала.
«Сначала мать научись уважать!»… - это в мои уши влетают ее
горькие мысли. Они шипят, словно пирожки в кипящем на сковороде масле…
Я открыла дверь в ее комнату, и тихонечко обняла сзади за
плечи:
- Мам, чем же я так тебя не уважила?
Она от неожиданности встрепенулась:
- Я тебе этого не говорила!..
- Ну как же! Сидишь, вяжешь, а сама опять «вся на нервах»!..
Все перебираешь и перебираешь в голове всяческую ерунду… Вот твои «нервы» мне
уши и прожгли!
- Я не виновата, что ты влезаешь, куда не надо!
А ведь она права! Надо учиться сортировать энергетические
потоки, к тому же не тебе предназначенные…
Я приехала в Самару навестить маму. С упоением рассказала ей
о встрече с «Агни Йогой», новыми друзьями. Рассказала ей о позиции «русофобов».
Так «демократы» в конце восьмидесятых называли группу писателей во главе со
Станиславом Куняевым, Кожиным, главным редактором журнала «Москва», моими
друзьями писателями и поэтами Балашовым и Сидоровым. И тут мама перебивает:
- Не будь попкой! Если ты утверждаешь, что Агни Йога от
света, то там не может быть деления на русских и евреев. Куда же ты денешь из
своей жизни Елену Наумовну с Мариной и Женей? А Иду Моисеевну? Как они тебе
помогали жить!
Меня аж оторопь взяла!.. Вот тебе и крестьянка, и пролетарка
с двумя классами образования!
По приезду в очередной раз делаю в ее квартире генеральную
уборку.
- Мам, что же это ты так запустила чайник?
- Дочка, да я же уже мало чего вижу, - совсем несвойственным
ей тоном, словно прося прощения непонятно за что, ответила она так, что сердце
мое дрогнуло от щемящего чувства той покорной безысходности, читавшейся в
голосе... Я оторопела. Как так произошло, что я даже не заметила, что мама,
такая крутая, красивая и строгая, подошла к краю? Старость, беспощадная и
бескомпромиссная диктует ей свои условия жизни... Мама состарилась, а я даже и
не заметила этого, привыкла всегда быть начеку с ее вечной неприязнью ко мне. А
тут передо мной стоял совсем другой человек!.. Стыд за свою невнимательность,
сосредоточенность на своих обидах, жалость к матери, охватили меня, мгновенно
перетряхнув душу...
Двухтысячные… Наконец-то, мне удалось «увидеть» причину ее
патологической, как мне казалось, «нелюбви» ко мне:
Египет. Отец – фараон. Мама его супруга. Я их дочь. Уходит ли
из жизни мать, или что еще происходит в этом царстве Богов, мне сегодня
неведомо, но меня призывают на трон вместо нее…
Брачный церемониал закончен. Все разошлись. Я в своей
спальне… Стук в дверь... Это отец… Гневу моему нет предела, сжав кулаки, цежу
сквозь зубы:
- Ну пусть только посмеет тронуть меня!
И сквозь дверь вижу, как отец, прислонившись усталой спиной к
косяку, пытается почесать ее... И, к своей радости, слышу привычное с детства:
- Доченька, почеши мне спинку, - так я снимала с него
усталость, когда он приходил с работы…
Так вот откуда такая сила энергии, знаний и умений у этого
Ивана?!.. Накопления прошлых воплощений!
Накопления накоплениями, но, получается, он тоже пришел на
эту землю «улучшать породу»?! Это же Египет, «до новой эры»! Царство Богов... И
мама тоже!.. Суровая и сильная. Красивая и неординарная… Я даже рассказала ей об
этом видении. И, как это ни было странным, она восприняла все как само собой
разумеющееся… Тонкий Мир для нее был тоже родным. Многое из моих «снов» она
часто помогала правильно растолковывать, знаки Гермеса ей были хорошо известны…
А тогда неприятие и раздражения друг другом сразу куда-то
исчезли…
2002 год. Зима. Самара.
Для ухода в мир иной мама «выбрала» меня. Я приехала в Самару
из Москвы, не ведая, что это время будет для нас с ней последним...
Мама уже давно спокойно приняла от меня, что смерти нет, а
есть переход из одного состояния в другое. И как трудно родиться, так и не менее
трудно уйти. Знала о бессмертии души, перевоплощениях, о карме. Мне стали
доступны «архивы» Акаши, и мама опять не удивилась и тому, что ее мать, бабушка
Катя - это святая преподобная княгиня Озеронежская, первая христианка на Руси.
Не удивилась, что они с отцом тогда, в пятнадцатом веке во Франции были
родителями Жанны и сегодняшних водителей России, и бабушка Катя тоже была Жанне
бабушкой. Она не удивилась всем моим рассказам о «родословной» каждого из нашей
семьи, словно и без меня это всегда знала…
За эти последние полтора месяца мы перебрали с ней все
конфликтные ситуации в нашей жизни. И чем глубже мы окунались в эту реку, тем
ровнее становилось ее состояние души, и речь обретала другие обертона…
В острые минуты я задавала себе вопрос: стоит ли ее мучить
дальше или все-таки «прочистить все нарывы», чтобы никогда они больше не
вставали на нашем пути в этом Круге Вечности? В один из таких моментов разборка
достигла такого апогея, что у меня самой перехватило дыхание! Я хотела было
увести разговор в другую сторону, но мама упрямо шла дальше!
- Ну так я выполнила твою просьбу? Поменяла лекарство?
- Нет… Не поменяла… А могла бы… Заведующая аптекой была тебе
подругой… И ты могла бы ей объяснить, что случилось с этим «мономицином». Ей его
заменить не составляло бы особого труда. А для меня было вопросом жизни и
смерти. Не говоря о том, что были попусту затрачены деньги. И не малые!
- Значит, я была плохой матерью, - она сказала это, не
столько вопрошая, сколько констатируя. Сердце мое замерло, но я, все взвесив,
сознательно не стала лукавить:
- Да, мама... Плохой… Но ты моя мама. ... И я люблю тебя
такой, какая ты есть. И благодарна тебе за все уроки. Если бы ты ко мне
относилась как к Гошке или Валюшке, я не стала бы такой… И не смогла бы тогда
выдержать всего того, с чем в жизни пришлось столкнуться…
- А ты откуда столько знаешь про мою «болячку»?
- Ты же приблизительно знаешь, какая мне досталась бабья
доля. Да еще эти ветра тольяттинские! Я же год истекала кровью. Из-за этого и из
редакции ушла.
- А как же ты вылечилась, если и я тебе не помогла с твоим
лекарством?
- А Борис «помог»… «Клин клином вышибают»… Помнишь, я к тебе
приезжала, просила прописать к себе? А ты мне сказала: «Мы тебя замуж за него не
выдавали, сама себе выбрала судьбу, потому не приходи и не жалуйся». И еще
прибавила: «Чего же ты хочешь? Уезжаешь каждый раз на месяц на сессию, а он
остается один. Так что скажи спасибо той женщине, что его приютила».
- А я и сейчас это повторю. Семья это труд. И ее надо
сохранять, иначе дети будут обездолены, однобокое воспитание не на пользу… Так
как же ты все-таки вылечилась?
- Я же сказала, Борис «помог»… Он же тогда собрался уйти из
семьи. Я долго мучилась, чуть ли не отправила себя на тот свет, и все из-за
уязвленного самолюбия. Да-да! По-другому я это сейчас не называю. Я-то решила,
что загсовская бумажка - индульгенция от всех бед. Вот и поплатилась… А потом
топнула в сердцах ногой, и сказала: «Я еще буду здоровая и счастливая! И в
отличие от тебя… - ты никогда не узнаешь, сколько раз в этой жизни я тебе
изменила. Но к старости твои рога так загнутся!»… И уехала на море. Там попала в
потоп, ходила по колено в холодной воде, купалась по ночам. И все как рукой
сняло!
- А что же ты так про «рога»-то?.. Это же большой грех!
- Да не бери в голову! Это, как ты любишь говорить,
«пужалка». У меня в жизни одно кредо: себе не изменять. Тем более, «Бодливой
козе Бог рогов не дал»…
Болезнь мамы прогрессировала. Муки страдания уже отразились
на ее лице. Из писем Е.И. Рерих я уже давно прекрасно знала, что наркотические
обезболивающие - это преступление перед уходящим в мир иной. К тому же знала это
уже из практики. Мой визит в конце девяностых в Набережные Челны совпал со
временем ухода моего бывшего коллеги по управлению внешних связей КамАЗа… Когда
я приехала, он уже две недели лежал в бессознательном состоянии, и ни туда, ни
сюда! Ночью я «навестила» его. Память сохранила все подробности моей работы.
Оказалось, его душа, отравленная сильнодействующими обезболивающими препаратами,
застряла меж ребер. Вместе с ним пришлось решать эту проблему. Он кивнул мне в
сторону стола с вдруг оказавшимися там ножницами... С большим трудом я разрезала
ему диафрагму… Душа вылетела…
Утром я получила информацию: ночью отошел-таки в мир иной…
Все славили Бога, наконец-то, отмучился…
Потому я так внутренне напряглась, когда предложила маме эти
уколы. Мама замерла посреди комнаты, на какое-то мгновенье ушла внутрь себя,
словно к кому-то прислушивалась, а потом, резко взмахнув рукой, словно что-то
отрубив для себя раз и навсегда, сказала:
- Нет ничего такого на белом свете, чего человек не в
состоянии был бы выдержать.
- Какая ты у меня молодец! – только и сказала я в восхищении…
И разве могла у меня быть другая мама?..
Только все та же...
Память не оставляла ее до конца. Она вспоминала, как работала
на стройках штукатуром-маляром и переживала, что сегодня не берегут здоровье
людей, строят из тех материалов, что раньше, при советской власти, считались
вредными…
Мама помнила всех коллег по именам, отчествам и фамилиям. Она
рассказывала, кто и в каком году построил наши дома на Безымянке. Как фамилия,
имя и отчество прораба. И какой орден тот или другой получил за ударный труд, и
в каком году. Она помнила всех наших одноклассников, все наши «подвиги», всех
наших поклонников. Она еще раз рассказала мне, как встретилась с отцом.
Это было интересно!
«Раз в крещенский вечерок девушки гадали»! И гадали они с
подружкой над колодцем. В полночь мама заглянула в него… И увидала отца! Лик ей
был не знаком. Такого лица в их деревне не было!.. Ночью во сне он явился к ней,
как наяву, вместе с тем парнем, что уже давно «обтаптывал» ее порог и все шло к
свадьбе. Оба парня стояли с двух сторон у закрытого колодца, а ключ был у нее, и
они ждали, кому из них он достанется... И она бросила ключ! Отец ловко
перехватил его налету!.. И когда она приехала в Самару на стройку и поселилась в
общежитии, то вечером на танцах увидела Ивана и узнала! Отец сразу влюбился в
нее. Проходу не давал! Ей все девчонки завидовали. Отец был «на все руки», к
тому же красивый, смелый, сообразительный! Сколотил бригаду парней, и всех
бандитов разогнал от их общежития. Те за версту обходили его…
Вскоре сыграли свадьбу. А тут и мы появились на свет один за
другим! Нам дали квартиру в «стандартных» домах в одном доме с мамиными
родителями. Стандарт состоял в однотипности двухэтажных деревянных домов с
печным отоплением и «всеми удобствами во дворе».
- Я вот еще что думаю, Галина, - мама взволнованная лежала в
постели, ставшей для нее последним пристанищем, и рассуждала, - а не
расплачиваюсь ли я за то, что нарушила свои обещания Николаю Чудотворцу? Ведь
когда в полтора года ты упала из окна, я боялась, что ты умрешь или будешь
какой-нибудь ненормальной или калекой… И я пообещала ему - если оставит тебя
жить, буду рожать всех, кого Бог пошлет… Родились и Гоша, и Женя, и Валюшка. А
потом нарушила обещание… И вот вижу сон: иду мимо помойки, а на ней на самом
верху стоит маленькая девочка, а кожи на ней нет!.. Содрана! Плачет, тянет ко
мне ручонки, зовет: «Мама, мама!»… Я остановилась в ужасе! Рыдаю и не понимаю,
почему она меня мамой зовет? А рядом на чурбачке сидит старичок весь такой
благообразный, с белой бородкой, весь в белом… Я сразу узнала его… Это был
Николай Чудотворец. Он и говорит мне:
- Чего смотришь? Бери, бери! Это твоя!
- Как же я ее возьму? У нее же вся кожа ободрана?
- А о чем же ты раньше думала?..
Я проснулась тогда вся в слезах!.. И только тогда поняла, что
натворила!..
В один миг я ощутила: это видение прожгло ее сердце так, что
никто уже не в состоянии был ни заглушить, ни замолить эту боль!.. И вот сейчас
на исходе дней, когда ей уже восемьдесят четыре... И поняла - как бы мы нм
убаюкивали ее сознание, она в глубине души догадывается о своем истинном
диагнозе…
А мы только молили всех Богов, чтобы не настиг ее этот
беспощадный и жестокий пожиратель «во всей своей красе»!
И Бог услышал!
Десятого декабря принесли пенсию.
- Все. Теперь я могу умирать.
Я пыталась пошутить:
- Мама, ты полагаешь, что твоей пенсии хватит на похороны? И
чего ты торопишься? Нас пожалей. Ведь пока ты у нас есть, мы дети!
Она ушла через два дня 12 декабря 2002 года в восемьдесят
четыре года в день для России знаменательный, как и следующие ее традиционно
поминальные дни…
И маму принимали Наши…
- Я умираю, - сообщила она мне в четыре часа ночи.
- Мама, я должна позвонить Тамаре.
- Не надо! - сказала она грозно и властно.
- Но Тамара мне этого никогда не простит!
А потом не нашла ничего лучшего, как сказать ей:
- Прости, мамочка, за все мои вольные и невольные…
Она посмотрела на меня с недоумением: разве мы уже не
простили друг друга?
- Вызвать священника?
- Зачем?.. Зачем он мне после тебя нужен?
Я видела, как она не отрываясь смотрит Туда на Того, Кто был
уже здесь…
- Тебя уже встречают?
- Да, - сказала просто, не отрываясь от процесса. И, привстав
на правый локоток, левой рукой быстро осенила себя двуперстием!.. Так крестился
сам Сергий! Но почему левой?..
Потом легла, вытянулась, сложила на груди руки, и всем
сердцем устремилась к Ним… Она «пе-да-ли-ро-ва-ла»!.. Я не знаю более
подходящего для этого процесса слова! Пе-да-ли-ро-ва-ла!.. Так во время
соревнований по велоспорту я называла тот момент, когда, казалось, уже сил нет,
и ты не вытянешь подъем, но появляются какие-то запредельные силы, и ты жмешь на
педали… И вот, наконец, ты уже одолела!.. И вот теперь «Они» помогали ей! «Они»
ей были род-ны-е! И она шла к Ним с удивительным внутренним вдохновением, шаг за
шагом одолевая последний порог жизни!..
Наконец, солнце осветило окна квартиры… Его лучи играли в
них, перетекая в замысловатые узоры непревзойденного художника-Мороза. Они
прорывались к ее постели! Я ждала этой картины, поскольку уже вчера сделала
акварельный набросок ее времени ухода – около полудня… Лучи солнца наконец,
прорвались к ней в постель…
Без двадцати двенадцать ее не стало…
Когда после всех длительных формальностей я надевала на нее
платье, тело уже одеревенело… Кто-то предложил разрезать платье. Но я
категорически отказалась, зная, что ей это не понравится. Предстояние Там, перед
Ними, для нее не было мифом, и внешний вид не пустым местом. И я внутренне
взмолилась:
- Помогите!
В один миг невидимая сила втянула тело мамы в платье!
Мама лежала в гробу красивая, одухотворенная…
- Ну прямо Царица Небесная! - шептались соседки.
Эту ночь я провела в ее постели. Не успела заснуть, как
словно наяву передо мной появился отец! Он сидел напротив, скорбно положив руки
на стол…
- Галина! Э-э-эх! И ты тоже! - словно Цезарь Бруту, выдавил
он из себя... Горечь и глубокое страдание были на его лице… От отчаяния, чуть ли
не рыдая, отец со стоном уронил голову на руки…
- Это не мое решение! И ты это знаешь! - хотелось крикнуть
ему в свое оправданье…
Мама задолго до своего ухода объявила о своей воле быть
захороненной в одной могиле с сыном. В не полных шестнадцать лет Женя погиб при
трагических обстоятельствах…
Он был отчаянно смелым парнем. Как-то поздно я вернулась
домой, все спали, и обратила внимание: брат во сне стонет, и лицо белее полотна.
Оказалось, сломана рука в запястье. Мне тогда пришлось бежать Бог знает куда за
обезболивающим средством и скорой помощью. Ведь телефонов-то тогда не было и в
помине… А на следующий день он, одной рукой управляя, другая в гипсе, уже летел
мимо меня по мосту на гоночном велосипеде, чтобы успеть опередить мой приход.
Этот ниппельный велосипед доверен был мне тренером перед ответственными
соревнованиями, и он хорошо знал, что такое самоуправство мне не понравится!..
А эта трагедия врезалась мне в память своей жестокой
реальностью!..
В свое последнее лето Женя пропадал на реке Самарке. Лето
выдалось грозное, с бурями, ливнями. Мама переживала из-за него, эти его
«тарзанки»…
Женя был отчаянный экстремал, она это уже хорошо знала,
потому стала уговаривать его приехать вместе со всеми нами на дачу собрать
урожай вишни… А Женя решил прихватить с собой еще и друга. Утром пораньше
побежал за ним, предупредив маму, что приедет той же электричкой. Ехать решил
как всегда на крыше, не осознав, что ночью прошел сильный ливень. Теоретически
из уроков физики и тех знаний, что давали в кружке «радиодело» Дворца Культуры,
он хорошо знал, что это смертельно опасно…
- Женя уже сидел на крыше. «Давай поднимайся», - сказал он
мне, - рассказал тогда его друг. - Я только стал подниматься, как раздался сухой
треск! И словно молния прошла через его тело. Женя стиснув зубы, откинулся
навзничь… И только запах жженого мяса…
Друг нашел в себе силы разыскать в поезде Гошу. Тот молча
отдал маме ведра «под вишню», и сам перешел в тот роковой вагон. Мама слышала по
громкоговорителю обращение к пассажирам, искали врача… Мама сошла на своей
остановке, сетуя на сыновей - ни того, ни другого, тоже мне, помощнички… Не
подозревая, что Женя лежит на крыше той же электрички бездыханный, и только на
следующей остановке его снимут и отправят в морг...
Мама перенесла инсульт… Так она и таскала всю оставшуюся
жизнь эту тяжесть на своем сердце. И мы давно знали, с кем после своего ухода
она хочет лежать в могиле. И это аксиома.
- Менять ничего не будем. Как мама сказала, так и будет!..
Сам виноват! Надо было при жизни к ней лучше относиться! - выслушав мое видение,
сказала, как отрезала, Тамара.
Так закончилась в этом воплощении земная жизнь мамы.
Но до сих пор вина, что я ослушалась ее, тревожит сердце… Как
же! О себе, любимой, была первая мысль: сестра, видите ли, не простит!
А возможно ли до конца изжить карму? Полагаю, вряд ли.
Какие-то «хвосты» да останутся, и настигнут тебя где-нибудь на другой планете… А
ты опять будешь недоумевать: да за что мне это?
P.S. Я еще не закончила этот рассказ, как мы встретились с
мамой в Мире Тонком. И впервые по душам поговорили. Она была опечалена моей
личной жизнью…
- Но ее уже не изменить. Да и не надо, - успокоила я маму. -
И потом, она лишь малая часть моей жизни, и ты это как никто другой уже
знаешь...
Но до сих пор мучает одно - «Тамара мне этого никогда не
простит»...
Я думала не о маме, а о себе – «Тамара мне этого не
простит»...
Стыдно до сих пор...
И уже ничего не изменить... Ничего...
***
Женя
Годы спустя мы с сестрами вспоминали трагедию брата.
- Галина, а ты знаешь, я хоть тогда была еще маленькая, но
помню… Накануне смерти Жени где-то за неделю, я увидала такой страшный сон, до
сих пор мурашки по телу! – начала младшая сестра Валюшка. - Ты помнишь, у нас на
даче был высоченный бак с водой?.. Отец еще в нем ступеньки снаружи и внутри
приварил, чтобы нам удобно было залезать…. Я влезла в бак и поплыла… Доплыла уже
до противоположной стороны, и тут в бак залез Женя. Он успел сделать только пару
саженей, как вдруг из угла бака появилось что-то страшное… От него во все
стороны шли щупальца. Оно искрило и трещало… И приближалось к Жене... Я
оцепенела от ужаса и ничего не могла сделать! А это чудовище обвило тело Жени
щупальцами... Короткая вспышка, и словно молния! Женя мгновенно откинулся на
спину, зубы сжатые оголились…
- Что же ты молчала до сих пор?
- Сон был такой страшный! Я не стала тогда его никому
рассказывать.
- А я вообще знала об этом за два года, - сказала Тамара. -
Помнишь, они с Гошкой ходили в кружок радиофизики во Дворец Культуры?.. Они
возвращались тогда домой мимо телефонной будки, и Гошка ничего лучшего не
придумал, как предложить срезать трубку: «Представляешь, сколько проводочков мы
из нее вытянем!» Гошка стоял «на стреме», а Женю заставил резать. Их увидел
проходящий мимо добровольный патруль. Гошка-то убежал, а Женю привели в милицию.
А Гошка нам ничего не сказал. Мы с мамой искали его полночи, обскакали всех
друзей. А ночью мне снится сон: передо мной какая-то женщина стоит во всем
черном, и спрашивает: «Вы Женю ищите?.. А он на платформе в гробу лежит». Я
вскочила как ужаленная! А утром мы нашли Женю в милиции. Он вышел оттуда белый,
как мел, на нем лица не было! Мне его так жалко было! Представляешь, чего он там
натерпелся? Вот, Гошка гад! Сказал бы нам сразу, не пришлось бы Женьке ночевать
в этом ужасе среди пьяни… Я пришла домой, схватила отцовский ремень, и так тогда
отстегала Гошку!
Что это?.. Клише твоей жизни сложено?.. Кому суждено утонуть,
тот в огне не сгорит?.. Или все-таки вещие сны хотят нас предупредить, чтобы мы
могли изменить клише событий? Или дать нам силы встретить такой поворот жизни
вооруженными?.. Знание – это сила!.. А она всегда нужна… И для того, чтобы
придти в этот мир… И чтобы уйти из него…
Да. Как трудно расставить в жизни знаки препинания – «Казнить
нельзя помиловать»…
Я освежила в памяти страшную картину из жизни моей подруги.
Вначале я не поняла, что это за видение меня посетило? Она сидит в дельтаплане,
безучастная ко всему… А с боков, подпирая ее, держась за стропы, стоят двое
неприятных молодых мужчин – один высокий, другой толстоват и кудряв. А я, с
риском для жизни, повисла у нее на ступнях, и из последних сил притягиваю ее к
земле...
Я едва выдержала паузу до ее дня рождения… Первого сентября я
позвонила. И услышала – убит сын…
- Я приеду.
- Не надо! - неприятно резко ответила она мне, - я никого не
хочу видеть!
От такого жесткого тона я вначале растерялась... Но потом
взяла себя в руки:
- Пространство так распорядилось, что я должна быть…
И была!
В итоге Н. призналась: неизвестно, как бы все обернулось,
если бы не мой приезд… Мужа схоронила, теперь сын... смысл жизни утрачен...
А те двое на дельтаплане были убийцами ее сына, и смерть
матери была бы им на руку... Ведь они все подвели под якобы самоубийство, и не в
их интересах было расследование этого дела. Следственные органы надругались над
ее горем… Н. думала, что из гуманных соображений ее отправили под надзор
участкового в другую комнату… А это, оказывается, ради того, чтобы подтасовать
положение тела сына под самоубийство… Но «система своих не выдает». Так сказал
ей очередной следователь при открытии очередного уголовного дела по требованию
очередного нашего Президента страны за время пятилетней борьбы Н. за доброе имя
сына…
- Почему и за что?.. - причитала подруга. - Десять лет назад
муж... Теперь сын.
И вот… видение… По-че-му…
Конец лета, солнечный день, внизу Волга, плещется о берег
волна за волной… На высоком берегу стоит врытый в землю сколоченный из дерева
столик и видавшая виды скамейка… Очень знакомая картинка! На такой же скамейке и
за таким же столиком мы любили с Анной Ивановной, хозяйкой дома, к которой мы
приезжали на Бахилову поляну, сидеть за самоваром, за чаем, с только что
выкаченным медом, и любоваться закатом... Но на этот раз картина была другая -
из времени революционных завоеваний, восемнадцатый год двадцатого века! А место
– все то же, и та же скамейка, и тот же столик!..
Я и еще двое молодых женщин веером лежим на земле,
наслаждаемся редким покоем. Пряный запах полыни щекочет ноздри, заливается в
траве кузнечик… Хорошо!.. Но тут по другую сторону стола вырастает фигура
подруги. Это - Н.! Она в кожаных брюках и кожаном пиджаке с портупеей через
плечо... Раскуривая папиросу, смотрит сначала на Волгу и тут резко
разворачивается в нашу сторону… Ее зрачки расширены, она невменяема… Она
выхватывает револьвер… И начинает палить сначала в ту, что слева от меня… Потом,
что справа… Я не успеваю среагировать, как она наводит дуло на меня… И тут я
кричу, пытаясь привести ее в чувство:
- Н.! Это же я! Что же ты делаешь?
И Н. опускает револьвер…
Очнулась в поту!
Что это? Ответ на наше с ней «почему»?!..
Так что, не спрашивай «за что», и «почему», а спроси, что
должна сделать… За все человек расплачивается рано или поздно. Как ты живешь
сейчас - исходит из твоего прошлого. И как ты проживешь в следующем воплощении,
складывается тобой сегодня… Жестко. Невыносимо жестко… Но… Законы Космоса
беспристрастны…
И ведь при всей его жесткости он предупреждает… Знание дает
силы и смягчает удар судьбы… Вспоминаю рассказ Н. задолго до этих трагических
событий:
- Я рассказала сыну, что часто вижу отца во снах. И даже
замечала его присутствие в спальне. Точно знаю, покрывало на его кровати
тщательно разгладила, прежде чем лечь спать. А утром опять вмятина от его тела.
А сын мне говорит: «Мама, а я вообще его встретил на Аничковом мосту. Да-да! Он
шел мне навстречу в своей любимой куртке… Мы еще обнялись, он постучал ладонью
по моей спине и сказал: «Скоро встретимся»…
В последний раз сообщение о муже она получила во сне от
странного «инопланетянина», как она его назвала, поскольку он не был похож на
нас. Прочитав ее мысли, что он пугает своим видом, моментально принял образ
«гомосапиенса» и сказал:
- Ваш муж сейчас в другой системе миров, занимается
разработкой сверхсекретных устройств.
А потом добавил:
- Сверх-сверхсекретных, и сверхважных. Так что не тревожьте
его и не ждите свиданий в ближайшее время.
Ее муж раньше был разработчиком и испытателем ракетных
двигателей под руководством легендарного изобретателя советских времен Николая
Дмитриевича Кузнецова. Великий Кузнецов ценил Юрия и пытался вернуть его, когда
после закрытия отдела, по распоряжению Хрущева, тот уехал из поселка
«Управленческий» в Тольятти и стал заместителем главного конструктора Волжского
автозавода.
Но это было отступление от темы… Женя опять появился в моей
жизни, когда Мир Тонкий окончательно стал для меня домом.
Я нашла брата среди заброшенного полуподвального помещения в
кругу таких же, как он, отчаянных парней, ушедших в Мир иной при разных
трагических обстоятельствах.
Но Мир иной оказался для них той же ловушкой. Правильно
пишется в Учении – «Как внизу, так и наверху»… Нечесаные, грязные, в каких-то
немыслимых лохмотьях, они сидели вокруг едва тлевшего костра. Увидав меня, они в
злобе вскочили. Женя погнался за мной. Типичный ку-клус-клановец! Глаза в
прорезях капюшона из грубой мешковины не предвещали ничего хорошего! Он не
бежал, он летел за мной! Летел! Да так стремительно, что ему мог бы позавидовать
любой йог! В его руках блестел нож. Тот самый, каким при земной жизни он оставил
мне шрам на запястье правой руки. Я тогда никому не сказала об этом. Боялась,
что отец в очередной раз выпорет его «как сидорову козу»…
Жизнь Жени в семье была не лучше моей. У мамы была
отвратительная манера заполнять рассказами промежуток времени отца за ужином.
Может быть, ей хотелось поделиться трудностями в своей не менее тяжелой работе
многодетной матери? Но по мере того как мать шептала, лицо отца становилось все
краснее и краснее! И вот он уже не выдерживает, подскакивает, хватает сына за
шкирку, и широким ремнем начинает стегать нещадно! Мама тут же понимает, чего
натворила, висит у него на руках! Женя извивается, вырывается и убегает из дома!
В полночь мама выпроваживает меня искать его…
И вот мы сидим с братом на пригорке и молчим об одном.
Безысходность?..
И так не раз. Мне было очень жалко Женю. Меня отец хотя бы не
бил, как бы мать ему на меня ни жаловалась!
И вот теперь Женя среди тех, от кого я защищала его при
жизни…
В послевоенные годы в Самаре орудовали банды не менее
матерые, чем «Черная кошка» из сериала гениального режиссера Станислава
Говорухина «Место встречи изменить нельзя». И в нашем районе среди бараков их
тоже было немало. Мне не раз приходилось отбивать брата от местных «кандидатов
на нары». Те беспрекословно подчинялись.
Я с детства отвоевала себе это право. Это от меня зависело,
кого брать, а кого не брать в дворовые игры. А в школе любому хулигану так
давала сдачу, что мало не покажется! И защищала других. А когда стала девушкой,
в которую были влюблена половина парней нашего района, а другая половина
восхищалась, меня тем более не трогали. Еще бы! В меня безответно был влюблен их
кумир, нападающий футбольной команды «Крылья Советов» Толик Жуков. Все стены и
перила нашего дома были изрезаны его признаниями в любви.
Однажды это меня спасло…
Не хватило ниток закончить пошив юбки сестре. Она была уже
замужем и жила недалеко от нас. Но добираться к ней в ночи значило вынести себе
приговор: дорога шла через овощные базы, картофельное поле и железную дорогу
местного значения. А сбоку стоял огромный стадион «Труд». Словом, если что, хоть
ори, хоть оборись! Никто не услышит….
И я побежала! Сбегаю с железнодорожной насыпи, пою, чтобы не
пугаться черной ночи, и попадаю прямо в руки двух молодчиков. Моментально
сообразив, что эта встреча ничего хорошего мне не сулит, перехватила инициативу:
- Как хорошо, что у меня теперь есть провожатые! А то иду и
дрожу! - и подхватила их под руки.
Один из них выдернул руку, и мрачно уставился на меня:
- Не для того мы тебя поджидали…
- А вы знаете Толика Жукова?
- Конечно, знаем! - радостно отозвался другой.
- Ну тогда вы должны знать и меня, и его предупреждение:
«Если волос с моей головы упадет…», и так далее!
Первый круто развернулся и исчез в темноте. А другой пошел
провожать. Я взяла нужные мне нитки, сказала маме, чтобы она не беспокоилась -
за дверью меня ждет провожатый - и мы пошли опять через те же безлюдные склады
овощной базы и картофельные поля, и ту же железную дорогу со стадионом...
Когда я пришла к сестре, то в изнеможении шлепнулась на
первый подвернувшийся стул. Ноги дрожали…
Следующий мой «приход» к брату был другим…
Ребята уже были опрятно одетые, и мы мирно беседовали, сидя
на бревнышках вокруг того же костра, но он уже не тлел, а пылал. Потом со
временем мы «переместились» в Самару в наш район и привели в порядок сначала наш
дом, потом и все остальные. Наши «стандартные» дома стали похожи на коттеджи
западного типа. Встречались за партами в нашей квартире, откуда мы все давно
разлетелись, и этих домов уже давно нет. На этом месте теперь метро-депо. И
только стадион и гимназический сад со школьным зданием напоминают о прошлой
жизни...
Пришло время, и в Тонком Мире я «проводила» Женю в институт…
А в середине девяностых Женя воплотился…
Я «увидела» брата в четырехлетнем возрасте…
Ужас! Он сидел на куче мусорного бака во дворе «Шанхая», так
мы называли самый большой дом на Безымянке, куда я три года бегала к
Вахрамеевым…
Женя опять был такой несчастный, опять оборванный и чумазый,
и горько рыдал, протягивая ко мне худые и грязные ручонки. Его «выбросила» на
помойку уже новая страна!
И опять я разыскивала его в Том мире. И опять направляла. И
только с третьего захода он надежно воплотился! На сегодняшний день я не вижу
его в том мире. Значит, встал на тот путь, который мы для него торили, как и
другим его сверстникам, раздавленным действительностью нашей перестроечной жизни
девяностых годов.
А действительность девяностых была зверская…
Я «обнаружила» в эти годы в отдаленном районе на юго-западе
Москвы подземную лабораторию, работавшую над созданием «эликсира молодости». Эта
лаборатория была создана еще во времена Берии. Первую группу биологов
расстреляли, и вот теперь эту возглавляла женщина на вид лет сорока-сорока пяти
восточного типа с короткой стрижкой волнистых смоляных волос. Она еще с
советских времен начинала работать над этой темой. И вот теперь, наконец-то,
добилась успехов. Еще бы! Перестройка выбросила на улицы столько «дармового
материала»!.. И все это в получасе езды от Кремля!
Женщина сидела напротив меня. Карие с прищуром глазки
испытующе буравили меня. Откинувшись небрежно на высокую спинку стула, она
картинно тянула паузу. Тонкая, в мелкий цветочек трикотажная кофточка на
крохотных изящных пуговках туго обтягивала грудь. Одной рукой она ритмично
постукивала длинными ярко крашеными ногтями по поверхности лабораторного стола с
оцинкованной столешницей. Рядом с ней стоял высокий, узкий с тонкими стенками
стакан, наполненный до середины густой, цвета граната, жидкостью. Она смотрела
то на меня, то на этот стакан… Потом резко толкнула его в мою сторону. Стакан
заскользил по поверхности стола, словно по льду, и остановился напротив...
- А докажи-ка, что ты своя… Пей!
Меня внутренне затошнило. Перед моими глазами пробежала
подобная проверка…
Те же девяностые. Пробегая мимо телевизора, я перехватила
сюжет «Шестисот секунд» Александра Невзорова, в те годы очень популярных. В
очередной раз там кипели страсти. Репортаж шел из крематория. Сюжет об обманутых
клиентах. В поле моего зрения попало рядом стоявшее угловое здание красного
кирпича дореволюционной застройки с полуовальными наличниками на высоких окнах…
И той ночью я «оказалась» там…
Я стояла на выступе здания второго этажа рядом с окном и
наблюдала такую картину: во двор этого дома въезжали крытые грузовики, их
освобождали от «груза» из крематория, двое грузчиков складывали тела одно на
другое... А дальше работники «освежевывали» их, филейные части отправляли на
изготовление колбасы. Позже уже в ночных сумерках подошел другой грузовик,
забрать уже «готовую продукцию»… И тут я попала в их поле зрения. Что с ними
стало! Они готовы были и меня закатать в колбасу! И что я им там всем говорила,
стоя среди них уже во дворе, в чем уверяла, только они решили устроить мне
проверку, дали мне эту «краковскую» на «дегустацию»… Я помню до сих пор этот
омерзительно склизкий срез и тошноту, которую я еще должна была скрывать...
И вот теперь опять проверка…
Я взяла стакан в руки, с циничным видом стала рассматривать
содержимое на свет, оттягивая время по Сомерсету Моэму. «Чем длиннее пауза, тем
талантливее актер»…
Все!.. Дальше я оказалась уже в своей постели деревни
Захарьино…
Вскоре пресса заговорила о таинственных исчезновениях
бездомных детей и бродяг, и что стоит за этим исчезновением. Появился даже
художественный фильм...
Больше эта лаборатория не мелькала в моей «работе»…
ЧАСТЬ 3. Школа
Первый класс
Подоспела очередь идти в школу рожденным в сорок четвертом…
- Евдокия Андреевна, отдайте Галину в первый класс, -
обратился к маме Георгий Иванович Немцов, заслуженный педагог, Ленинский
орденоносец. Тот самый директор школы № 99, который не раз ловил меня в саду и
перед которым мне не раз приходилось краснеть, стоя в одних трусах и босиком на
огромном красивом ковре кабинета, испытывая ужас и стыд не из-за своего
поступка, а из-за «дресс-кода»!
- Да ей же нет семи!
- Это не важно. Я получу разрешение в районо. Она давно
готова. Вон как все заборы ею расписаны!
Я оглядывала вместе с ними свое «творчество». Действительно,
трудно не заметить. А почему меня не спрашивают? Я согласна! Со-глас-на!
- И самостоятельная, и активная. Вон какие концерты
устраивает во дворе! А Тамара примером будет.
Так начались мои школьные годы…
Отличница. Но «вертихвостка». Обидное прозвище мне приклеила
первая учительница Ксения Глебовна. Ну почему у меня не Елена Сергеевна
Гулевская, как у Тамары! У той добрые-добрые глаза, а над головой сияние как у
Царицы небесной! А на лацкане ее пиджака - орден Ленина. Вот такая бы никогда не
посмела обозвать никого, она бы разобралась, что я вовсе не «вертихвостка», а
справедливо даю сдачу Кольке. Тот исподтишка так и норовит в очередной раз
уколоть меня в спину перышком. Считай, объяснение в любви. Это мы выяснили с ним
уже после окончания школы. Какие мальчишки все же тупые! И он еще надеялся так
завоевать мое сердце?! И потому каждый день в моем дневнике были замечания:
«Вертится на уроках» и двойка за поведение. Но когда заканчивалась четверть, я
все равно оказывалась отличницей. За это меня недолюбливала соперничавшая со
мной, особенно по чистописанию, Валя Руднева. Я это всегда хорошо чувствовала.
Хотя в школе мне постоянно приходилось защищать ее.
- Галина пусть проходит. А Вальку не пропустим.
И я, размахивая налево и направо портфелем, тащила ее за
собой через кордон местной шпаны:
- Только троньте!
И шпана пасовала. С Валей Рудневой мы пройдем до
одиннадцатого класса. Потом вместе будем готовиться в институт на ее даче. Валя
сорвется на первом экзамене и больше не решится на поступление. Для меня же это
было только стартовой площадкой, осознанием действительности - просто так,
набегом, редко чего можно достичь…
Спустя десятилетия Валя странно проявится в моей жизни. Часто
будет присутствовать в тех видениях, где моя работа в тонком плане будет связана
с секретными объектами. Она якобы лишь промелькнет в них, и все. Что, а вернее
кто за этим стоит, я только могла догадываться, поскольку знала к себе
пристальное внимание со стороны определенных органов. Когда вылетала в очередной
раз на задание по определению надежности защитных объектов города, новобранец,
увидав мое тонкое тело на радаре, взволнованно закричал:
- Смотрите! Смотрите! Неопознанный объект!
- Да это наша Галина Ивановна полетела, - ответит подоспевший
командующий ПВО.
Так я и поняла, что мои полеты для них давно стали рядовой
работой, и они нашли способ, как применить их в мирных целях. И что сама являюсь
«зенитчицей», как во время войны моя легендарная тетя Мария, сестра мамы,
защищавшая Куйбышев. А потом столица наконец-то выстроит достойный себе щит от
посягательств любопытствующих «друзей». Так что наш с Учителем труд не пропадет
даром, мы вложим нужные сведения в тех, чей сосуд оказался достаточно надежным
для внедрения знания, опережающего знание других стран мира в области обороны…
***
Отпор
В пятом классе у нас появился новый преподаватель, огромного
роста, толстый, неопрятный. Он вооружался деревянной метровой линейкой и
«вбивал» ею знания в головы учеников. Перепадало всем. И потому к его уроку мы
сдвигали парты, чтобы он не мог пройти меж рядами. Тем не менее, он умудрялся
доставать очередную жертву.
«Пусть только тронет!» - стиснув зубы, решала я, когда он
останавливал на мне свой тяжелый взгляд. Он словно обжигался о мои глаза. И, тем
не менее, время «ч» настало…
Когда его «орудие» нарисовалось над моей головой, я
перехватила его, вскочила на парту, и - откуда только взялись силы! - переломила
линейку о коленку. Потом схватила портфель, прошлась по партам к окну. Открыла
его при звенящей тишине, наклонилась, взяла свою спортивную форму, хотела было
развернуться и уйти через дверь, но поняла, что все ожидают другого, и,
перешагнув через окно, встала на рельсу, идущую под ним. Прошлась по ней к
пожарной лестнице и спустилась…
На двух этажах школы, как это потом поняла, это не осталось
незамеченным…
Больше этого учителя никто не видел.
Мама даже и не подумала ругать меня. Она уже давно знала и
гордилась тем, что я умею постоять не только за себя.
А одноклассники на мой день рождения - благо, что это было в
школе, дома никто не вспоминал о нем - пели «Песню про Галю»:
«На пятерки я учусь, я учусь.
Я мальчишек не боюсь, не боюсь.
Я умею нырять с берега любого.
Если я побегу, обгоню любого».
И так далее.
«Все умею. Все успею. Все сумею сделать!»
***
«Любит мыть полы»
В пятом классе наша классная руководительница ушла в
декретный отпуск. И вместо нее пришла другая - молодая женщина, архи-скромная на
вид.
Она с трудом владела дисциплиной в классе. И мне всегда было
жаль ее. Заканчивались уроки, и она нерешительно, тихим голосом, в котором уже
был заложен провал, обращалась к нам:
- Дети, кто хочет остаться мыть полы?
Ну, а кто вообще хочет мыть полы?.. Смешно!..
Все дружно разбегались, хлопая крышками парт. Мне становилось
неудобно за них, и я принималась за работу. Мыла полы, таскала воду, дрова,
передвигала тяжелые дубовые парты. Делала все быстро, так как дома надо успеть
сделать не меньше, да еще приготовить уроки, сбегать в какой-нибудь кружок и
дочитать интересную книгу. И так каждый день. Иногда мне составлял компанию
кто-нибудь из мальчишек.
Закончился год. Нам выдали характеристики. Я читаю... Краска
стыда заливает мое лицо! «Любит мыть полы»…
Я-а-а?.. Люблю мыть полы? Она что, совсем ничего не поняла?
Не поняла, что рядом с ней была просто общинница?!.. Может, она и вправду
решила, что это мечта моей жизни, и вдруг я не пройду конкурс на должность
уборщицы?
***
Знамение
Январский день 1956 года потряс не только Самару. Прошло
столько лет, но память об этом в народе свежа.
Это было в страстную неделю перед Рождеством…
В тот день, казалось бы, ни с того ни с сего родители
отчитали нас с Тамарой «по полной программе»:
- Если вы когда-нибудь… как те хабалки… - и т.д. и т.п., -
«На одну ногу встану, другую оторву», - упреждающе заключил отец своей любимой
«пужалкой».
Мы тогда с сестрой едва сдерживали смех, глядя друг на друга,
но, тем не менее, поняли - неспроста, видимо, кто-то опять в нашем районе
испортил себе девичью биографию.
Опасения оправдались…
В частном строении почти в центре Самары на улице Чкаловская
была новогодняя вечеринка… Молодежь веселилась, танцевала...
Все были парами, а к одной парень по имени Николай не пришел.
И та не нашла ничего лучшего, как, подставив табурет, взять с иконостаса святого
угодника Николая Чудотворца и пойти с ним танцевать, приговаривая, что теперь он
ее жених…
И тут грянул гром! Засверкала молния! Среди зимы!
- Ну Илья Пророк перепутал зиму с летом, - вспоминая эти
события, отметила тогда медсестра городской больницы, куда потом привезли Зою...
Всех присутствующих же на вечеринке разметало по стенам
комнаты странной энергией, как они говорили… А подруга – замерла в одной позе –
ни туда, ни сюда! Глаза открыты, а смотрят куда-то вдаль! Словно живая, но как
вкопанная, она осталась стоять с иконой Чудотворца!..
Ее пытались сдвинуть! Бесполезно!.. Пытались забрать икону –
бесполезно!.. Она окаменела!
Вызвали скорую. Та приехала, врач пыталась сделать укол, но
иголки гнулись одна за другой… В ужасе все друзья разбежались. Участковый
милиционер, увидав эту картину, поседел в одночасье: зрелище жуткое – не живая и
не мертвая, глаза открыты и от нее исходят едва уловимые звуки. Она была больше
жива, чем наоборот… Только каменная! Решили оставить ее в покое, мол, сама
отойдет...
Весть об окаменевшей девушке Зое молниеносно облетела город.
К дому потек народ.
Пока власть соображала, как поступить и что делать, народ шел
в дом увидать это чудо, и потому свидетелей этого стояния оказалось немало!
Потом сообразили, выставили милицейский кордон, пытаясь разогнать толпу. Но с
каждым днем она только увеличивалась.
Вопреки родительскому запрету, сестра тоже вместе с
одноклассниками поехала к месту разыгравшейся трагедии. Но подойти к дому им так
и не удалось. Уже и конная милиция стояла в оцеплении и никого не пропускала к
дому. А толпа не убавлялась. И тогда власть стала «забалтывать» это чудо. Это же
было время процветающего безбожья, когда Н.С. Хрущев - главный человек в стране
Советов - обещал народу в 1980 году, когда якобы наступит коммунизм, «показать
последнего попа». Проходили собрания на заводах, институтах, подгоняя это
событие «под происки вражеских сил», якобы все это ложь. Свидетели-друзья по
пирушке куда-то исчезли в одночасье. Народ шептался: отправили «в места не столь
отдаленные». Пострадал и второй секретарь обкома партии. Его сняли с работы за
отсутствие надлежащей пропаганды.
- Как же так? - оправдывался он. - Ведь все наоборот! Она же
безбожницей была.
К бабушке Кате ежедневно приходили ходоки, докладывали. Они
разговаривали шепотом. Но мы все равно слышали: Зоя продолжает стоять.
Приходили один за другим священники, читали молитвы, и ничего
не помогало. Как стояла, так и стоит. Глаза при этом живые, тлена нет. А все
стоит и стоит! Пытались оторвать от пола. Не могут! Свалить – не могут! Стоит, в
пол вросла. Пытались подрубить под ней пол, бесполезно, топор отскакивает и на
половицах проступает кровь. А она стоит, прижав к груди икону!
Это стояние продолжалось 128 дней. Дом по-прежнему был
оцеплен милицейским кордоном.
Запахло весной. Приближалась Пасха. И тут, как
свидетельствуют очевидцы, во дворе появился старичок небольшого росточка с
беленькой бородкой, в телогреечке. Охрана не успела среагировать, как он юркнул
в дом. Подошел к девушке, взял из ее рук икону, девушка глубоко вздохнула и
ожила. А старичок исчез. Никто его больше не видел. Как входил, видели, а как
ушел – нет. Потом стали спрашивать друг у друга, кто это был? По описанию
признали в нем Николая Чудотворца. Ни у кого не оставалось сомнения - это
действительно прямо или косвенно дело рук самого Чудотворца.
А первыми словами Зои было:
- Бойтесь Божьего суда! Молитесь! Молитесь! Земля качается,
как колыбель! Кресты надевайте! Кресты надевайте! Бойтесь Божьего суда!
Ее спросили, как же она от голода-то не умерла? А она
ответила:
- Меня голуби белые кормили.
Зоя стала звать народ к вере. И это в то безбожное время,
когда даже такой памятник культуры - величественный, красивейший храм Святой
Софии - еще до войны был взорван по указке Троцкого, а на его месте построили
Театр оперы и балета, а на площади поставили «каменного идола», как называл
народ памятник В.В.Куйбышеву.
А после этого чуда сила антирелигиозной установки партии и
правительства была таковая, что даже мы с Тамарой пытались учить уму-разуму нашу
бабушку Катю:
- Бабушка, Бога же нет, зачем ты в церковь ходишь? Там же
одни продажные попы с мошной до пят, чтобы больше денег туда насовать.
- А откуда вам знать, что Бога нет?
- Но ведь его никто не видел.
- Никто, это кто? Те, что взорвали храм? Так они черти. И
смерть их будет чертовская. Бога видит только тот, кто верует. А в церковь я
хожу, чтобы к иконам приложиться, да свечей подкупить с лампадным маслом. А
попы? За свои карманы они пусть сами отвечают перед Богом.
Антирелигиозная пропаганда приняла чудовищные меры –
священники записывали фамилии тех, кто приходил в церковь, а потом предавали эти
списки «куда надо». И тех исключали из партии, комсомола, снимали с работы. Моя
младшая сестра Валюшка забежала с другом в храм, чтобы погреться. И это увидала
классный руководитель. На следующий день было комсомольское собрание, и все бы
это закончилось печально, если бы не вмешательство мамы. Классный руководитель
потом пожалела не раз, что вызвала ее на собрание.
А девушку Зою потом замаяли в «Тамашево». Так называется
безымянская психиатрическая больница.
Сегодня на улице Чкаловская, в том месте, где произошли эти
события, стоит часовенка в память о божьем чуде.
Но этого события для Самары оказалось мало! Такое чудо вскоре
повторилось в частном доме городской округи уже в другую страстную неделю. Но
широкой огласке это не было придано. Люди помнили, куда подевались друзья Зои.
Этот факт обнародовали только в январе 2016-го в связи с шестидесятилетием
стояния окаменевшей Зои, благодаря Малахову в программе первого канала «Пусть
говорят».
И опять это случилось в «страстные дни», перед Пасхой.
Девушка со своими ровесниками закрылись в бане и «резались» в карты. Когда к
вечеру она вернулась домой, мать стала ругать ее. Та стояла, наклонив от стыда
голову. Мать уже и себе наскучила своими «проповедями», а дочь все продолжала
стоять все в той же позе. Когда она тронула ее за плечо, пришла в ужас! Она была
каменная!
Что только мать ни предпринимала, и кто только ни пытался
привести дочь в чувство! Долго отмаливал ее священник из села Богдановка. И
только на Покрова Богородицы 14 октября девушка ожила.
Вот такой Божий купол над нашей Самарой, и, как любила
повторять мама:
- Святая наша Самара! Святая!
***
Новая школа № 141
Наш седьмой класс оказался последним для 99-ой школы из-за
поредевшего состава. Все было предопределено демографическим провалом военных
лет. Нас, родившихся в сорок четвертом, было считанные единицы.
Была середина сентября, когда, наконец-то, пройдя по всем
близлежащим школам, мы через районо добились перевода в 141-ую.
Школа была новая, четырехэтажная, во главе с прогрессивным
директором - Карлинским Иосифом Мироновичем. Ему было тогда лет сорок пять:
высокий, с горящими глазами, крутым лбом в обрамлении смоляных, волнистых и
густых волос, импозантный, всегда выдержанный, без показухи и излишней
декларативности. Словом, замечательный директор! И не любить его было
невозможно.
Добираться в школу теперь приходилось не просто. Один путь -
на трамвае, но очень затратный по времени. Другой шел через железнодорожную
линию самой оживленной ветки страны – Казанской. Он-то и был короче. На этом
пути я чувствовала себя как рыба в воде. Понимала ли я, что создаю экстремальную
ситуацию? Конечно. И потому очень хорошо контролировала себя. Еще с раннего
детства я знала ее как свои пять пальцев, где и в какой момент можно было
проскочить меж проходящих поездов, а то и под ними, когда состав сбавляет ход и
тормозит перед светофором или только набирает ход. В детской памяти застрял
дворовый разговор взрослых: кто-то оказался между двух встречных поездов, и его
засосало вихревым потоком под поезд со всеми вытекающими отсюда последствиями.
- Надо было в таком случае быстро лечь на землю. Не
сообразил, - рассудил один из мужиков.
После чего я решила проверить себя. Я стояла на
железнодорожных путях навстречу летящему паровозу. В последний момент под
пронзительный гудок выпрыгивала из колеи и ложилась пластом на землю. И, конечно
же, «согласно инструкции», испробовала себя между двух поездов. И вот теперь мои
навыки пригодились.
Когда мама узнавала про мое «геройство», она устраивала мне
выволочку. На короткое время я «степенела» и добиралась в школу трамваем.
Но этот путь был самый неудобный, длиннее в два раза. И чтобы
сократить его, я и здесь находила выход: спрыгивала на ходу трамвая сразу под
мостом напротив дома своего одноклассника, несмотря на то, что именно в этом
месте он шел на предельной скорости. Опять же, безрассудства не было. Еще один
урок детства врезался в память нелепостью случившегося с соседским парнем. Тот
на ходу спрыгнул с подножки трамвая на проезжую часть, попал под машину и
остался без ноги. Меня такой исход не вдохновлял, и я четко просчитывала
ситуацию.
Конец моему «геройству» положила Екатерина Николаевна,
бабушка одноклассника. Однажды в тот самый его момент она оказалась на балконе…
Екатерина Николаевна открыла мне дверь. Лицо ее было сурово,
в руках зажат ремень.
- Дай слово, что больше этого не повторится!
И тогда пришлось опять бегать в школу через железнодорожные
пути. Даже на выпускной вечер не изменила себе. До сих пор моя минская сестра
вспоминает, как я вернула ей светлый пыльник, что ей родители привезли из
Польши, с мазутом на плече, - не освоилась с новыми «габаритами», когда «ныряла»
под поезд.
С нашим приходом в школу возникла интрига. Классный
руководитель Татьяна Николаевна, талантливый историк, но недальновидный
перестраховщик, на первое собрание пригласила родителей тех учеников, что до нас
составляли класс, и настойчиво рекомендовала им внушить, чтобы те не вздумали
дружить «с теми, кто пришел из бандитского района».
Сразу скажу, что из этой затеи ничего не получилось. Но
установку получили учителя. И мы, отличники и хорошисты, пришедшие из
«бандитского района», стали получать заниженные оценки. Я настолько привыкла к
этому, что терялась, когда меня вызывали к доске, к тому же всерьез стал
занимать вопрос: а что преподавателю от меня нужно, ответ он знает лучше меня, а
больше тройки все равно не поставит. Самолюбие мое при этом не страдало, и глупо
было бы возражать. Я сидела на четвертой парте в среднем ряду с симпатичным
однокашником Николаем. Он успевал почти по всем предметам, особенно по
математике. Зато по литературе брала верх я. Зое Васильевне, как звали нашу
очаровательную литераторшу, вдобавок артистке народного театра, импонировала
самостоятельность суждения. Она одна из немногих была далека от деления учеников
на «своих» и «чужих». Мое сочинение по «Евгению Онегину» она зачитывала во всех
трех восьмых классах. В нем я «пригвоздила» Онегина к позорному столбу безо
всякого компромисса и без ссылки на программную позицию «лишних людей», якобы
«умных, сверхтонких». Онегин так и остался для меня вздорной личностью с
необузданными страстями, для которого жизненные постулаты - верность,
порядочность, дружба - всего лишь пустой звук. Так же я потом не согласилась и с
трактовкой образа «Анны Карениной». И каково было мое удивление уже в институте
услышать то же мнение из уст маститого профессора. На первой же лекции тот
разбил в пух и прах хрестоматийный образ этой якобы героини, поставив ее в
разряд женщин с необузданными страстями, забывшими свой материнский долг!
- Ну кто такая ваша Анна Каренина? Проститутка! Бросила сына
ради…
Вот так все вставало на свои места, рано или поздно.
А на уроке истории я умудрилась задать Татьяне Сергеевне
вопрос: почему надо было расстреливать царскую семью, она и без того уже была
безвредна. Ответ меня не удовлетворил, и я пошла дальше:
- А зачем надо было расстреливать жену, детей? Чем они
виноваты?
Закончились дебаты вызовом мамы в школу. Когда она вернулась,
то вместо нравоучений сказала:
- Я тоже задала ей этот вопрос. И ответ тоже не убедил.
В девятом классе нас объединили в один. Не каждая семья могла
позволить себе кормить выросшее дитя. И из трех восьмых осталось лишь
«девятнадцать злодеев», как называли нас преподаватели.
И неспроста. Послевоенные дети быстро становились
самостоятельными, ответственными, и имели на все свое суждение! Везде успевали.
Волейбольная команда района состояла из наших парней, и призовое место по городу
было за нами. Один был чемпион по боксу, другой по гребле и конькам, третий по
легкой атлетике, четвертый – по акробатике, пятая, то есть я, - по бегу на
длинные дистанции, лыжам и велосипеду, к тому же редактор стенной газеты и
вожатая в младших классах. Среди нас были призеры математических олимпиад. А мой
давний вздыхатель еще с начальных классов Витька Соколов даже попал в школу
космонавтов.
Выпуск стенной газеты класса готовили вдвоем с Галиной
Новинской в ее квартире.
Остался в памяти острый момент – в комнате появился мужчина
лет сорока пяти. Лицо – открытое, радостное, редкого мужского достоинства и
природной интеллигентности. Русые, волнистые волосы зачесаны назад, опрятно одет
- беленькая хлопчатобумажная рубашка с воротником «апаш». Он сидел на сбитой
деревянной платформе с колесиками-подшипниками, подобрав под себя пустые
брючины. На таких самокатах после войны передвигалось пол-страны. Мы
поприветствовали друг друга. Он внимательно и дружелюбно разглядывал меня. Когда
он «удалился», Галина попросила никому не говорить об отце, иначе его сошлют на
Соловки, как и других инвалидов, пояснила она.
Вот, оказывается, куда вдруг в одночасье девались эти
инвалиды! Вот как распорядилась власть их судьбами, как отблагодарила страна за
Победу! Краска стыда залила тогда мне лицо.
Как-то до полуночи я задержалась у них из-за оформления
стенгазеты. И мать Галины с тревогой в голосе спросила:
- А мама не будет волноваться, время-то уже к полуночи?
- Да она даже и не заметит моего отсутствия. У нее нас много.
И бежала потом в ночи через железную дорогу, овощные склады,
уснувшие дома района.
Мама потом при каждом подходящем случае напоминала мне об
этом: «У нее нас много»!
А Безымянка, наш промышленный район Куйбышева, действительно
был пролетарский и резко отличался от центра, куда мы попадали словно на другую
планету. Ее быстренько создали в конце тридцатых годов в связи со
стратегическими задачами страны. Туда перевезли более сорока оборонных заводов.
Рабочие этих заводов имели статус особо охраняемых государством. Мой отец и
дедушка Андрей, бывший Чапаевский конармеец, принадлежали к их числу. Это они
ковали оружие Победы. Поднимались с заводским гудком, когда мы, дети, еще спали.
Приходили домой, когда мы уже спали. Здесь собирались самолеты, потом в конце
пятидесятых космические ракеты под руководством Генерального конструктора Сергея
Королева. Иногда мы становились невольными свидетелями издержек производства. А
во времена Горбачева-Рейгана безвозвратно исчезли живописные берега Самарки.
Сплавлять космические ракеты они удумали самым «дешевым» путем: через Самарку,
потом по Волге, потом дальше, дальше, и … в Америку. Словом, перепахали под эту
затею берега, а потом оказалось, что все это «бред сивой кобылы». Стоят до сих
пор эти безжизненные, причудливые котлованы, заваленные мусором, словно
декорации к фильму Андрея Тарковского «Сталкер».
Труд, труд, и труд был главным в жизни наших семей. Своим
отцом я гордилась. Его фотография, как и фотография моей старшей сестры
отличницы Тамары, висела на районной Доске Почета. Дедушкина тоже, он был
литейщиком. Мама, старшая из дочерей, вышла замуж и каждые три года пополняла
семейство, за что была награждена Медалью Материнства, и пока всех не подняла на
ноги, на работу выходила только летом, когда у нас были каникулы, по так
называемым аккордным работам. Она была лучшим штукатуром-маляром, ее к тому же
ценили за качество и оперативность в работе. И никто из нас никогда не был
унижен своим социальным положением и пролетарским происхождением.
Но это отклонение от рассказа о школе.
То, что у нас «бандитский район», я впервые осознала после
окончания школы. Вот уж действительно, когда другой машины не знаешь, то
«Запорожец» - вот такая машина! Большой палец устанешь держать!
В начальных классах девяносто девятой школы впереди меня
сидела Светка Кременицкая. Пройдет время, и ее вместе с дружками посадят в
тюрьму - за Волгой они сожгут на костре главаря банды, отца ее ребенка, которого
она потом родит в тюрьме. Об этом я узнаю из городской газеты.
И в нашем доме был свой криминальный «герой» - отец Веры
Журавлевой, девушки с красивыми голубыми-голубыми глазами и пушистыми ресницами.
Он был вор. Помню, как его поутру тихонько забрали. Там, в тюрьме его и убили
свои же. Веркина мать так и осталась вдовой, молодой и красивой. И все мы, дети
этого района, росли на одной дворовой площадке. А ведь действительно, в дворовом
кругу, как и в школьном, кого только не было! Мама пыталась повлиять на меня:
- Не дружи с Нинкой Плохотниковой! Она сквернословит!
- Мам, а я ни разу не слышала, чтобы она так вела себя в моем
присутствии. А вообще, как ты себе это представляешь – «Не дружи»! Мы живем в
одном доме. В школе она сидит впереди меня. Ей хочется дружить со мной. Она, в
принципе, хороший человек. Так почему я должна шарахаться от нее?
И «корона с моей головы не упала».
- Надо уметь ладить с соседями, - сказал мне Учитель, когда в
Переволоках мы решили выкупить соседний пустующий участок земли ради одного -
избавиться от неизвестно какого еще соседства. Даже отдали задаток. Но после
этого одумались. А этот участок пустует и по сей день.
«Уметь ладить…» Самая главная задача, с которой ты приходишь
в этот мир, как утверждает Агни Йога…
***
«Девятнадцать злодеев»
Историк и классный руководитель Татьяна Сергеевна все-таки
упорно не оставляла надежды избавиться от пришлых. И это не способствовало
хорошему отношению к ней, к тому же ее нравоучительные беседы совсем не ложились
на наше представление о дружбе, любви, семье. До сих пор недоумеваю, как можно
было так приземлять самые главные жизненные ценности, сводить их к каким-то
справкам о состоянии психического здоровья и прочей чуши, когда нам четырнадцать
и страна строила коммунизм, где все друг другу братья и сестры!
В результате дискуссий Люсина, Прошкина, Бибиков и я получили
тройки по поведению. И класс восстал во главе с комсомольским вожаком – Ритой
Люсиной. Мы предложили Татьяне Сергеевне сложить свои полномочия. Добровольно не
получилось, и мы пошли в районо.
Там поняли нас. Три месяца мы оставались без классного
руководства под надзором директора школы. Никто из преподавателей не рисковал
взять на себя эту ношу, вероятно, еще и из-за солидарности. Да и не было среди
них такого кандидата! Здесь нужна была харизматичная личность. Иосиф Миронович
это понимал, к тому же, мы были первыми в стране, кто перешел на
одиннадцатилетку с производственным обучением.
Наконец, эта личность появилась. Анатолий Иванович Белов,
учитель физики – молодой, высокий красавец. Он умудрялся незаметно направлять
нас, хотя мы уже были со своими методами правления, и еще до его прихода поняли,
что свобода это, прежде всего, ответственность. И, тем не менее, его широкая
спина служила щитом от многого.
Жили мы дружно и интересно. Начатая директором школы
культурная программа обучения продолжилась. К нам в школу приезжали солисты
оперного театра, филармонические коллективы, нас учили бальным танцам, этике и
эстетике, не считая разнообразия кружков и спортивных секций. А из периода
стиляжничества в стране мы взяли только то, что согласовывалось с нашим
эстетическим вкусом и возможностями наших родителей. Мы не напрягали их своими
«хочу-не хочу». Понимали житейскую мудрость «по одежке протянивали ножки», к
тому же шить я уже давно научилась... Зато лучшей «бабетты» не было ни у кого в
нашем районе... И вообще не это было главным, мы уже были устойчивы к любым
вбросам субкультуры своей самостоятельностью...
В летние каникулы у Анатолия Ивановича стало традицией
вывозить нас то на реку Сок, приток Волги, то на остров Волги в районе поселка
нефтяников Зольное. Мы прошагали не один километр по Жигулям до самой крупной
тогда в стране Волжской гидроэлектростанции. Словом, летнее время у нас,
подростков, было на глазах у классного руководителя. А потом мы разбредались по
родительским дачам, благо что советская власть уже позаботилась об этом, и кто
не был ленив, дачу имел.
Конечно же, не всегда Анатолию Ивановичу было легко с нами.
Одна я чего стоила! То среди ночи уйду ночевать в камыши. Видите ли, меня не так
поняли! И меня ищут всем лагерем. А после десятого класса вообще убежала с
острова...
Зная симпатию ко мне со стороны классного руководителя,
девчонки использовали меня, чтобы я уговорила его отпустить нас на берег Волги
на танцы и вечерний сеанс кино. Я пошла на это, но при одном условии – «Вы на
танцы, я в лес». Но Анатолий Иванович приплыл на лодке раньше времени, а меня в
зале не обнаружил. Вот тут-то мне и устроили обструкцию! Не кто-нибудь, а те
самые, что меня использовали! Несмотря на их «щедрость» решения, я не нашла для
себя ничего лучшего, как покинуть лагерь.
- Да иди на все четыре стороны, - сказал в сердцах Анатолий
Иванович, - куда ты денешься с «подводной лодки»?
Так думали они. Остров же! Поброжу, поброжу и вернусь. К тому
же дождь. Да не тут-то было! На конце острова оказался рыбак. А рядом с ним
узенькая долбленка. Волгу здорово штормило. А я вот чего не умела, так это
хорошо плавать, как наши ребята и Вера Прошкина. Они переплывали Волгу запросто
в самом широком ее месте.
Я с трудом уговорила рыбака перевезти меня. Пришлось дать
расписку на «тот» случай. Провожал безнадежно влюбленный в меня Левка Зилес. Он
успел сунуть мне свой свитер. И очень кстати!
Волгу мы переплыли благополучно. И даже успела на последний
«Метеор». Подплывая к городу, была очарована его ночным видом на всю оставшуюся
жизнь. «Нет худа без добра»! Красивее наших волжских берегов нет! Если бы не мой
побег, я так и не смогла бы этого увидеть и оценить!..
Так что Анатолию Ивановичу доставалось!
И как невыносимо больно было узнать о его трагической
кончине! Это случилось уже после нашего выпуска…
Тот май выдался теплым, город благоухал сиренью. Он с другом,
нашим преподавателем по автоделу, приехал с рыбалки, и в чем были они зашли в
вокзальный ресторан. Сидят, а официант не подходит и не подходит. Тогда Анатолий
Иванович поманил его пальчиком:
- Вы думаете, если мы в фуфайках, то неплатежеспособны?
Ошибаетесь.
И он, в своей пижонской манере, откидывает полу фуфайки,
залезает во внутренний карман и шелестит там пачкой экзаменационных билетов. Это
было в преддверии выпускных экзаменов в школе.
Они хорошо посидели, друг вызвал такси и стал настаивать
подвезти Анатолия Ивановича домой. Но Анатолий Иванович отказался, он жил в пяти
минутах ходьбы от вокзала.
Его отсутствие обнаружили не сразу. На носу экзамены, а
Анатолия Ивановича нет.
Его нашли изуродованного в сточном колодце во дворе
вокзала...
Двое таксистов видели демонстрацию «денежных купюр», и
подкараулили его.
***
Судьба означилась
Борис Бибиков и Левка Зилес пришли к нам в девятый класс из
той школы, где прежде директором был наш Иосиф Миронович Карлинский. В первую же
неделю после уроков всем классом мы пошли в кинотеатр. Когда мы с Валей Рудневой
бежали на сеанс, лоб в лоб столкнулись с Борисом. Он был в такой же рубашке в
крупную клеточку - «шотландке», как и мое платье! Наши глаза встретились, и ...
я остолбенела! Словно молния пронзила меня! Я с ужасом «увидала» - лечу в
пропасть! И это – неизбежность!
И каково было облегчение, когда Борис стал дружить с Ритой
Люсиной, моей подругой, а я с Сашей, тоже одноклассником, еще и чемпионом города
по боксу. Тот был влюблен в меня еще с восьмого класса, и теперь загадал: если я
соглашусь придти на свидание, то не пойдет со своими дружками на «дело» -
ограбление гастронома. Чем это закончилось для его «друзей» - нетрудно
догадаться. Так встреча со мной изменила ход его жизни, на радость семьи
особенно.
Мы единодушно выбрали его старостой. О нашем классе писали в
центральной прессе, и о нашей дружбе с Сашкой в частности, как о примере
личности, способной измениться в другом окружении. Его мама Этильрида
Александровна была необыкновенной красавицей, она так напоминала мне
«Незнакомку» кисти Крамского! Работала на оборонном заводе ведущим инженером.
Отец Сашки не был родным, но очень хорошо относился к нему и усыновил. Кроме
него была сестра – Таня, взбалмошная особа, таковой и осталась. И няня. Она
следовала за бабушкой от самого Петрограда! В Самаре они оказались после того,
как бабушку в тридцать седьмом году сослали из Москвы как врага народа.
У Левки отец был директором нашей Безымянской ТЭЦ, позже его
назначили первым руководителем всей энергосистемы Поволжья.
Левка сразу же проникся особой любовью к моей персоне. Я же
уже давно научилась «не вкручиваться в воронку» очередного воздыхателя. Тем
более что место в моем сердце уже занял Сашка. Но Левка еще много лет будет
стоять на моем пути, проверяя всех на прочность, и женится в тот год, когда
Борис, можно сказать, решит уйти из семьи. В связи с этим свекровь на некоторое
время переменит ко мне отношение. А я «вдруг» получу от Левки письмо, в котором
он сообщит, что женился на однокурснице и взял ее с ребенком. Удивление мое
рассеет свекровь. Это она разыскала его. Мое удивление будет еще большим, когда
она добавит:
- Тебя никто так не любил, как Левка.
Я вспомню, как она устроила «поход» против меня, когда мы
стали дружить с Борисом. Она пришла с Левкиной матерью к Этильриде Александровне
в надежде услышать из ее уст хоть что-то порочащее меня.
- Лучшей снохи нам и желать было не надо. Мы до сих пор
переживаем, что их пути разошлись, - все, что услышали они в ответ.
- Это вы о ком говорите? О нашей Галочке? Что вы! Она пример
для нашей молодежи! - так ответит матери Бориса профсоюзный лидер «Почтового
ящика 81», в котором я буду работать после окончания школы. Об этом я тоже узнаю
спустя много лет.
А Екатерина Николаевна, узнав, что я вышла замуж, сказала
внуку:
- Ты должен вернуть ее.
- Но она замужем.
- Это не имеет значения.
И не приехала на Сашкину свадьбу, назвав ее ошибкой.
Сашка после окончания института вернется из Ленинграда в
Самару тренером сборной города по волейболу, придет ко мне в редакцию и заявит,
что темой защиты кандидатской диссертации взял психологию победы. Сделает
команду непобедимой и выведет ее на международный уровень. И все это в мою
честь, как он сказал, и в жизни я всегда буду для него «звездочкой».
Сделал. Вывел. Получил звание заслуженного тренера РСФСР.
Ушел в мир иной в сорок два года. Как я поняла, понаблюдав за
ним однажды на соревновании, - перерасход психической энергии. Гроб несли
студенты, друзья и поклонники через весь город на руках, перекрыв движение
транспорта. До сих пор в Поволжье проходят соревнования памяти заслуженного
тренера Российской Федерации по волейболу Александра Игоревича Вахрамеева.
***
Екатерина Николаевна Озерская
Бабушка Сашки, Екатерина Николаевна Озерская, пенсионерка
Всесоюзного значения, была не только верной соратницей Ленина, но и одним из его
оберегов в прямом и переносном смысле этого слова: она была медсестрой, стояла
на страже его здоровья, а значит - жизни. Именно этой миссией она была облечена,
когда в восемнадцатом году сопровождала Ленина и Правительство во время их
переезда из Петербурга в Москву в роковые для власти моменты.
Внук служил в армии, когда Екатерины Николаевны не стало. На
торжественном построении командир части зачитал телеграмму о кончине великой
дочери России. И в ее честь были даны залпы из всех орудий. Только тогда Сашка и
узнал, кто была его бабушка. Из рассказов матери Саши и няни, которая по всем
горьким этапам прошла с ними всю свою жизнь, знаю: во времена «ежовщины*» ее
трижды ставили к стенке. Пули свистели над ее головой, но она не сломалась,
никого не оговорила, и не подписала никакого «признания». При вскрытии у нее на
сердце насчитали восемь рубцов!!! «Гвозди бы делать из этих людей. Не было б в
мире прочнее гвоздей»!.. Значит, тогда, когда она нас, школьников, воспитывала
на примерах жизни вождей революции, с которыми она работала бок о бок, а мы об
этом, к сожалению, тогда толком и не знали, она делала все это со всей
искренностью, всем своим огромным, любящим и умным, сильным и все вмещающим
Сердцем.
________________
*Ежов Н.И. –«ежовщина», символ сталинских репрессий в
1936-1938 годы. В 1937 году Ежов работал в должности главы НКВД. Сам лично
принимал участие в пытках.
Так что не все в НКВД были отпетые мерзавцы.
После двадцатого съезда КПСС началась реабилитация
репрессированных... На какое-то время в квартире Вахрамеевых поселилась гнетущая
тишина. Придя в очередной раз к ним домой, я увидела прямую спину Екатерины
Николаевны, стоящей у окна. На мое приветствие она впервые не повернула головы.
Сашка отвел меня в сторону и тихонечко сообщил, что звонил ее родной брат из
Ленинграда, профессор, доктор наук. Просил разрешения приехать, объясниться. На
его письма Е.Н. не отвечала, рвала. Он умолял простить его за то, что отрекся от
нее в те страшные годы...
Представляю, что творилось у нее на душе! Брат даже не
приютил малолетнюю дочь и няню, когда суровой зимой власть выбросила их из
квартиры на улицу... Как я знаю на сегодняшний день, Е.Н. простила. Но
встретиться - отказалась.
Небольшая группа соратников Е.Н. собиралась у них в доме. Все
они прошли через ГУЛАГ и были проверенны временем. Все они искренне верили, что
время коммунизма придет. В рядах своих единомышленников Е.Н. имела особое
уважение и колоссальную притягательность. К тому же редкий дар – она умела не
подменять идею коммунизма субъективизмом ее воплотителей. По старой
конспиративной привычке они всегда говорили вполголоса. И, тем не менее, иногда
до моего слуха доносились известные из истории имена и фамилии, такие как
Крупская, Ульянов, Глеб Кржижановский, Бонч-Бруевич... При моем появлении они
стихали и внимательно наблюдали за мной, словно вопрошая, кто я и на что
способна? В такие моменты мне становилось неуютно, холодок пробегал по спине, и
хотелось кричать: да своя я! Своя!
- Ваше поколение советских людей будет жить при коммунизме, -
искренне утверждала Екатерина Николаевна на школьных собраниях.
Она не была многословна и не была сентиментальна, но то, что
она говорила, запоминалось, и мы верили в это. Небольшого росточка, с прямой
спиной, гладко зачесанными седыми волосами, собранными в пучок, ровный свет
пристально смотревших на тебя строгих серых глаз - все заставляло благоговейно
склонить перед ней голову.
Помню весь драматизм первой встречи. Щеки вспыхнули огнем.
Какая-то неведомая тогда мне сила пыталась взорвать мою память. Ощущение чего-то
таинственного, объединяющего нас долго не отпускало... И, как жизнь показала,
справедливо. Она была осью в моих воплощениях, сегодняшнем и предыдущем. Стражи
кармы «распечатали» потом одну из «сот» моих встреч в этом Круге. Нас с
Екатериной Николаевной Озерской связывало мое предыдущее воплощение,
закончившееся тогда для меня в тридцать лет в двадцать шестом году
XX
века. Е.Н. не могла не знать меня хотя бы по роду своей и той моей
деятельности...
Рейснеры - та моя семья - были дружны с вождем. К тому же у
них с отцом было единое мировоззрение. Отец вступил в партию большевиков в
непопулярном семнадцатом году, хотя и ранее революцию он приближал всеми силами.
Когда немецкие войска, воспользовавшись временным смятением новой власти, весной
восемнадцатого года подошли к Петрограду, вместе с Лениным выехал в Москву. Там,
в Москве, он заведовал отделом Наркомата юстиции, был председателем исполкома,
написал декрет об отделении церкви от государства, работал в комиссии по
составлению первой Советской Конституции.
Я обожала отца, и это обожание перешло и на Владимира Ильича.
У нас с ним были очень теплые, можно сказать, родственные отношения. Он даже
знал мои романы и понимал меня. Это я узнала из видения. Я зашла по обыкновению
в кабинет Ильича и встретилась там с давним другом Радеком К.Б. Радека смутило
мое дружеское объятие, и это не осталось не замеченным Лениным. Его сердце
реагировало на все искреннее.
Да, Лариса, как звали меня тогда, всегда боготворила Ленина.
Потому с самых ранних лет сама была ярким создателем и защитником Новой России.
Трагически оборвавшаяся жизнь тоже должна была запомниться Екатерине Николаевне.
Лариса, «советская Жанна д’Арк, призванная для революционных преобразований»,
как резюмировал Учитель М., - прототип героя «Оптимистической трагедии»
Всеволода Вишневского. Ее, писателя и журналиста, хоронили вслед за Сергеем
Есениным из того же Дома печати. И, конечно же, Екатерина Николаевна, возможно,
была на тех моих пышных похоронах. Тогда они планомерно «устраивались» ради
того, чтобы уже никто не мог помешать Сталину утвердиться в своей власти. Вот
почему в тех детских снах Сталин все время в чем-то оправдывался и оправдывался
передо мной. Ему тоже, видимо, было непросто смириться с моей трагической
участью. Но «лес рубят, щепки летят».
Это отступление. «Картинки» же предыдущего воплощения и, в
частности, моего отношения к Ленину, позже не раз посещали меня. Все оттуда же,
помню, как в составе немногочисленной группы я стою позади Ленина на дощатой,
сделанной наспех, трибуне. Народу – река широченная! И с обожанием слушаю
Ильича...
Вот почему наша встреча с В.И. Лениным в Мире Тонком
оказалась такой домашней - на кухне в квартире бабушки моей первой любви...
На всесоюзной конференции, которую организовал в конце
восьмидесятых годов Казначеев, академик с мировым именем, первопроходец в
области неопознанного, моя тезка, тольяттинская подруга познакомила меня с одним
прытким молодым человеком, как она сказала, «с сильнейшей энергетикой». Его еще
пригласили на Новый год на ТВ, чтобы он вызвал на улице снегопад. Не получилось.
Окинув меня взглядом, молодой человек сказал:
- А вы умеете закрываться. Я не могу проникнуть в ваше поле.
- Я?.. Умею закрываться?.. Интересно! Я вообще не знаю, что
это такое. Ну а коли закрыта, значит, не следует лезть, куда не надо, и кому не
надо. Им, Там, Наверху - виднее.
При очередной встрече уже у меня дома он рассказал видение,
прошедшее у него накануне. Из него было ясно: прозвучал «Зов», ему протянули
руку подняться из «сэнсов» на агни-йогическую «планету». И я подняла тему «Зова»
- «много позванных, да мало дошедших». Накануне этой встречи у меня уже был
пример того: прошло интересное видение – встреча с Владимиром Ильичем Лениным...
Раннее утро, Владимир Ильич, такой родной, заботливо наливает
мне душистого свежезаваренного чая в чашку тончайшего фарфора. На столе
кнедлики, кулинарное изделие изумительной нежности и белизны из муки давно уже
несуществующего в природе помола. Между чаепитием, со всем своим
бескомпромиссием я задаю ему вопрос:
- Владимир Ильич! Как же так получилось? Ведь Вас же вели
Махатмы?
В.И. сел в позу роденовского «Мыслителя», надолго замолчал,
словно прослеживая что-то в своей памяти, а потом, тяжело вздохнув, сказал:
- Да... Но не всегда это было, - он опять сделал паузу, и с
горечью продолжил: - Я помню, на Пражской конференции на меня нашла «черная
туча»…
Вернувшись из Мира Тонкого, я сразу же полезла в
энциклопедический словарь. «Пражская конференция», «Пражская конференция»… Да!
Пражская конференция РСДРП... 1912 год. Именно тогда партия разделилась на
«большевиков» и «меньшевиков»…
Произошла подмена понятий?! Коммунизм, как ребенок, вместе с
водой был выплеснут из ванны?!.. Но носители-то идеи остались! Именно их
впоследствии «выстригал» Сталин, чтобы утвердиться в неограниченности власти...
Конференция имела значение съезда, на ней был избран
большевистский ЦК во главе с Ильичем. Так что Ленину, действительно, пришлось,
как я поняла, уже с больной совестью «жить и работать среди чуждых ему людей. Но
несомненный подвиг Ленина», как констатирует Махатма М., в том, что «он сдвинул
народное сознание»*.
Спустя двадцать лет мне на стол лягут «Листы дневника»
Е.И.Рерих. Из них я узнаю, наконец, что Н.К. Рерих готовился осуществить самый
дерзкий план Учителей – создать Новую Россию, в основу идеологии которой должны
были лечь этические постулаты Будды и Христа, буддизм в слиянии с коммунизмом. И
это неизбежный ход эволюции, с нами или без нас.
________________
* Е.Рерих, Листы дневника,1925-1927г.г., стр. 261, Рассанта,
Москва.
Когда Учитель готовил Рерихов к встрече с наркомом
иностранных дел Чичериным и Сталиным, он предостерегал их: «Придется встретиться
с людьми, которые будут смеяться при каждом непонятном для них слове. Их
воспринимательный аппарат покрыт мозолями невежества. Например, если им сказать
– «Шамбала», они примут это реальное понятие за фетиш суеверия. Не так поступили
Маркс и Ленин. Уже говорил, что наши представители посетили Маркса в Лондоне и
Ленина в Швейцарии. Явно было произнесено слово «Шамбала». Разновременно. Но
одинаково оба вождя спросили: «Какие признаки времени Шамбалы?» Отвечено было:
«Век истины и Мировой Общины». Оба вождя одинаково сказали: «Пусть скорее
наступит Шамбала». Словами вождей измеряем наследников. Не можем включать в
марксизм и ленинизм узость невежества. Если невежда дерзнет называть себя
марксистом или ленинистом, сурово скажите ему: «Явное предательство основ
общины». (стр. 261, Л.Д.1925-1927. Рассанта, Москва.)
«Современное понимание общины дает прекрасный мост от Будды
Гаутамы до Ленина. Произносим эту формулу не для возвеличивания, не для
умаления, но как факт очевидный и непреложный. Закон бесстрашия, закон отказа от
собственности, закон ценности труда, закон достоинства человеческой личности вне
классов и внешних отличий, закон реального знания, закон любви на основе
самосознания делают заветы Учителей непрерывной радугой радости человечества.
«…» Но из всех насилий самое преступное и уродливое зрелище являет
насильственная коммуна»...
Как едины устремления Екатерины Николаевны и ее друзей с тем,
что сеяли в умах народа Махатмы!
«Насильственная коммуна...» Идею коммунизма довели до
абсурда… Вот на этом и погорели якобы строители коммунизма…
И сколько времени опять должно пройти, чтобы все встало на
свои места… И «Владимир Ильич», уже просветленный, встал бы у руля такого
общества.
***
Путешествие
В девятом классе директор школы Карлинский Иосиф Миронович с
нашим учителем по литературе Любовью Семеновной повезли нас в путешествие по
маршруту Самара-Москва-Ленинград-Выборг-Кронштадт-Самара.
В Кронштадте мы пришвартовались к острову Неизвестному. Сашка
решил, что мы должны на этом святом острове, на котором пролито столько крови
тех, кто защищал нас во время войны и погиб, поклясться, что после школы мы
обязательно поженимся. В память об этом мы взяли по камешку. Но что-то внутри
меня подсказывало, что этого не будет и никакие камешки не спасут нас...
Все наше путешествие прошло под неусыпным оком Левки. Он был
лакмусовой бумажкой в наших с Сашкой отношениях и моим личным фотографом. Так и
хранятся в моем альбоме эти фотографии, на которых мы с Сашкой все время
держимся за руки.
Наши отношения были настолько просты и искренни, что ни у
кого не было сомнений в том, что это будет первая семейная пара в классе. Но,
увы, Сашка не выдержит постоянного присутствия Левки в нашей жизни, и «сойдет с
дистанции». Я уже тогда знала, что он одумается, но будет поздно! Судьба уже
вершила свой сценарий. Сашка поступит в Ленинградский институт физвоспитания
имени Лесгафта. Из института его призовут в армию. Накануне моего похода с
Борисом в загс Сашка пришлет письмо, в котором он будет сожалеть о разрыве и
попытается вернуть отношения. Но поздно, как я и предвидела. «Передислокации» не
произойдет. За это время мы с Борисом прошли такие испытания, что другого пути
не было - только в загс.
- Ты же Сашку так любила? Почему ты выходишь замуж за Бориса,
ты же в школе всегда презирала его? - чуть ли не рыдая, спросила меня мама,
держа в руках Сашкино письмо.
- Мама, он же фактически предал меня! А Борис уже столько
выдержал.
Когда Иосиф Миронович увидел нас с Борисом на центральной
улице, остановился как вкопанный:
- Так ты с Вахрамеевым или с Бибиковым дружишь? Ты что, с ума
сошла! Может, за него и замуж пойдешь? Ты знаешь, кто у него мать?!.. Я
замучился разбирать на товарищеских судах ее истории с коллегами!
Иосиф Миронович раньше был директором той школы, где
преподавала математику мать Бориса. Прекрасный педагог, но характер!..
ЧАСТЬ 4. Взрослая
Почтовый ящик № 81
1962 год. Позади школа. Я отправилась устраиваться на работу
на не так давно открывшийся радиолокационный завод. То, что выпуск телевизоров
«Экран» был его прикрытием, в районе хорошо знали, как и истинное назначение
других заводов нашей Безымянки.
Безымянка после войны не утратила своего статуса главного
оплота оборонной промышленности страны, а лишь увеличила за счет выпуска
космических ракет. И не только. В вечернее время этот цех особенно привлекал
внимание. Он возвышался над всеми строениями района и таинственно
люминесцировал.
Меня внесли в список претендентов и отпустили до первого
сентября. И кто бы мог подумать - в тот день нас соберется уйма! Отбирали по
аттестатам. И каково было мое изумление, когда начальник отдела кадров выбрал
меня первую. Скользнул взглядом по аттестату и посадил рядом. Так и просидела я
до самого конца под «обстрелом» претендентов, краснея при каждом не принятом. Я
же знала, что аттестат у меня далеко не лучший.
А краснеть, как оказалось, было незачем. Внешность
внешностью, но я недооценила тогда первый в стране выпуск одиннадцатилетки с
производственным обучением. Практика на заводе началась с девятого класса.
Распределяли «портфели»:
- Специальность слесаря-инструментальщика требует мужской
силы и хватки, потому девушкам предлагаем стать фрезеровщиками или токарями, -
пояснил руководитель.
- Это что? Дискриминация?.. К тому же, смотря какая девушка!
- Так я правильно вас понял? Ваша фамилия?
Так я и оказалась одна слесарь-инструментальщик не только в
школе, но и на весь район. И еще меня единодушно выбрали старостой группы. Так
уже в четырнадцать лет я зарабатывала деньги. А на экзамене мне дали кусок
металла - выточить пассатижи. Выточила. И получила удостоверение
слесаря-инструментальщика третьего разряда. Так что отношение ко мне начальника
кадров было вполне резонным.
Началась моя рабочая биография. Ученица-монтажница.
Портрет наставницы висел на Доске Почета завода.
- От твоей работы может зависеть судьба конечного изделия. И
ты знаешь, какого. Пайка должна быть аккуратная и красивая, как жемчужинка. И
главное - проверяй, чтобы не была ложной. Ложная пайка – это как человек. На вид
бывает так красив и вроде бы надежен, а на деле... Так и здесь - ткнешь в нее
иглой, а там - пшик!
Не прошло и двух месяцев, в планах министерства что-то
изменилось, и нас предупредили о сокращении штатов. Но судьба опять торила путь.
Меня приняли технологом соседнего экспериментального бюро совсем сверхсекретного
производства.
Цех только формировался. Инженерное руководство цеха было со
стороны московского предприятия с главным конструктором этого «изделия» во
главе. Мы воплощали в жизнь его сверхсекретную программу. Только что отстроенный
сборочный цех внушительных размеров сверкал белыми свежевыкрашенными стенами с
огромными светлыми окнами. Ни грохота станков, ни запаха горюче-смазочных
материалов, ни такелажа, ничего из того, с чем нам, школьникам, пришлось в свое
время столкнуться на производственной практике двадцать четвертого завода.
Девушки в ослепительно белых халатах и шапочках, словно в образцовом
хирургическом отделении, сосредоточенно сидели за столами под светом настольных
ламп, и только мельканье рук говорило о процессе.
В этом же цехе оказались и двое моих одноклассников – Олег
Шацких и Витька Родионов. Они работали стендистами в особо «зачехленных
отсеках». Там собирали и испытывали самую сверхсекретную часть «изделия». Мне
было очень интересно, как все это выглядит. Слово «волноводы» и их конструкция
так запали в душу! И не менее - система контроля качества. Мало того, что каждый
ее сам перепроверял, а некоторые еще имели и свой «Знак качества», потом
нещадный контроль со стороны отдела технического контроля, и перекрывал еще
больший - со стороны военпредов! Те дотошно вгрызались в «узлы», придирались к
каждой, казалось бы, малости. В это время все с обеих сторон - и сдатчики, и
приемщики - забывали о своем личном времени, могли сидеть ночами. Мы роптали:
как нам казалось, количество проверяющих можно было бы сократить. Еще бы!
«Летел» план, а значит и премия! И, тем не менее, даже при такой
многоступенчатой системе проверок, трагедии все же случались - на стендовых
испытаниях на Байконуре, и не только, гибли люди… Об этом мы тоже хорошо знали,
поскольку наши друзья Эдик Г., Виктор М. работали под руководством Козлова,
правой руки Сергея Павловича Королева, родоначальника ракетостроения в
«кафэцэкабэ» - КФЦКБ.
Как-то в доме Наташи Курбатовой всей нашей компанией мы
решили позабавиться сеансом спиритизма, «покрутить блюдце». И вызвали дух
недавно погибшего космонавта Николая Комарова…
- «…Лечу …я … пионер… Вселенной… Сбит люк десять… Душно…
Жарко… Погиба…»
На этом блюдце встало. Эдик с Виктором переглянулись,
неспешно раскуривая очередную трубку. Мы же с вопросами, что это за «люк
десять»?
- Есть такой…
Все. Больше мы от них ничего не добились, они только
по-хемингуэевски, с трубкой в зубах, поглядывали на нас снисходительно.
- А то вы не знаете, как у нас назначается время запуска...
Этого было достаточно, чтобы понять: «сработал» тот самый
«человеческий фактор» в предпраздничной спешке и гонке двух сверхдержав в борьбе
за Космос. И сгорел космонавт…
Знания, что я приобрела на этом радиолокационном заводе,
очень пригодились мне в будущем при сотрудничестве с Учителями Гималайской
Обители и не только. «Как внизу, так и наверху», отвечаю я словами из Агни Йоги,
когда меня спрашивают, как Там.
«Шамбала – это силовое поле, наполненное энергией Любви», -
спустя годы сказал мне Учитель Учителей Махатма Мориа, чтобы дать понять, как
проходит наша с ним связь. Энергия Любви стоит во главе угла этого
сотрудничества. Подобное притягивается подобным. Связь намагничивается по
«волноводам», от сердца к сердцу. А сам инженерный процесс производства
космических изделий создал основу знания и умения сотрудничества в Мире Тонком,
в проверке надежности космических кораблей как у нас в стране, так и в НАСА,
особенно после гибели американских космонавтов на «Шаттле».
***
Из дневника:
1989 г. «Видение: я внутри корабля, «прозваниваю» «пайки» в
платах, цепях проводов, прикрепленных рядами по всему корпусу. Обнаруживаю
«ложную». Предлагаю выход:
- Я сейчас слетаю домой и принесу недостающую нить.
Проснулась. Включила телевизор. Сообщение НАСА о задержке
запуска космического корабля по техническим причинам.
И только на следующий день старт благополучно состоялся.
***
Из дневника:
(1989 г.)
Видение: при стыковке корабля с грузом для космической
станции «Мир» с космонавтом на борту произошла частичная разгерметизация
стыковочного «рукава». Я в рабочем костюме и белой косынке на голове, значит,
радиационный фон зашкаливает. Перетаскиваю на своих руках одного за другим
участников реабилитации проекта, включая и академика Казначеева. Эта фигура как
распознавание того, что делаем. Нам необходимо на месте определить и устранить
дефект. Конечно, это не так прямолинейно: вот взяла на руки академика и понесла
его. Нет. Не физические их тела, а другие, тонкие, сохраняя и увеличивая их
способности для реализации в деле, не требующем отлагательства. «Эврика!» -
должно быть воскликнул кто-то из них, не зная, кто на самом деле «подключил» его
к этим каналам знания. Тогда был впервые применен экстремальный способ сварки
при выполнении монтажных и ремонтных работ в открытом космосе.
Уже из сообщения ТВ узнаю об устранении неполадок и
благополучном завершении стыковки корабля со станцией «Мир». Нет худа без добра.
Это послужило началом разработок новейших космических технологий. Впоследствии
был создан универсальный инструмент сварки, пайки, резки, напыления, а еще была
разработана и электронно-лучевая «пушка». А тогда к станции «Мир» должен был
пристыковаться «Шаттл», и из-за его габаритов надо было перенести солнечную
батарею в другое место корабля...
***
Вещие сны
На заводе я быстро перезнакомилась со всеми вокруг. Столько
красивых девушек после окончания школы пришли на завод в одно время со мной и
растопили сердца закоренелых холостяков!
В тот день на работу, можно сказать, я летела на крыльях:
- Какой я сон сегодня видела! Слава Безлюдный 28 декабря
женится на Лене Ежелевой!
Мертвая тишина… Красный как рак начальник отдела смотрел на
всех, беспомощно моргая ресницами, словно его поймали с поличным.
- Мы же с ней договорились никому не говорить раньше времени!
- нашелся он, наконец.
- Да нет же! Говорю, во сне увидела.
На лице Славы долго еще были следы недоверия. Хорошо
разыграли, решил он. Так и пришлось мне потом в качестве «наказания» - в то
время-то, уходил 1962 год, да еще и зимой - разыскать в городе букет живых
цветов для невесты.
Никаких «УЗИ» еще не существовало в то время, когда, прибежав
на работу, я опять ошеломила всех:
- Что я сегодня видела во сне! У Безлюдных родилась дочь!
Крепенькая такая, сразу по-хозяйски села и произнесла целую фразу! Жаль, что не
запомнила!
Родилась. Назвали ее Галей.
Следом женился еще один закоренелый холостяк. И дочку тоже
назвали Галей. А потом даже вредный начальник техбюро, что меня попробует
«прокатить» со вступлением в партию, тоже назовет свою дочь Галей.
- А это чтобы была такая же устойчивая в жизни, как и ты, -
признался он.
С первых же дней работы у меня образовался хвост поклонников.
Меня называли Кассандрой. Один даже ходил с записной книжкой, вносил туда мои
афоризмы, «мудрые» мысли и предсказания. Если бы мы знали тогда, что я и есть та
самая Кассандра…
Вот так каждый раз, якобы неожиданно, я буду получать
«Оттуда» весть, погружаться в свой внутренний мир, скапливая в нем, якобы
необъяснимые, события.
***
«Судьбы свершился приговор»
Наше техбюро располагалось на втором этаже, внизу – рабочий
цех. При спуске туда в поле моего зрения каждый раз попадал сверхзастенчивый
смешной молодой человек с торчащими, как у ежика, густыми непослушными, словно
выгоревшими на солнце, волосами. Он смотрел на меня украдкой из-за стенда во все
глаза, полные восторга и изумления. Смотрел и молчал. Коллеги объяснили мне, кто
этот смешной человек. Тот самый главный конструктор нашего секретного изделия.
Москвич, холост.
Спустя месяц он не нашел ничего лучшего как прислать мне в
качестве свата своего друга. А мама вообще ужаснется - мне восемнадцать, ему
тридцать три. Ну конечно же, я лишь посмеялась. К тому же в это время Борис
ворвался в мою жизнь, прервав это «броуновское движение» претендентов. И вроде
бы ничего не предвещало скорого замужества. Но, если хочешь, мама, женить своего
сына, устрой гонение на его девушку!
Мы договорились собраться всем классом, чтобы почтить память
нашего классного руководителя Белова Анатолия Ивановича. Но на встречу кроме нас
с Борисом «почему-то» никто не пришел. И этот вечер стал прологом к нашей
дальнейшей судьбе. Все лето мы провели то на Самарке, встречая рассвет, то на
Волге, провожая закат. Мы работали на разных заводах, но когда бы ни
заканчивалась его смена, днем ли, ночью, в окна моей комнаты летел букет цветов.
Я ввела Бориса в круг своих друзей. Все они были старше нас
лет на десять и больше. Хозяйкой дома была Наташа Курбатова. Она ведала кадрами
в нашем цехе. Натура была творческая. У нее было музыкальное образование,
прекрасный голос. Наш цех готовился к заводскому конкурсу художественной
самодеятельности, и Наташа была художественным оформителем и режиссером моего
душещипательного монолога «Площадь Маяковского, третий пролет справа», автора, к
сожалению, уже не помню. В нем я не только рассказывала, но и пела и даже
плясала. После такой славы пришлось еще больше уплотнить время, стать еще
диктором и чтецом заводского радиовещания.
Друзья Наташи - Эдик Гальперин и Виктор Маркелов работали в
Центральном конструкторском бюро того завода, где собирали те самые космические
ракеты под руководством Сергея Павловича Королева. К тому же Виктор был
бессменным капитаном в походах на шхунах по Волге с ее притоками. Борис потом
войдет в его команду. Его жена, потомственный лингвист, Валя Маркелова
преподавала английский в институте. Ее отец владел пятнадцатью языками. Валя
потом очень помогла мне с «языком» при поступлении в институт. В школе нам его
благополучно «завалили»:
- Ну я, конечно, понимаю, что с нашим «железным занавесом»
знание языка не будет востребовано. Потому занимайтесь, чем хотите, - говорила
нам преподаватель английского. И это в отличие от другой группы – немецкого, в
которой учились Борис с Левкой. Я даже хорошо помню их преподавательницу – Раису
Андреевну. Она-то потрудилась, дала им знания, и, как жизнь показала, очень даже
востребованным оказался язык в нашей жизни! И «установка» «англичанки» сыграла в
моей дальнейшей жизни отвратительную роль.
Наташа жила в частном доме на «Кирпичной», где со времен
Сталина поселилась самарская интеллигенция. Отчим Наташи был архитектором, и сам
спроектировал этот дом. Там при свечах мы и прослушали всего Окуджаву. Он был
записан на огромных «заезженных» бобинах, их тайно передавали из рук в руки
вместе с проигрывателем. Двумя техбюро летом мы частенько выезжали на
Мастрюковские озера, где сейчас из года в год собирается народ на песенный
фестиваль памяти нашего ровесника Валерия Грушина, с которым Борис учился в
одном институте.
Ночевали все вместе в одной палатке, набившись, словно сельдь
в бочку, и наш дружный смех сутками летал эхом над волжскими просторами. Потом
мы «соборуем» Наташу на «кастинг» на только что образовавшееся самарское
телевидение. Со всего цеха я собрала тогда самые модные вещи от и до! Народ в
тот день так и не дождался возвращения Наташки и вынужден был идти домой в ее
шмотках. Мы так хохотали, когда Эдик рассказывал, как у входа на ТВ ожидал
Наташу:
- Сижу на ступеньках. Вижу, выходит элегантно одетая дама.
Залюбовался, вот бы мне такую. И вдруг она идет ко мне. И это моя Наташка!
Ей сегодня уже давно за восемьдесят, но она продолжает
работать. «Визитная карточка самарского телевидения», называем мы ее в шутку.
- Если тебе скажут - за вход на работу надо платить, ты
согласишься?
- Безусловно!
Спустя сорок лет я «увижу» нашу кармическую страничку:
Египет. Мы с Наташей спускаемся по широкой лестнице. По обеим сторонам за
рабочими столиками сидят мастера. Наташа в свободной хлопчатобумажной тунике
цвета топленого молока и в зауженных выше щиколотки такого же материала брючках.
И что-то ей не понравилось в работе одного из мастеров. Тот развернулся к нам на
стуле, и я увидела перед собой Эдика! Он, как и сегодня, с обезоруживающей
улыбкой смотрел на Наташку, не пытаясь оправдаться. И тут я слышу ироничный
голос незримого оппонента:
- Конечно, разве можно возразить сестрам министершам!
Вот так! Во всех «люблю-не люблю» ищите следы кармы. На все
притяжения и отталкивания есть причины. Но все покрывается Любовью!
На свадьбе Наташи с Эдиком нас спросили, когда наша очередь.
- Никогда! – ответил Борис.
И вот не прошло и полутора месяцев, как все изменилось…
Мы с Борисом готовились к поступлению в институт. Первый наш
заход оказался неудачным. Сразу после школы Борис с Левкой поступали в МЭИ.
Бориса удалили с первого же экзамена за то, что он помог решить задачи парню,
только что пришедшему из армии.
А Левка поступил. За время подготовки к экзаменам он успел
прожужжать Борису уши - какая я «необыкновенная, просто кристалл». И по приезду
в Самару, как я поняла, он увидал меня глазами Левки. И все! Но мать Бориса не
нашла ничего лучшего, как устроить против нас «поход».
- А-а! Бесплатного репетитора себе нашла! Вахрамеева не
удалось женить! Левку тоже! Как же, там отцы! Тогда ты решила окрутить моего
сына, пользуясь тем, что я одна! Не выйдет!
Сколько грязи было вылито в мой адрес!
А когда она придет с претензиями к маме, та насмешливо
ответит:
- Борис? Да она в школе всегда презирала его! Она у нас не
урод и не старая дева. Вон сколько женихов вокруг нее!
А мне сказала:
- Чтобы ноги его в нашем доме не было!
Вот так! Там нас выгнали, а здесь были не приняты. И нам
ничего не оставалось, как подать заявление в загс, расписаться и уйти жить «в
люди», снять пятиметровку в частном доме недалеко от Наташи с Эдиком. Но спустя
месяц свекровь уговорит нас жить под одной крышей. И мы опрометчиво подчинимся.
Она привезла из Москвы перегородку из «сухой» штукатурки, Борис поставил ее
поперек двадцатиметровой комнаты, отгородил для матери проход шкафом, и мы вроде
бы примирились со своим новым положением.
Конечно, было понятно чувство матери Бориса, она одна растила
его с четырех лет, мы были еще так молоды, нам было по девятнадцать. Но всегда
ли в земной жизни количество прожитых лет пропорционально количеству ума?
Несмотря на то, что мы были ровесниками, я чувствовала рядом с собой сильного и
целеустремленного человека, готового постоять не только за себя. Я даже напрочь
забыла, как жесток он был с моей школьной подругой Ритой. Сколько раз нам с
Сашей приходилось вытирать ей горькие слезы. Даже в ее день рождения Сашке
пришлось «вылавливать» Бориса с «крестов», места, где проходило дефиле «по
отлову особей». Ну как же! Это с ней, а уж со мной-то, все будет по-другому!
Единственно, что меня тревожило тогда – видение. То видение из девятого класса,
когда наши глаза встретились и я «увидела» - лечу в пропасть, и это
безысходность…
Мы шли с Борисом по главной улице Безымянки, когда на
перекрестке «лоб в лоб», встретилась с тем самым главным конструктором. Под руку
его уверенно держала подруга того самого «свата» - Жанна, одиозная красавица
отдела главного конструктора. Увидав меня, он остановился как вкопанный в самом
неподходящем месте - на трамвайной линии. Трамвай беспрерывно звенел, требуя
освободить путь, подруга пыталась сдвинуть его с места, тащила за руку, но он
стоял, остолбенев, никого кроме меня не замечая. Этого незадачливого кавалера я
увижу много лет спустя в Мире Тонком в космическом корабле. При моем появлении
он смущенно встанет с рабочего места, и Учитель представит его мне в интересном
качестве. Я мельком взгляну на него, все такого же смешного, застенчивого, с
непослушными торчащими вверх густыми волосами, и увлеку за собой Учителя в
главный зал корабля, чтобы с высоты небес увидеть Монголию, где мой любимый поэт
в это время находился в творческой командировке.
Не было ни одного человека в моем окружении, кто одобрил бы
мой выбор спутника жизни - студент первого курса дневного отделения! И это в то
время, когда меня одолевала толпа кавалеров с положением, званием, решенным
квартирным вопросом, даже в столице нашей Родины Москве. Но... «Судьба –
приказ!» Тем не менее, два коллектива техбюро пришли в загс, красиво накрыли
стол с фруктами и шампанским в хрустальных фужерах... Конечно, это оказалось
возможным благодаря Жене Соловей и Марине, и, конечно, Наташке...
А в 1964 у нас родился сын. Декретное время было совсем
коротким, и малюткой мне пришлось отдать его в ясли в то время, как свекровь уже
давно была на пенсии. Она по-прежнему воевала с нами. И зачем тогда стронула нас
со съемной квартиры, приходила мне эта мысль в голову, а со временем я задавала
себе другой вопрос: а что же это мы все терпели и не ушли на другую квартиру?..
Но как мне повезло с коллегами! Все вокруг были просто
замечательные, жили дружно, словно одна семья. Умели веселиться, умели и
работать, не щадя живота. Одна Марина Соловей, наш главный экономист, чего
стоила! Она потом даст мне характеристику для поступления в партию.
Я хорошо помню Марину еще со школы. Пятидесятые годы!
Аккордеон! На фоне вишневого корпуса инструмента ослепительно белые и черные
клавиши! Его звуки были божественны! Это был праздник, когда Марина выходила с
ним на школьную сцену! Мы обожали всю их семью: ее и младшую сестру Женю, и их
маму Елену Наумовну особенно. Они были словно небожители в нашем пролетарском
районе. Елена Наумовна была его гордостью. Заведующая детским садиком,
орденоносец, муж рано ушел из жизни во время войны, она одна вырастила дочерей.
Все детсадовские дети были обласканы ею. Там все было по-домашнему, моя младшая
сестра Валюшка тоже подрастала в этом садике.
Мама с большим пиететом относилась к Елене Наумовне, помогала
ей с ремонтом детского садика. Та не раз веселила маму своим вопросом:
- Дуся, признайся, от кого у тебя Галина? Она больше наша,
чем ваша.
В этом я убедилась, когда стала работать на заводе. Дверь
техбюро постоянно открывалась и в нее просовывалась голова очередного красавца с
кудрявой черной головой и огромными глазищами. Это были смотрины женихов
заводской еврейской диаспоры.
Марина помогала мне на протяжении всей моей жизни в Самаре.
Практически содержала нашу семью. А как еще назвать, если я ежемесячно занимала
у нее деньги? В получку отдам, а через неделю опять займу. Я была женой студента
дневного института с вытекающими отсюда последствиями, хотя он и получал
повышенную стипендию, а летом подрабатывал в студенческом строительном отряде. И
так шесть лет.
Женя же проложит мне дорогу в редакцию малотиражки
политехнического института. А Елена Наумовна поможет устроить сына в детсадик
рядом с домом. Так что эта семья - веха в моей жизни. И место в моем сердце у
нее особое…
Это был уже 1998 год. Я давно уже жила в Москве и даже успела
уйти из МЦР и издать книги стихов и прозы. По приезде в Самару я всегда навещала
их всех. Елена Наумовна уже давно была в мире ином. Но именно о ней прямо с
порога я начну разговор с Ириной, дочерью Марины... Марина не принимала в нем
участия. К моему внутреннему недоумению она остановилась перед дверьми в комнату
дочери и дальше не прошла. Я стала рассказывать, какая у Ирины была
замечательная и легендарная бабушка, как ее любили в нашем районе за ясный ум,
смелость и желание найти выход из любого положения, за отзывчивость,
справедливость, трудолюбие. Какие государственные награды она имела. Каких детей
она воспитала и вырастила одна в послевоенное время. Дала дочерям образование. Я
пересказала им истории о Елене Наумовне еще и со слов мамы и моей бабушки Кати.
И еще, какие замечательные у них родители – Марина и Борис. И рассказала свое
видение. Оно пришло накануне приезда в Самару: я увидела Елену Наумовну рядом с
Еленой Ивановной Рерих в Международном центре Рерихов. Ее рабочим местом в Мире
Тонком был наш Центр. Она стояла на страже и была ее «сотрудником»! Когда я
очнулась после видения, меня распирала гордость. Я так и знала, что такой
человек всегда и во всем пионер! Именно такие, как Елена Наумовна и должны быть
в наших рядах!
На радостях Ирина исполнила музыкальное сочинение мужа,
посвященное Е.И. Рерих. Клавиши пианино звучали необыкновенно радостно. Потом мы
все вместе посидели в гостиной за праздничным столом, приготовленным руками
Марины.
До автобусной остановки меня провожала Марина.
- Галина! Как я тебе благодарна! Если бы ты знала, что мне
пришлось вытерпеть за это время с моими молодыми!.. Я все глаза проплакала! Ведь
впервые за долгое время мы сидели вместе за одним столом. Они же затравили меня!
Еще отца они признают, я же для них - позорище! Как же - я еврейка! До чего дочь
дошла! Видите ли, зачем я родила ее еврейкой! Сестра не может придти в гости,
она тоже еврейка! Не вспоминай при ней бабушку - она главная еврейка! «Я вас
всех ненавижу»! Даже бабушкой не желает ее называть! Как хорошо ты все поставила
на свои места. И самой стало легче, а то ведь я чуть не решила, что Рерихи со
своей Агни Йогой это зло, коли ребята такое несут. И хорошо, что Иринка
призналась тебе, что не читала ни писем Елены Ивановны, ни Учения. Правильно ты
их поддела - конечно, зачем трудиться и познавать первоисточники, куда легче
пролистать, как ты говоришь, пропущенную словоблудом через свой «унитаз»
жиденькую книжонку со ссылкой якобы на Рерихов. Слава Богу, что ты им мозги
прочистила! А то, бессовестно ссылаясь то на Агни Йогу, то на Рерихов, запретили
заходить в их комнату, у меня, видите ли, «плохая аура»! А если увидят, что я
открыла их кастрюлю, или, не дай Бог, коснусь их продуктов, тут же все
выбрасывают!
Так вот почему якобы ни с того ни с сего, я увидела во сне
Елену Наумовну!
***
Член партии
Я по-прежнему работала технологом, растила сына, заботилась о
семье. Подошла квалификационная переаттестация.
Комиссия во главе с главным технологом завода, все они
внимательно и как-то особенно поглядывали на меня и на сидящего сбоку начальника
техбюро. Ознакомившись с моей характеристикой, главный технолог обратился к
нему:
- Какие будут добавления?
- Да! Будут! - выпулил он. - Она подрывает мой авторитет,
оговаривается и не подчиняется! - красный как рак, он всем корпусом перегнулся в
мою сторону, глаза недобро сверкали.
- Что же это вы так, Галина Ивановна? – вопрос из уст
главного технолога прозвучал слегка иронично.
- Вообще-то такие признания не делают чести мужчине. Но я
учту.
- Вот видите! - тот сделался еще пунцовее. А главный технолог
словно и не слышал этих «признаний»:
- Мы будем рекомендовать вас на должность инженера-технолога.
- Так у меня же нет высшего образования!
- Это исправимо. Вы уже практик, столько лет работаете
технологом. Хорошие отзывы коллег, начальника отдела, монтажниц. Пора расти.
Осенью вы поступите в наш профильный институт, и все встанет на свои места.
- Спасибо, но у меня другие планы. Я хочу поступать в
педагогический…
И поступила. Из Мурома приехал старший брат Бориса:
- Какой тебе институт? У тебя же муж, малый ребенок.
- Ну и что? Муж сегодня со мной, а завтра с другой. А диплом
всегда со мной.
Если бы я тогда знала, как близка была к этой правде, и скоро
она накроет меня по полной программе…
В 1968-ом меня рекомендовали в ряды КПСС. Я к этому времени
несла общественную нагрузку – была секретарем комсомольской организации цеха и
редактором стенной газеты.
Я долго отнекивалась, не считая себя достойной звания
коммуниста. Для меня примером так и оставалась Екатерина Николаевна. Но в один
из моментов мне стало стыдно: уважаемый мною человек секретарь партийной
организации уже месяц ходит за мной... Рекомендацию дал сам, Марина и солидного
возраста рабочий-наладчик, прошедший через войну. Он-то потом на партийном
собрании так «отметелит» очередного уязвленного мной начальника техбюро:
- Все ваши слова в ее адрес не соответствуют
действительности, кроме одного – да, молода. Но это, к сожалению, временно. Мы
же ее видели в работе не только в цехе, но и на полях колхоза. Здесь уж простого
человека не проведешь! Она была впереди всех, да еще и нам помогала. А где в это
время были вы? Появился в пижонской одежде, и через час его только и видели! А
кто первый отзывается на все проблемы цеха? Галина. А комсомольский вожак, а
редактор стенгазеты, а спортсменка, а как проявила себя в художественной
самодеятельности! Вон как в зале плакали, когда она читала монолог. А она еще и
мать, и бремя семьи на свои плечи взвалила, не побоялась выйти за студента при
таких-то поклонниках. И учебу в институте на себя взвалила. Мы все видим, и все
знаем. Ты посмотри, как ее уважают, как любит молодежь! Значит, заслужила?! И
кто, если не она, должна быть в наших рядах?
Голосование было единодушным. В парткоме утвердили и
рекомендовали внештатным сотрудником заводской многотиражки «Луч». В каждом
выпуске на ее страницах стали появляться мои статьи в рубрике «О людях хороших».
Так партия проложила мне дальнейший путь в жизни. «Верным
путем идете, дорогой товарищ», любила я шутить, повторяя один из ее лозунгов.
Я возвращалась домой с работы. И, как всегда на проходной,
разрезая на красной «Яве» толпу, меня встречал поклонник. Он не считался с моим
замужним положением, познакомился с Борисом и самонадеянно объявил ему, что все
равно «уведет меня». Борис тогда озадачил меня даже больше чем поклонник:
- Ты с ним будь терпеливей. Он и в самом деле тебя любит.
Так хотелось спросить:
- А что же делать с другими?
Пришлось немало потрудиться, чтобы он вернулся к своей
девушке. А на свадьбе пришлось сидеть рядом в качестве почетного гостя.
Мы шли с ним с работы. И вдруг он спросил меня:
- А кем бы ты хотела работать?
- Журналистом.
Каково было мое внутреннее изумление, когда буквально через
день Женя Соловей сообщила, что меня ждут в многотиражной газете
политехнического института «Молодой инженер».
Борис в это время уже был далеко от России. Он блестяще
защитил диплом, и его сразу же отправили на стажировку в Италию от Волжского
автомобильного завода. Вычислительная техника полностью была из-за рубежа, и от
свежеиспеченных выпускников зависела судьба государственного плана. «Кадры
решают все!» Этот лозунг первых лет пятилеток страны Советов никогда не стар. И
отбирал сотрудников сам - тогда еще заместитель министра автомобильной
промышленности - генеральный директор ВАЗа Виктор Николаевич Поляков. Таких
сынов Отечества Россия производила поштучно!
***
Сын
На каждую сессию Бориса свекровь устраивала нам погромы в
прямом и переносном смысле. Наши вещи летели на лестничную клетку, ребенок
пугался. Соседка Ида Моисеевна прибегала, хватала его из кроватки и уносила.
Потом свекровь подавала заявление в товарищеский суд, якобы мы хотим ее смерти.
И так все шесть лет - сессия за сессией.
Для сына эти погромы даром не прошли, в четыре годика он стал
заикаться. Сколько сыну пришлось страдать из-за этого, да так, что карьерный
рост навсегда остался на обочине жизни. Ни высшее образование, ни интеллект и
инженерные мозги не смогли заставить его не создавать себе комплекс. Слава Богу,
что он дал ему золотые руки, изобретательный ум и творческий потенциал. Женился,
«нарожал» троих прекрасных детей, теперь у нас большая семья, если учесть, что
мы сейчас с Борисом не только бабушки-дедушки, но уже и не один раз «про».
А от заикания сын все-таки избавился!
Семидесятые годы. Тольятти. Последней каплей послужила
встреча с еще одним логопедом. Красавец! Высокий, статный, с живыми серыми
огромными глазами, густой волнистой шевелюрой, редкостным литературным языком и
таким умным сердцем.
- Все зависит только от тебя. Никто за тебя не сделает того,
что должен сделать только ты сам. Только желание и усилие воли! - обратился он к
сыну со словами, которые я потом часто буду встречать в «Живой Этике». - Я это
знаю по себе: после окончания школы я поехал поступать во ВГИК. И это с моим-то
«багажом»! Я открывал рот и полчаса не мог закрыть. Твое заикание по сравнению
моим - ерунда! На экзамене ко мне отнеслись с большим терпением. Меня выслушали
и сказали: мы дадим тебе шанс. Через две недели у нас еще один набор. А сейчас
идите в наше общежитие и каждый день покупайте газету «Правда», и не читайте ее,
а пойте от и до. Да-да! Вслух! При всех! Победите себя – примем безоговорочно и
без экзаменов. Можете себе представить, что натерпелись мои друзья по общежитию.
Они спали, сунув головы под подушки. Я пел им днями и ночами. И к моменту
экзаменов и следа не осталось от моего заикания! Приняли действительно
безоговорочно. Но меня осенило – ведь я могу помогать таким же, как я сам. Так я
стал логопедом. Так что вперед! Помоги себе сам. Ты уже взрослый, чтобы
перекладывать эту ношу на маму.
Сын не впервые «приходит» ко мне. В двадцатом веке мы даже
дважды имели честь воплотиться тем же семейным составом и в той же иерархической
цепи.
В начале его приемными родителями были Лариса Рейснер и Федор
Раскольников. В восемнадцатом году, когда решалось, быть или не быть Советской
власти, они сражались с ее врагами на просторах Волги. Их жизнь трагически
оборвалась. В тридцатилетнем возрасте Лариса умерла якобы от брюшного тифа. Но
я-то теперь знаю истинные причины. Правда в огне не горит и в воде не тонет!
Как-то, в начале шестидесятых годов в доме Наташи Курбатовой мы собрались всей
компанией, среди которых были инженеры-конструкторы из КБ Королева, кандидат
наук, лингвист, преподаватель, врач. Нам с Борисом по девятнадцать, мы только
начинали взрослую жизнь. Кто-то заговорил о спиритизме, и мы со всей своей
пижонской бравадой, то есть по своему невежеству, поскольку далеко не безобидное
это занятие, решили «покрутить» тарелочку. «Вышли» на Кирова. На вопрос, кто
виноват в его гибели, нам ответили:
- Иосиф Сталин. Я множество жертв его.
Так вот и мы с мужем в том воплощении могли бы так сказать.
***
2014 год, август. Переволоки.
Видение:
Волга в районе Переволок в самой ее широкой части... Я
скольжу по ее поверхности в длинном невесомом темном платье до щиколоток, видны
лишь ступни. Я утишаю очаг подземного волнения, созданного переходом Крыма в
свою историческую ипостась. Я «нарезаю» круг за кругом ... и пою! Да так, что
сердце заходится от переживаний…
Я слушаю самою себя и констатирую: никто, кроме меня, не
сможет так пронзительно проникновенно это сделать! Здесь в восемнадцатом году
прошлого века я защищала советскую власть. Не раз скакала в авангарде,
подставляя себя под пули. И кто, как не я, знает, что такое гражданская война...
Сердце пронзительно щемит и замирает от предчувствия беды... И я продолжаю петь,
пытаясь каждым кругом, каждой строчкой предупредить бессмысленную бойню...
Там вдали, за рекой
Зажигались огни,
В небе ярком заря догорала,
Сотня юных бойцов
Из буденовских войск
На разведку в поля поскакала.
Они ехали долго
В ночной тишине
По широкой украинской степи,
Вдруг вдали у реки
Засверкали штыки:
Это белогвардейские цепи.
И без страха отряд
Поскакал на врага,
Завязалась кровавая битва,
И боец молодой
Вдруг поник головой —
Комсомольское сердце пробито.
Он упал возле ног
Вороного коня
И закрыл свои карие очи:
«Ты, конек вороной,
Передай, дорогой,
Что я честно погиб за рабочих».
Там вдали, за рекой,
Уж погасли огни,
В небе ясном заря загоралась.
Капли крови густой
Из груди молодой
На зеленые травы сбегали.
А на волжском берегу собрались женщины. Они сидят, спустив
ноги над крутым берегом. На них вязанные теплые кофты, длинные широкие темные
юбки, на ногах чеботы, на головах темные шерстяные платки, из-под которых
выбиваются тонкие белые. Слушают, подперев кулачками головки, и горестно
раскачиваются в такт моему пению, они тоже помнят лихие времена.
А на противоположном берегу Волги, тогда еще не перекрытой
дамбами, взявшись за руки, следят за мной Федор Раскольников и мальчик, в
которых я узнала мужа и своего сына…
Очнулась. На сердце тяжесть. Я же знаю, что значат мои
«волхования»...
Не так все пошло в «датском государстве»! Отступили наши во
главе с «гарантом» в «пяти минутах ходьбы» до логического завершения... А зря!..
Ведь обнадежили народ, и он готов был сбросить с себя иго фашиствующих
молодчиков... И жертв с обеих сторон было бы меньше!
«Перелистала» видение: Волга. Сердце России... «По полевым
сводкам» на Украине назревает гражданская война... Повторение восемнадцатого? Но
будут ли новые Рейснеры и Раскольниковы не щадя живота доводить дело
освобождения народа Украины до логического завершения?..
А я, наконец-то, увидала своего мужа в том воплощении, и
поняла - Дима был тогда нашим приемным сыном. Своих детей у нас не было, а был
приемный сын. И они с отцом нередко оставались одни, в то время, как мне
приходилось выезжать на опасные дела по причине своих профессиональных и
партийных обязанностей. И тогда им ничего не оставалось делать, как с замиранием
сердца ждать моего возвращения...
Сколько информации можно почерпнуть из простого, казалось бы,
видения: ну стоят и стоят себе на берегу муж и сын... Ну пою я и пою, с чего-то
непонятного, нарезая круги на водной глади... И сколько знаний просыпается в
твоем сердце, средоточии чаши накопления... И трудно уже тебя сбить с пути,
когда ты видишь своими глазами, слышишь своими ушами и опять переживаешь все
заново...
«Видеть глазами сердца... помнить свои воплощения сердцем...»
***
(2009 г.)
Это видение заставило меня замереть, словно бабочку из
коллекции натуралиста, проколотую булавкой в самое сердце…
Франция. Версаль. Королевский дворец.
Я в скромном «под горлышко» платье бледно-небесного цвета с
облегающим лифом, застегнутым на мелкие пуговки, обтянутые той же тканью, в
пышной длинной юбке с кринолином, подчеркивающей стать и тонкую талию. Дымчатые
волосы гладко зачесаны на прямой рядок и забраны на высокой шее в тугой узел.
Слегка удлиненный худощавый овал с тонкими чертами лица. На нем нет ярких
красок, но оно притягивает к себе, словно полевой цветочек, глядел бы да
глядел... Но нет на нем радости! Одна сосредоточенная напряженность… Осторожно
открываю дверь комнаты, выглядываю. За дверями стоит подтянутый, высокий,
крепкого сложения охранник с мушкетом в руках. При моем появлении он пытается
преградить путь, недружелюбно сверкает глазищами. Я, словно не замечая,
хладнокровно отстраняю его, прекрасно понимая, откуда дует ветер, челядь -
лакмусовая бумажка. Смотрю, безопасен ли путь. В поле зрения попадает молодая
красивая особа. Это же моя сестра Валюшка! Она в бронзово-золотистом длинном до
пят платье с отходящим на шее высоким воротником, как у королевы. Платье-то она
только что сшила, совсем недавно. Интуитивно, в память о Версальских «походах»?!
И оно послужило «спусковым крючком»... На ее красивых каштановых распущенных до
плеч волосах корона… Та самая, что она получила в этой жизни в конкурсе
«дочки-матери». Как знак того, что она фаворитка короля - «королева на час».
«Валюшка» торопливо бежит вверх по ступенькам, поддерживая
руками подол платья. Увидав меня, смущенно улыбается и скрывается за дверями
королевской опочивальни. Охранник высокомерно оглядывает меня с головы до ног,
показывая всем видом, чего я стою по сравнению с фавориткой. Но у меня даже
мускул на лице не дрогнет, у меня по-прежнему ровно-напряженное состояние духа,
привыкшее к горечи и опасностям.
И слышу голос Учителя:
- «Никто тебя не унизит, кроме тебя самой»…
Но вот я уже веду за руку малолетнего сына лет четырех. Это
Дима... Мы сбегаем со ступенек дворца... На нем прогулочный костюмчик с большим
круглым белым воротником, окаймленным тонким изящным белоснежным кружевом,
«бермудки» с плотными гольфиками на ногах и ботиночки с большими бантами…
Останавливаемся у пруда, прячемся под кроной плакучей ивы. Ее тонкие ветви
свисают в воду, ложатся на изумрудную зелень лужка, закрывая нас от посторонних
глаз. И сквозь листву я все же вижу: вдалеке от нас стоят мушкетеры, и кто-то
докладывает о нашем присутствии. И вот от этой группы отделяется сам капитан
мушкетеров элитной охраны короля и, не разбирая дороги, бежит к нам! На его
широком и грузном торсе камзол бледно-голубого цвета с большим белым воротником,
по которому нашиты белые мальтийские кресты. Его лицо пылает гневом! Он весь в
ярости! Растрепанные полуседые неопрятные пряди волос свисают до плеч, обнажая
немолодое с отвисшими щеками лицо!.. Так это же Л.В.!.. «Капитан» резко
останавливается перед нами. Его ладонь легла на эфес шпаги. Я вижу сверкающий
полуобнаженный клинок! Еще немного и... Я спокойно кладу руку на стриженую
головку сына, и, не теряя состояния духа, закрывая его собой, продолжаю
хладнокровно смотреть на врага. Капитан в бешенстве кричит:
- Все равно, когда он вырастет, я убью его!
И со всей злобой отправляет шпагу в ножны...
От этого клацанья я просыпаюсь...
Осознаю - Учитель не просто любопытства ради навевает мне
такие видения. Жди продолжения… Будь к нему готова. Знание это сила!..
Как знаю из истории, вопреки всем интригам того века, сын
вырос и правил Францией семьдесят два года, больше, чем какой-либо другой король
в истории Европы. Вступил на престол, когда ему не было и пяти лет. Согласно
завещанию короля, регентство было передано матери. Почти двадцать лет она
правила страной в тесном тандеме с первым министром Франции.
И теперь уже в этом воплощении мне стало понятно, «отчего»
Л.В. «капитан мушкетеров, верная охрана короля», намеревался убить сына. И
почему, уходя в мир иной, кардинал, первый министр королевства, все свое
состояние распорядился передать в руки наследника престола. Кардинал и капитан
были непримиримыми врагами. И виною тому была женщина...
«Никто не унизит тебя, кроме тебя самой»...
Как вовремя Учитель бросил якорь спасения... Не одни мы в
этом мире бодаемся с судьбой, всегда есть «Око Всевидящее», хроникер твоей жизни
в Круге Вечности…
«Поражающая легкомысленность человечества, когда они на
каждом шагу оставляют самые страшные наслоения мыслей. (…) Усматривая среди
сферы огненной остатки неосторожно брошенных в пространство мыслей, можно
припомнить старую загадку: «Что не может сгореть?» - «Мысль». Ту мысль, прочную
среди слоев пространства, рождает человечество».
(«Сердце», №160)
1992 год. Осень.
В первые дни моей работы помощником Шапошниковой один за
другим засланные «казачки» уговаривали ее не брать меня, якобы «предатель» я. И
вроде бы потом эти «казачки» покаялись - не по своей воле это делали, тем не
менее, как я поняла, сомнения в душе Л.В. они оставили. И вот, спустя девять
месяцев, нарыв прорвался.
- Если ты меня предашь, я убью тебя.
- И есть чем? - принимая за неудачную шутку, ответила я
иронично. «Не за этим Учитель послал меня к тебе помощником», - хотелось
сказать. К тому же, в первые дни работы, я уже, к своей горечи, из видения
знала, что этот день придет - уйду в день траура, но не по мне, под «зонтиком»
Л.В., который сломается под натиском тьмы. И я едва сдержалась, чтобы не сказать
ей - не я предатель! Все наоборот!
- Да. Есть, - как само собой разумеющееся, с вызовом ответила
Л.В. - Ты же знаешь... В сорок первом я прихватила с передовой пистолет.
- Но предательство не мой путь.
- Хорши предали Рерихов и поплатились, - она словно не
слышала меня. - Их сын был убит в подвале того же музея, который они прибрали к
своим рукам. Бог наказал их.
- Любите вы все сваливать на Богов. Боги не мстят.
«Серебряные нити» были оборваны самими Хоршами. Если есть хоть какая-то ниточка
связи с Ними, Они помогают. Предательство Хоршей оборвало ее. И потому во время
беды они остались наедине с ней. Этот урок я заучила, когда тебя хватил
сердечный приступ. Я тогда прильнула к твоей груди и услышала звон «серебряных
колокольчиков». Они шли вверх и тут же назад, по нарастающей. И ты тут же
очнулась. Так приходит помощь, если связь не нарушена. И, к тому же, рядом я, -
пыталась я все перевести в шутку.
- Все равно, если ты предашь меня, я убью тебя, - потом
помолчала и продолжила: - А лучше н-е-е-ет! - Она торжествующе откинулась на
спинку бульварной скамейки, - это слишком было бы для тебя просто! А вот достать
тебя через сына!..
«Ну, это уж слишком», - хотелось встать и уйти навсегда. Но!
«Судьба – приказ!». Не ради этого Учитель направил тебя к ней помощником.
Но легче от этого особо не стало.
...Ну как вместить эти выверты такой личности, как Л.В.?
Доверенная Учителей, и такая дремучесть! Вот они – кровавые объятия кармы!
«Куриная слепота», называю я карму и то явление, когда Любовь Божья подменяется
ревностью! Ревность сродни предательству! И куда деваются в тот момент знания
законов Космоса - законов свободной воли, все покрывающей Любви?
Ладно, Л.В. просто большой ребенок, решила я. Просто ей в
детстве, по ее признанию, как и мне, не хватало материнской Любви. А
встретившись, мы «как-то» сразу объединили наши сердца вокруг главного дела, и,
казалось бы, сразу изжили прежнюю карму взаимопониманием и силой Любви. Она
лилась через меня Сверху с такой мощью, что голова «врастала» в плечи! А
оказывается, она еще выдавливала из нас страсти прошлых накоплений, как зубную
пасту из тюбика. Но без этого и не прочистить «дымоход»! Я «ассенизатор и
водовоз, революцией мобилизованная и призванная». Надо перетерпеть и все
наладится?!
Пожалуй, и впрямь надо держать ухо востро, поменьше проявлять
себя со своими видениями, связями с Учителем, оттягивать время «ч», пока не
сделаю того, чего Они там, Наверху, ждут от меня…
***
Из дневника:
(1996 г., июль)
Я уже год не работаю в Центре. Л.В. предала-таки меня, но мой
уход стоил ей инсульта, и по ее просьбе я вернулась. Но не в Центр, а быть
рядом.
Мы уехали с Л.В. на Балтийское море. Л.В. повела себя так,
что мне пришлось вернуться. И, как потом я узнала, мой уход опять сыграл с ней
злую шутку. От обрушившегося на мою голову гнева она оказалась в критическом
состоянии, чуть было не потеряла зрение...
В ту ночь прошло видение: я сижу у своего дома в позе лотоса,
и вижу на противоположной стороне города дом Л.В. и ее рядом. На моих глазах она
превращается в большую тучную серую кошку, встает на задние лапы, и, круто
развернувшись в мою сторону, со всей страстью кидает в меня булыжник. Я только
слегка отклоняю голову. Камень просвистел мимо левого виска. Она прицеливается
второй раз, кидает булыжник с еще большей яростью ... и попадает в чрево!..
Она что, не понимает, что делает? Я в ужасе от ее
коварства...
А дальше вижу: Л.В. недвижимо лежит в моей комнате на диване.
Глаза закрыты, а я сижу рядом, глажу ее по голове и причитаю:
- Лев!.. Это бумеранг... Я не виновата. Я же предупреждала
тебя, я под Их Щитом!.. Это бумеранг!.. Я же предупреждала!
Очнулась от видения. Проанализировала его. Поняла, что Л.В. в
Москве и мстит мне за мой уход от нее...
В тот роковой час я была за тысячу верст от места крушения...
Часы показывали пять дня, когда я стремительно погрузилась в транс. «Вышла» с
перекошенным от напряжения лицом и стиснутыми до хруста зубами.
Как потом оказалось, именно в эти роковые часы произошли
события, «подготовленные» веками. Иллюстрация к тому, чем могут обернуться наши
слова, оброненные в раже… Срока давности они не имеют!..
Сын набирал скорость, въезжая на мост на своей «Ауди».
Впереди ехала большегрузная машина. Он стал обходить ее. Теперь впереди
оказались «Жигули». Он, было, пристроился за ней, а она вдруг возьми и резко
затормози, запоздало показывая левый поворот. Тормозить бесполезно, все равно
влепишься, и неизвестно чем еще это закончится для себя и коварного водителя
этой «легковушки». И сын из двух зол выбрал меньшее, не нашел ничего лучшего,
как пожертвовать собой: взять вправо, вклиниться между колесами
«дальнобойщика»...
Тот протащил его на расстоянии сантиметра от рокового
автомобиля, и выбросил на встречную полосу. Слава Богу, на ней не было встречных
машин! «Ауди» дважды перевернуло, и она встала на свои колеса уже в кювете! Сын
не успел даже испугаться. Отделался лишь проутюженным о большегруз правым боком
автомобиля.
Вот тебе и «камень в чрево»! Вот тебе и «когда он вырастет…»
Это было в воскресенье. А днем раньше, в субботу, сестру
Валюшку, ту фаворитку короля, нам в такой степени не удалось защитить… Ее машина
так же, как и у Димы при аналогичных обстоятельствах, была выброшена на
встречную полосу, но не избежала столкновения лоб в лоб... Сестра была зажата в
кабине так, что ее вырезали автогеном из груды металла. Профессор, осматривая
ее, сказал на прощанье:
- Я так и не понял, за счет чего вы остались живы?!.. Придете
домой, поставьте свечку Николаю Чудотворцу.
К этому роковому времени мы не общались с сестрой уже два
года. Сестра, мягко говоря, подло повела себя по отношению ко мне, и «серебряная
нить» была нарушена…
Вот так коварные намерения далеких и близких времен
реализовались в этом воплощении: «когда он вырастет…», «а вот «достать» тебя
через сына!»
Месть! Мысль материальна.
Но неужели мы встретились опять ради того, чтобы повторять
ошибки прежних воплощений?
ЧАСТЬ 5. Тольятти
Глава 1
Волжский автозавод
Семидесятый год. Апрель
Муж только что вернулся из полуторагодовой командировки в
Италию на ФИАТ, где выпускались малолитражки, по образу и подобию которых
делались наши «Жигули», и мы переехали в Тольятти. В этот день вся страна
отмечала столетие со дня рождения вождя революции Владимира Ильича Ленина. В тот
день с конвейера сошел первый автомобиль «Жигули».
Партком Волжского автозавода направил меня в заводскую
многотиражку «Волжский автостроитель».
До получения квартиры было еще три месяца, и первое время мы
прекрасно «кантовались» в автомобиле. Моя подруга-однокурсница Саша
Миневич-Ходорковская, когда ее спрашивали, где я сейчас живу, отвечала:
- Как увидите на дороге белый «Москвич» с номером «92-36
КШЛ», там она и живет.
Так оно и было. Ночевали на красивейшем берегу Жигулевского
моря, а с наступлением холодов перебрались в квартиру тети Вали, младшей дочери
моей любимой тети Любы из деревни Подгорная, в которой совсем маленькой я
прекрасно проводила время. На короткий срок им пришлось потесниться.
В двадцать пять мы уже имели и машину, и двухкомнатную
квартиру на Приморском бульваре с великолепным видом на море и Жигули. Возможно
ли это в сегодняшнее перестроечное время, когда не в семнадцатом, а сейчас все
разрушали «до основанья, а затем…»
Объектами моей работы в газете стали строительство нового
города и главный конвейер автозавода. Как только я появлялась на его территории,
сборщики приветствовали меня гудками. Так я и шла вдоль конвейера под их
аккомпанемент.
Работа обязывала вдвойне, и «дресс-код» для меня был далеко
не на последнем месте. С одеждой все было вполне, если учесть, что я сама шила и
муж из Италии привез немало, а вот найти приличную и теплую обувь было просто
невозможно. А зима на Волге всегда с крепкими морозами. И Новый город меня
доконал. Город вообще был построен на месте, где даже волк норы не рыл. Кроме
жесткой и колючей травы, что скатывалась в огромный шар высотой выше роста
человека, потому и называлась «перекати-поле», здесь ничего не росло. Зато, как
удобно, решили проектанты - готовая строительная площадка! Неважно, что здесь
еще вдобавок свирепствовала так называемая роза ветров. Ее создавала быстрая и
холодная Уса. Разрывая собой гряду Жигулей, она вливалась в русло Волги,
пополняя собой водохранилище, как мы его называем - Жигулевское море,
двадцатичетырехкилометровой ширины!
Понимали ли проектанты, что пока растут деревья, первым
жителям придется уйти в мир иной раньше отведенного Богом срока? Передовая! И
этим все сказано? «Лес рубят, щепки летят», как я оправдывала кровавый разгул
советской власти в предыдущем воплощении, и теперь сама оказалась этой самой
«щепкой» и, что самое интересное, - в том самом месте, что и в восемнадцатом
году.
Тот Новый год мы встречали у нас дома с Татьяной З., коллегой
по многотиражке. Дом наш на Приморском бульваре стоит как раз напротив той
«розы», «принимая огонь» на себя.
На следующий день Татьяна собралась домой. А ветер
свирепствовал! Да так, что вековые деревья, вырванные с корнями, лежали, словно
это спички, вдоль трассы в лесополосе, разделяющей Тольятти на два массива –
старый и новый.
Я прилипла к окну в ожидании появления Татьяны на остановке
автобуса. Жду, жду. А ее нет и нет. Вот и автобус подошел. Не успели пассажиры
выйти, как их тут же подхватило сногсшибательным ветром. У бедной старушки
вырвало чемодан из рук и покатило по обледенелой дороге, словно щепку. Почему ей
никто не поможет? И где Татьяна? Уж больше часа прошло? Звонок в дверь.
Открываю. Передо мной моя Татьяна с окровавленными ладонями и продранными
колготками на окровавленных и измазанных грязью коленях.
Как оказалось, трое мужиков, взявшись за руки, пытались
прорваться из-за угла дома помочь той бабушке с чемоданом, но ветер по наледи
катил их назад.
Потому программа озеленения города у Генерального директора
ВАЗа В.Н. Полякова, как заслон от стихии, была на первом плане. Для ее
осуществления он пригласил из Мангышлака ведущего инженера - Асю Александровну
Елисееву. Я писала о ней очерк. Она прекрасно справилась с этой задачей на
полуострове Мангышлак, где в XIX веке проходил ссылку Тарас Шевченко и
основательно подорвал свое здоровье. Сейчас, спустя десятилетия, работа
озеленителей дала свои результаты: серебристые тополя, подпирающие своими
вершинами небо, не только делают город приморским, но и украшают его зимой и
летом, а главное, создают заслон Розе ветров…
А в те годы, когда ветра затихали, мы получали компенсацию,
наслаждаясь красотой Жигулей, особенно летней ночью. Таинственная тень гор и
белые паруса яхт на лунной дорожке в жемчужных переливах моря при огромной луне
заставляла окунуться в эту красоту с головой в прямом и переносном смысле этого
слова.
А зимой в ясную погоду еще и лыжи! Пройтись по ослепительно
белому снегу над Волгой по ее крутым берегам было одно удовольствие…
В тот день сын пригласил меня на прогулку. Он нашел
интересный склон, да еще с трамплином! Днем он уже обкатал его и сейчас скатился
первым, хотя едва устоял на ногах. Я стояла в раздумье. Что-то было не по себе
от вида этого жесткого склона в надвигавшихся серых сумерках над Волгой. А сын
снизу что-то кричал, махал руками...
Все произошло в считанные секунды. На трамплине меня
приподняло, и я со всего маху воткнулась носками лыж в яму, вырытую каким-то
злым демоном. Тело по инерции летело дальше, но застрявшие в ловушке лыжи резко
изогнулись, затрещали, подбросили и ... прихлопнули! Первое, что мелькнуло в
сознании - защитить лицо. И я выворачиваю шею как можно круче…
Когда я очнулась, надо мной стоял сын, в его глазах были ужас
и боль.
- Мама! Я же кричал тебе - не надо спускаться, кто-то вырыл
яму под трамплином!
Рядом стоял обрюзгший с крупным сизым носом неопрятный мужик
в телогрейке. Как оказалось, местный сторож. Его глаза были налиты кровью. Он
угрюмо смотрел на меня. Сомнений не оставалось, кому я обязана такой «радостью».
- Цела?
- Цела-то, цела. Да чем это отзовется в дальнейшем? - скорее
себе, чем ему ответила я.
- Вот и на том скажи спасибо. А то раскатались здесь.
Силу удара я оценила по лыжам. Они переломились на самом
толстом месте - у крепежа.
На следующий день стали твориться чудеса. Всех я стала видеть
ровно наполовину. К врачу не обратилась. Через день все встало на свои места.
Продолжение темы города Тольятти настигло меня уже в
Набережных Челнах. Метрдотель нашего увээсовского ресторана «Россия» подошел с
просьбой посадить за мой столик главного архитектора КамАЗа Сысоева Геннадия с
гостем из Москвы. Гость был мужчина в расцвете сил и очень хотел понравиться.
Он, к моему ужасу, оказался тем самым лауреатом Государственной премии, что
проектировал город Тольятти.
- Что-о-о? - заголосила я. - Так это вам, мы, несчастные
женщины города Тольятти обязаны своим утраченным здоровьем?! Это из-за вас моя
тезка не вылезает с больничной койки со своей эмфиземой легких! Если бы я знала,
то и близко не подпустила бы вас к своему столику!
Сысоев не знал, бедняжка, как смягчить ситуацию. Я решила
помочь ему и перевести разговор на другую тему:
- А с чем пожаловали к нам?
- Есть решение Правительства в пригородной зоне вашего города
построить атомную станцию. И мы уже нашли удобную строительную площадку.
- Что-о-о? - возмутилась я опять. - Вам мало Тольятти? Вы
решили угробить еще и Набережные Челны?
- Ну вы напрасно так горячитесь. У нас экологически чистый
проект, это лучше, чем строить ТЭЦ.
И начал аргументировать. Но он меня не убедил. А взрыв на
атомной станции в Чернобыле в 1986 году, по радиоактивному загрязнению равный
«тремстам Хиросимам», как подсчитали ученые, окончательно поставил точку в этом
вопросе. Не готово пока человечество принять дары атома по причине, лежащей на
поверхности, - отсутствию Культуры.
И на сегодняшний день я знаю: атомной станции в Татарии нет.
Татары – народ умный, особенно когда у них такой Президент,
как Минтимер Шаймиев.
Глава 2
Дождалась!
Ушла из «Волжского автостроителя». Мотивация более чем
достаточная: утраченное в борьбе с тольяттинскими ветродуями здоровье. Второе –
сын пойдет в первый класс, третье – «на носу» госэкзамены. Да и вообще, имею
право: муж шесть лет учился в дневном институте, а я и работала, и училась, и
семья, и ребенок на руках, и ночные бденья над курсовыми работами. Так что
очередь за мужем. Так я думала... И моя самонадеянность была сполна
«вознаграждена».
Этот период чуть ли не стоил мне жизни, если бы не «рука
ведущая». Как и каким образом на пороге появилась соседка именно в тот самый
роковой момент, когда склянка с кислотой была уже в руках…
- Дура! - выхватив ее из моих рук, гневно набросилась она на
меня. - Тебе что, мало примера Солтусов? Та со своей гордыней двух парней на
чужую бабу оставила, теперь ты туда же! Молодая. Красивая. У тебя что, свет
клином сошелся на этом кобеле? Что? У тебя в жизни никакой ответственности
больше нет?
В один момент просохли глаза. Мне стало стыдно.
Вот так простая соседка Люся одним махом разрулила жуткую
ситуацию в моей жизни, из трагедии сделав ее лишь очередной драмой. Тяжелой,
затяжной, но драмой. Все были живы, а я получила богатый опыт: загсовская
бумажка не панацея от семейных бед. И не смотри на мужа как на свою
собственность. Так же, как и детей, «Дети – это души, данные нам на сохранение»
- так гласит умное Учение. Словом, весь набор народной мудрости пришлось
вспомнить. Помогло. Теперь я знаю - при всей общности семьи, у каждого свой мир.
Культура – объединяющее начало, главное – «соблюдай правила дорожного движения:
«не уверен, не обгоняй». К тому же, надо быть мудрее: «правда – хорошо, а
счастье – лучше». Это же я спровоцировала его на эту «правду» - пришел вещий
сон. Три дня я ходила по квартире, как тигр в клетке. А потом за ужином взяла и
вскрыла «нарыв»:
- И долго мы все так будем мучиться?
- Кто «мы»?
- Я. Ты. Она...
- Кто «она»?
Я описала ее.
- Я сейчас иду на свидание. Если она скажет, что любит меня,
то мы поженимся.
В один момент началась такая рвота, что с меня враз «слетело»
шесть килограмм.
- Зато я честно все рассказал.
- А кому нужна такая честность? Она же меня чуть на тот свет
не отправила! Вот уж действительно: «Умный знает, что говорит, а дурак говорит
то, что знает».
И мудрый совет дала тогда ему невропатолог:
- Вы в ответе за жизнь этого человека. Любое ваше решение для
нее будет выздоровлением. Запомните: лю-бо-е.
И почему я тогда не разрубила этот узел, а положила все силы
на сохранение семьи? Что мобилизовывало меня и вело? Ответственность перед
семилетним сыном, что он из-за меня останется без отца? Или то, что свекровь,
наконец-то, получит долгожданный «подарок»? Она целых шесть лет добивалась
нашего развода. Что только ни предпринимала для этого: и товарищеские суды за
судами с грязью в наш адрес, и какими-то сногсшибательными утверждениями, что мы
якобы хотим ее смерти. Откуда этот бред у нее? И ее походы к родителям тех
одноклассников, что были в меня влюблены, и на мой завод в профсоюзную
организацию! И письма Генеральному директору ВАЗа В.Н. Полякову, и в центральные
газеты и журналы! Что же на самом деле дало мне реальную силу вернуть отца сыну,
а главное изжить карму и с ним, и с его матерью, у которой ее «бред» оказался не
на пустом месте?
Но все ответы на эти вопросы были впереди... А тогда я и
понятия не имела ни о какой «карме», просто шла по жизни так, как вело сердце,
как мудро написал поэт Эдуард Балашов:
Когда живешь, как жизнь идет,
Тогда и жизнь в тебе течет.
И в вечном ходе бытия
Восходит в вечность жизнь твоя.
Глава 3
Институт повышения квалификации
Позади институтские госэкзамены. Пора работать...
Но не тут-то было! Город, где одно место работы – ВАЗ, не
самый лучший для жизни. Поиски ее привели меня в институт повышения квалификации
руководящих работников и специалистов Минавтопрома на базе Волжского
автомобильного.
- У меня и есть, и нет единицы редактора, - сказал директор.
- Ее уже несколько месяцев держит одна особа - Галина Ивановна Кальжанова. Если
хотите, найдите и узнайте, каковы ее планы. Если все сложится, я с удовольствием
возьму вас в штат, но на одном условии – помочь мне с оформлением кандидатской.
Фортуна – дама простая, и не надо только поворачиваться к ней
задом. Надо только потрудиться. Так я и познакомилась со своей тезкой.
Раньше мне приходилось вскользь слышать о ней от коллег по
редакции: она была сотрудником городской газеты, потом родила второго сына, и
назад ее почему-то не приняли. Не взяли и в нашей заводской многотиражке.
Ответственный секретарь Клавдия Васильевна Кащеева сделала для этого все. Доводы
были просты: мать малого дитя - обременение для работы. Тем же концом она
проходилась и по мне. К ее неудовольствию я тоже была в какой-то мере
обременением для коллектива, два раза в году мне приходилось уходить на сессию,
хоть я и оставляла так называемый задел. Это меня и «приклеило» к Галине
безоговорочно и стерло все данные ей ранее характеристики. Да и вообще ее
внешний вид, коммуникабельность и богатый внутренний мир не оставляли
равнодушным. И я на целых тридцать лет влипла в это общение, обусловленное, как
оказалось, непростой кармической завязкой, как я называю ее иногда - «куриная
слепота».
Так я стала работать в институте повышения квалификации.
Народ там оказался весьма не простой. В основном жены руководителей ВАЗа и
города. Одна Дальмира Исакова чего стоила! Ее муж был первым заместителем
Генерального директора ВАЗа, а потом и Генеральным.
Рабочий день в институте начался с визита одиозной дамы,
сильной своими связями с головным институтом Министерства и к тому же местным
вождем и вдохновителем интриг. Бесцеремонно оглядев меня с ног до головы,
заявила, что знает, для чего Сниткин взял меня на работу, и что «они» приложат
все силы, чтобы из этой затеи ничего не получилось.
И не получилось! На следующий день я не обнаружила в своем
столе материалов его кандидатской работы. Чьих это рук дело, мне было понятно.
Как это ни странно, директор отнесся к этому прецеденту
спокойно, словно ждал его. И, тем не менее, я пошла к этой даме. На следующий
день папка лежала на прежнем месте. Но с того времени я работала, как и все –
методистом. Работа не самая интересная, но другой пока не было. Внимание же к
моей особе со стороны «коллег» не ослабевало, а даже наоборот. Как же, я
ставленница директора! Но «лучше с умным потерять, чем с дураком найти», как
любила говорить моя любимая тетя Настя, совесть Белоруссии, и тоже так решила я.
При моем появлении «коллеги» дружно смолкали. Однажды до меня
долетела фраза:
- Да она специально провоцирует вас своей открытостью!
Это они, значит, обрабатывали Женечку, коллегу, с которой мы
делили один рабочий кабинет.
Ух, как закрутили! Хорошо, что я прошла эти уроки раньше,
благодаря свекрови. Та на всех товарищеских судах в течение шести лет совместной
жизни постоянно оговаривала нас с Борисом, искренне утверждала, что мы хотим ее
смерти.
Спустя месяц Галина Ивановна предложила мне перейти в отдел
технической эстетики ВАЗа. Опять же, по семейным обстоятельствам она сама не
могла воспользоваться этим предложением и рекомендовала меня. Конечно же, я
согласилась. И работа интересней, и оклад выше, и от баб подальше. Я уговорила
Сниткина не препятствовать мне. Он посожалел, но понял и выразил готовность в
случае чего взять назад.
Заявление о приеме необходимо было подписать у первых лиц
объединения - секретаря парткома ВАЗа и председателя профкома. На собеседовании
в парткоме решили - «такая корова нужна самому». И второй секретарь Анна
Михайловна Гурова предложила работу в парткоме в качестве инструктора. Но, к ее
недоумению, я категорически отмела это почетное предложение.
Накануне выхода на новое место позвонил начальник отдела
эстетики и смущенно сообщил, что ему позвонили из парткома и запретили меня
брать.
- Что за шутки? Заявление же подписано всеми!
Тот что-то промямлил, и я пощадила его, расспрашивать дальше
не имело смысла, решила я.
Значит, Гурова отомстила, домысливала я. Хорошенькое
положеньице - здесь уволена, там – не принята!
Обрадовался один Сниткин. Но желание знать, кто стоит за
этим, не улетучивалось.
Тезка провела свое расследование.
- Ты знаешь секретаря райкома партии нашего района?
- Нет.
- Ну может быть, когда-то сталкивалась с ним, когда работала
в газете?
- Это же не мой объект.
- Ну так вот, этот Грищенко позвонил в партком и спросил:
«Что за б… вы берете на работу, да еще и в идеологический отдел?»
- Грищенко? Все понятно! Так это его жена работает у
Сниткина, она еще и секретарь парторганизации! То-то она все время недобро косит
глаза в мою сторону! Так, значит, это ее рук дело!
А жене Грищенко я, оказывается, еще со времен моей работы в
многотиражке была «поперек горла» - видите ли, в управлении сбыта ВАЗа, где она
раньше работала, мужчины уж очень оживлялись при моем появлении.
Теперь я уповала только на Того, кто все видит, и все слышит,
я всегда знала и знаю, что человек за все расплачивается рано или поздно. И надо
только дождаться «Его Величества Случая», решила я.
Интриги усилились. Я оказалась в эпицентре противостояния
двух неравных сторон: за Сниткина, и против Сниткина. Но я уже давно для себя
решила, что лучше. А лучше - это не надо изменять себе.
За что они так невзлюбили Сниткина? Симпатичный. Молодой.
Демократичный. Коммуникабельный. Режим работы в институте свободный. Заботится о
сотрудниках. Автобус в нашем распоряжении, куда угодно можно было поехать всем
вместе и по отдельности. Летом в обеденный перерыв даже на Волгу. Ну где они
второго такого найдут? И что он им так помешал? А личная жизнь на то и личная,
чтобы никто в нее нос не совал. Прецедент высосали из пальца.
«Высокопоставленные дамы» заставили его секретаршу накатать на него донос. На
четырнадцати страницах та описала якобы его домогательства. И бедного директора
на партийном собрании и заседании райкома наградили строгим выговором с
занесением в личное дело. Дали год испытательного срока. Если через год за него
не проголосует большинство, то исключение из партии и снятие с поста. И тут
появляюсь я. Потом еще несколько преподавателей мужского пола. Пирамида,
выстроенная женами сильных мира сего, зашаталась. Подошло время перевыборов
партийного руководства. Вторым секретарем большинством голосов избрали меня.
Пришел срок, и директора мы отстояли.
Я уже привыкла к презрительным взглядам именитых жен. Все это
время коллега, сидевшая со мной в кабинете, милая и сердечная Женечка все
страдала и страдала оттого, что мне объявлен бойкот:
- Галина, может быть, надо как-то найти с ними общий язык?
- Женечка, а какой? Все средства общения уже апробированы.
Остается только одно - ползти к ним на коленях и пресмыкаться. Они же этого
только и хотят. Вы готовы? Я – нет.
- И я тоже.
- Тогда потерпите. Правда на нашей стороне. Рано или поздно
все встанет на свои места. Придет время, и дверь нашего кабинета откроется, и на
пороге появится «сама», и будет просить прощения. И еще будет «мировая», и еще
будем чай пить за одним столом.
- Мне бы вашу уверенность.
- Так возьмите!
Мы не успели с ней отхохотаться, как в дверь постучали. И на
пороге комнаты появилась «та самая», главная по интригам. И то, что мы дальше
услышали, превзошло все ожидания. Я знала, что так будет, но не знала, что вот
прямо сейчас!
- Галина Ивановна, простите, пожалуйста, меня за все зло, что
я вам причинила. Хороший вы урок нам всем преподнесли: несмотря на вашу
молодость, оказались мудрее и щедрее нас. Я говорю искренне.
Бедная Женечка заплакала от радости. С того времени она всем
новичкам рассказывает: «Вот, как наша Галочка любила говорить: Боженька Он не
фраер, Он все видит, и за все человек расплачивается, рано или поздно».
А потом мы закрепили мировую праздничным столом. Во главе
сидел Сниткин. И первый тост был в мою честь…
И «Его Величество случай» тоже не замедлил ждать.
Я пошла в райком партии, сдавать очередной отчет. Навстречу
по длинному коридору катился словно колобок первый секретарь автозаводского
райкома партии Грищенко. Он поедал меня блудливыми глазками.
- Ой! Какая красивая девушка! А я почему-то ее не знаю, -
«запел» он, сладкоголосый...
Я остановилась, словно меня сразила молния, не сводя с него
гневных глаз! Искры летели! Гнев справедливого возмущения душил! Я едва
справилась с собой, помогла фраза С. Моэма из пьесы «Театр»: «Чем длиннее пауза,
тем талантливее актер», и нарочито медленно стала цедить сквозь зубы:
- Бибикова… Галина Ивановна… Филиал института повышения
квалификации руководящих работников и специалистов Министерства автомобильной
промышленности Союза Советских Социалистических республик… Редактор...
Методист... Секретарь партийной организации.
По мере того, как я говорила, он бледнел, челюсть отвисала,
на смену пришло глупое выражение животного страха. Наконец, заикаясь, он
проблеял:
- Я в-в-вас не знаю.
- Я и не сомневалась в этом, - жестко резюмировала я. - Тем
более, по какому праву вы дали мне такую характеристику в партком ВАЗа?
- К-к-акую? - еще больший испуг исказил его уже совсем
красное и потное лицо.
- Тем более, не положительную…
По коридору сновали люди. Они с любопытством оглядывали нас.
- Я все объясню! - наконец встрепенулся Грищенко, - только
давайте пройдем ко мне в кабинет. Пожалуйста!
Стены огромного кабинета не спасали. Он, было, сел в свое
кресло. Но тут же подскочил. Вышел из-за стола. Вид у него был жалким. Он
переминался с ноги на ногу, не находя подходящих слов. Я намеренно не помогала
ему. Какие оправдания? Надо уходить, решила я.
- Так вот! Запомните на всю оставшуюся жизнь: за все человек
расплачивается рано или поздно! Предупреждаю, если еще захотите применить свою
власть во зло, вспоминайте меня!
Как я дошла до рабочего места, помню с трудом. Женечка по
моему виду сразу поняла, что случилось.
На следующий день жена Грищенко столкнулась со мной в
коридоре института, панический ужас исказил ее лицо, она моментально скрылась за
первой попавшейся дверью!
- Женечка! Что это с нашей всесильной дамой? Шарахнулась от
меня, словно от чумы.
- А вы разве не знаете? Ее муж вчера попал в автомобильную
катастрофу. Лежит теперь с переломанной ногой. А она беременна.
- Тогда передайте, пожалуйста, ей: беременных женщин я «не
кушаю».
Вот так, сама того не ведая, я прошла эту «дорогу в джунглях»
с каждым ее «обитателем» по сознанию. И было мне тогда двадцать восемь лет. А
Сниткин вскоре уехал с молодой и красивой женой в Красногорск. Та родила ему
сына. Они назвали его Михаилом, в честь нашего первого секретаря
парторганизации, главного стратега и тактика в борьбе с интриганками,
интересного рассказчика многовековой истории России и настоящего полковника,
хотя и в отставке.
На место Юрия Михайловича пришел другой, и тут-то они и
узнали разницу. Что называется, «за что боролись, на то и напоролись».
Жизнь продолжалась. И продолжались страсти вокруг меня. «Ни
года без стресса», кажется, под таким девизом я приехала в Тольятти. Впрочем, я
несправедлива. Это было всегда - и до, и после. Судьба испытывала меня на
прочность. И все обычно начиналось с противостояния, а заканчивалось миром.
Но моя история в институте повышения квалификации имела свое
продолжение.
Глава 4
«Гелибтер»
Я еще работала в институте, когда меня пригласили редактором
в отдел рекламы, печати и кино-фоторабот. Этому я опять была обязана Галине
Ивановне.
- «Смольный» на проводе. Владимир Ильич слушает! - Телефон
трезвонил без умолку, и без умолку он повторял:
- «Смольный» слушает.
- Владимир Ильич! - обратилась я к нему.
- Зовите меня просто Ильич.
- Хорошо. Ильич, чем ваша мать думала, когда давала вам это
имя? Разве не понимала, какие последствия вас ожидают?
- Да это не мать, а акушерка. Когда я родился, она
запричитала: «Ну, прямо генерал! Прямо генерал!» И потом, матери вообще было не
до меня. Она была уже хорошо беременна, когда отца расстреляли. И что только ни
делала, чтобы избавиться от меня. Даже со шкафа прыгала. Но нас просто так не
возьмешь, ничего, говорю, перезимуем! Правда, облысел с тех пор.
- Да. Печальная история. А за что отца-то расстреляли?
- Тридцать седьмой год.
- И что? Этого достаточно?
- Мы жили на Украине. Отец был министром Госстраха.
Да. «Уважительная» причина.
Восьмое марта 1974 года. В магазинах купить нечего. Только
достать «с заднего кирильца», как говаривал наш любимый советский сатирик
Аркадий Райкин.
Мужчины из смежного отдела достали по великому блату духи
«Красная Москва». Пришли к Ильичу, чтобы тот сочинил поздравление. И тот
сочинил:
Французы пахнут по-французски,
А мы, советские, по-русски.
И нет у нас судьбы иной,
Как пахнуть «Красною Москвой».
Отдать надо должное - начальник был оригинален. Если бы не
его ярко выраженная национальная черта – считать, что он самый умный, цены бы
ему не было. Интеллигентен. Талантлив. Искрометен. Коммуникабелен. Душа
заводского КаВээНа, вышли на всесоюзный финал, успешно «засветились» на ТВ,
особенно пришлась к месту и времени его реплика: «Как только на дороги страны
вышли «Жигули», у «Москвича» фары сразу стали квадратными». Хороший организатор
и вообще просто замечательный человек. Всегда найдет возможность выполнить любую
просьбу. Особенно, когда касалось моих. Особого спектра лекарств в городе не
было, а моей подруге Галине Ивановне с ее сердцем и эмфиземой легких, нужны были
вообще диковинные. Достать их мог только Владимир Ильич. Но, все равно,
дополнительного места в моем сердце он так и не завоевал. И все время из-за
этого у нас шла борьба. Я за то, чтобы быть в дружественных отношениях, ему же
этого мало. В итоге, ничего из этого не получилось и к хорошему это не привело.
Работа в отделе рекламы была интересна своей многогранностью.
Каждый раз приходилось «осваивать целину», прежде чем написать проспект
очередной модели автомобиля, или уникальной техники и технологии производств,
экономики и организации труда, и массу другого, поскольку передовое в СССР
объединение ВАЗа наделяло своим уникальным опытом не только автомобильную
промышленность.
- Галина Ивановна, я так люблю печатать ваши материалы. Вы
все время столько любопытного в них вносите. Где вы все это находите? Казалось
бы, такая ерунда - пожарное дело. А читается с таким интересом! - дивилась наш
секретарь-машинистка Галина Потапова.
На ВАЗе с завидным постоянством проходили Всесоюзные
конференции. На них съезжались академики всех мастей, директора ведущих заводов
страны, министры и не министры. Отдел рекламы в этом деле был главным
организующим звеном.
ВАЗ всегда был под прицелом Центрального ТВ. Успех и
оперативность их работы напрямую зависела от нас. Мы организовывали не только
встречи на всех уровнях, но и техническое обеспечение съемок. И тут уже было не
до себя! О личном времени забудь! Зато круг друзей расширялся и расширялся. В
ответ на наше гостеприимство в столице нас тоже встречали замечательно, даже на
экзотических по тем временам автомобилях, например на «Тойоте» известного по
мультфильмам поэта и композитора Юрия Энтина. И это в семидесятых! Мы ходили на
все известные спектакли «Театра на Таганке», «Ленкома», МХАТа.
И все было бы замечательно, если бы не это «особое» ко мне
отношение начальника. Он дошел до того, что переставил рабочие столы. Теперь я
сидела рядом. И началась еще большая пытка...
Дверь стремительно открылась. Молодой человек, молниеносно
оглядев нас всех, закрыл ее.
- Поспорим? Он сейчас вернется.
И действительно, тот, сверкая глазами, уже бессовестно
разглядывал меня.
- Ну я же говорил!
Признаться, меня это не напрягало. «Удивляйся, если тобой не
любуются». Так на книге Виля Липатова написал мне один из его героев, наш
эпатажный психолог отдела эргономики Магомедов Магомед Магомедович. Да и вообще,
с четырнадцати лет я уже научилась правильно реагировать на объяснения в любви,
сыпавшиеся на меня как из рога изобилия. Ноша не легкая. Красота – большое
испытание! Каждый раз я умудрялась оставить поклонников «с носом», не теряя при
этом дружеских отношений. Надеялась и сейчас все перетерпеть, переломить.
Приехала очередная съемочная группа Центрального ТВ. Я
куратор, поскольку Гелибтерман ушел в отпуск. Работа завершается показом на
телевидении страны очерковых сюжетов о ВАЗе. Отклик на передачи за подписью
первых лиц объединения по просьбе телевизионщиков я привезла сама. В Москве меня
очень тепло встретили. Передо мной в Останкино открывались студии одна за
другой. Так завязалась дружба, и даже переписка. Продолжение было неожиданным.
Ильич выкрал из сумочки письма. Прочитал. И решил отомстить.
Мщение! Самое мерзкое, что может придумать человек, и может
отвратить на всю оставшуюся жизнь! Он оговорил меня. Сообщил мужу - якобы он
устал делать за меня работу, и потому просит его найти для меня другое место. А
тот поверил!
Возмущению моему не было предела! Предательство чистейшей
воды!
Невзирая на позднее время, я привезла мужа в отдел, вытащила
папки с планами работ и сунула ему под нос.
- Видишь, я не только свою работу делала, но и Татьянину,
пока та была на сессии. Вот тебе черновики этой работы. Узнал мой подчерк?
А тут опять подоспел его Величество – Случай! Как я люблю
его, этот якобы случай! Коллега по отделу кинорежиссер Клара Ляпунова принесла
мне вырезку из газеты «Известия» с информацией о конкурсе во ВГИК на сценарный
факультет. И дала совет:
- Уйдешь с работы тогда, когда сама сочтешь нужным. Иначе от
шлейфа: «Уволена по собственному желанию начальника», никогда не избавишься.
Борись!
Я быстренько, можно сказать, «через коленку» написала очерк,
собрала все необходимые материалы, и отправила их с оказией в Москву.
Но не поступление в институт было моей целью. После всего,
что вылилось на мою голову, очень хотелось знать оценку своего творческого
потенциала.
Нежданно пришел ответ – я прошла творческий конкурс, и меня
приглашают во ВГИК для дальнейшего участия в турах. Этого уже было более чем
достаточно, чтобы заставить Гелибтермана замолчать.
Что тут началось! Он рвал и метал! И подлость, как раковая
опухоль, поползла дальше. Жонглируя понятиями, он ввел вышестоящее руководство в
заблуждение. В план работ он вписывает мне не литературное, а техническое
редактирование. Мне оставалось принять его условия «игры». Я пришла к
курирующему наш отдел техническому директору ВАЗа, уважаемому всеми товарищу
Корнилову.
- Если Генеральный впишет в план работ вам, техническому
директору, выступить на сцене Большого театра с Майей Плисецкой в паре, вы
сможете это сделать?
Тот смотрел на меня глазами ребенка, не понимая моей
преамбулы.
- Тогда почему же вы утверждаете план, где мне, литературному
редактору, отведена роль технического. Технический редактор это одно, и на него
специально учатся пять лет, а литературный – это другой институт. Вы понимаете,
что вас используют ради того, чтобы объявить мне выговор за невыполнение плана.
И что дальше? Еще один - и «Увольнение по собственному желанию начальника»? Вас
устраивает такое манипулирование?
Я полагала, после этого Корнилов по-мужски поговорит с
Ильичом и этого будет достаточно, зная его трусоватую натуру. Но он «пошел
другим путем». Раздул прецедент, создал комиссию по «расследованию», в которую
вошли заместитель председателя профкома объединения и второй секретарь парткома.
Гелибтерман своим помощником в этом подлом деле, к нашему с
Борисом недоумению и горечи, сделал нашу подругу и коллегу Татьяну З. Ту самую
Татьяну, для которой мы с мужем были единственной опорой, моральной и
материальной, в тяжелый момент ее жизни, когда она одна с новорожденным ребенком
на руках была отстранена от комсомольской работы, «как морально разложившаяся».
И даже мать не захотела помочь ей. Боже! Сколько было перегибов у советской
власти! Как старались ее враги довести все до абсурда.
Татьяну нейтрализовал Борис. Он напомнил ей, кому она была
обязана выживанием в те страшные годы, и как мы все вместе жили на его зарплату,
и как сделали все, чтобы помочь ей перевестись из МГУ в самарский юридический.
Вызов из ВГИКа сам по себе убрал вопрос о моей
профнепригодности. К тому же, в парткоме получили совсем другую характеристику
на меня от бывшей коллеги по рекламе Нэллы Б. Об этом я узнала годы спустя. В
начале семидесятых Нэлла Б. возглавляла отдел рекламы, стояла у истоков развития
автоспорта в стране. Потом произошла реорганизация, она уступила Ильичу место,
став его замом. Тут-то мы и встретились. Она очень пожалела, что уступила ему
место. Ушла и создала еще один рекламный отдел в системе техобслуживания. О ее
организаторских способностях и вкладе в работу ВАЗа и города можно писать долго.
Второго такого человека трудно найти. Необыкновенная притягательность,
интеллигентность, редкая красота, природная дипломатия и умение всегда находить
решение в любых вопросах открывали любые двери. В качестве рекламной площадки
умудрилась завоевать ЦУП и Байконур, космонавты первых полетов до сих пор в ее
дружеском активе. Есть еще одна удивительная страничка в ее биографии: сегодня
вряд ли кто не знает о спасенном от уничтожения двигателе Николая Дмитриевича
Кузнецова. Утверждение его к производству на уровне военного министерства было
на плечах двух симпатичных Нэлл, только что прибывших после института на завод в
поселок «Управленческий» Куйбышевской области. Утвердили. Успели сделать партию,
но началась перестройка, и производство не только остановили, но и потребовали
уничтожить. Конечно, такая сила энергии, влитая коллективом Кузнецова и им самим
в создание этого двигателя, не могла пропасть просто так. Не только «рукописи не
горят»! Двадцать пять лет двигатели пролежали «в схроне». Пришло время, и они
оказались востребованы не только у нас, но и в НАСА и служат до сих пор.
Заседание солидная комиссия с представителями парткома и
завкома объединения назначила на тот день, когда я должна была уезжать в Москву
на конкурс во ВГИК.
Комиссия вынесла вердикт – «Надо любить своего начальника».
Для такого осмысления у меня не оставалось времени, и я не нашла ничего лучшего,
как надерзить:
- А можно я сама выберу, кого?
Поезд мы догнали уже на следующей станции. Я успела влететь в
вагон, а муж вслед бросал мои вещи.
Конечно, поступление во ВГИК было большой авантюрой с моей
стороны. Я даже учебников с собой не взяла! И потому больше всего боялась дойти
до экзаменов и, имея диплом о высшем образовании, провалить их! Краска стыда при
мысли о таком варианте заливала мне лицо!
Глава 5
ВГИК
Первый тур проходил в огромной аудитории, полной
претендентов. После предварительного конкурса, когда было более шестидесяти
человек на место, не оставалось и половины. Мы сидели уже почти три часа, когда
с соседкой, сидевшей впереди меня, случился обморок. «Скорая помощь». Носилки.
Мне стало стыдно - люди все на кон поставили, а я свои
амбиции удовлетворяю! Сзади сидели парни, они уже седьмой раз пытают счастье.
Как отреагировали бы они, узнав, что я пришла сюда «просто так, для интереса»?
Через день – тур второй: рецензия документального фильма.
Главное – позади, решила я. И неизвестно еще, прошла ли я
первый тур или нет, и надо ли мне все это, и потому не торопилась. И когда я
вошла в аудиторию, провалиться бы сквозь землю! Конкурсанты уже целых двадцать
минут ждали меня.
Нас убавилось больше чем наполовину. Тех парней среди нас уже
не было.
Свет погас. Начался фильм. Специфичный. Что-то из серии
достижений биологии в развитии птицеводства. Также скучна была и моя рецензия. Я
очень надеялась, что на этом мои мучения закончатся. Если пройду, то следующий
тур – собеседование. Чистая лотерея: начнут совать под нос репродукции,
спрашивать о политике партии, и чем занят наш Генсек.
Столичные друзья с телевидения хохотали, узнав о моей
авантюре с поступлением:
- Смелые девушки на периферии! У нас многие пытались попасть
туда и даже с «ходатайствами». А ты безо всякого протеже и туда же? Да, кстати.
Тут приезжал твой начальник, дошел до Главного. Нам с Серебренниковым пришлось
писать какой-то нелепый отчет, что мы делали на ВАЗе, кто с нами работал, и
какое время было затрачено. Тот даже настоял на встрече с нами. Причем порознь.
Задавал какие-то странные вопросы, цель встречи аргументировал неубедительно. Он
у вас что - ненормальный?
Пришлось вкратце ввести их в курс событий.
- Теперь вы поняли, почему я приехала? Я так обрадовалась,
когда узнала, что мне еще и пятнадцать дней полагается, хотя и без оплаты. А
дальше возьму отпуск, чтобы остыть от этого «персонального дела» и найти другое
место работы. Ну как после такого работать вместе?
- А у меня твой начальник взломал еще и почтовый ящик, -
прибавил Володя Серебренников.
Надеялся найти там мое письмо, поняла я.
- Все. Я убегаю. Я должна еще к завтрашнему собеседованию
хоть газеты просмотреть по диагонали.
- Ты еще и до собеседования дошла?!
- Увы!
- А почему же «увы»?
- Потому что для удовлетворения моих амбиций мне достаточно
было лишь творческого конкурса.
Мне так и не удалось купить свежей прессы, и я шла в институт
с твердым намерением при любом раскладе забрать документы.
Но судьба продолжала испытывать. Я была допущена до третьего
тура. На букву «А» в списке никого, а на букву «Б» - одна я. Не успела я
продумать свое положение и как поступить дальше, как услышала:
- Бибикова пришла? - секретарь выглянула из аудитории, держа
в руках список.
- Пришла.
- Быстренько, комиссия давно уже вас ждет!
Большая вытянутая аудитория. Старый-престарый дощатый пол.
Слева огромное окно. Длинный стол у стены. За ним человек десять, не менее,
кое-кто знаком по ТВ. Я поприветствовала и остановилась так, чтобы видеть всех.
Тот, что в центре, очень знакомый по экрану, заулыбался и дружелюбно начал
сыпать вопрос за вопросом. Как и предполагала. Первый с обзора прессы.
- Вопрос ожидаемый. Но разочарую вас, у меня не было времени
даже ее купить.
Они переглянулись меж собой. Но тот продолжил, поменяв тему.
- Вы можете сказать, кто написал эти картины?
Одна за другой передо мной мелькали репродукции с плохой
печатью и мелким форматом. Даже знакомые до слез работы типа «Новой Москвы»
Пименова не хотелось озвучивать, словом наступил ступор, как тогда в новой
школе, куда мы пришли из «бандитского» района. Надо кончать с этим спектаклем,
решила я!
- А что, разве для того, чтобы стать сценаристом, очень важно
знать работы этих художников или где сегодня наш Генсек?
Они в очередной раз переглянулись, и от их вальяжности ничего
не осталось. Они с еще большим интересом разглядывали меня.
- Хорошо. Вы знаете Вавилова?
- Какого? Того, кто делал революцию?
- Ну не придумывайте!
- И не придумываю. У нас в Самаре есть улица Вавилова.
И не дожидаясь продолжения, пошла, наконец, на разрыв:
- А вы знаете кто такой Кукушкин?
- А это кто?
- Мой сосед. И вот такой вот человек! – И я показала большой
палец.
Все захохотали. Секретарь испуганно спросила:
- Это писать?
- Не надо, не надо!
- Объясните нам, Галина Ивановна: вы приехали издалека,
преодолели такую конкурсную планку, и вот у финиша ведете себя так, словно не
хотите поступать к нам. Почему?
- Виновата. Так сложилось в моей жизни, что для веры в себя,
мне достаточно было результатов даже предварительного творческого конкурса. Я
даже учебников с собой не привезла. А результаты туров затянули... К тому же
высшее образование у меня есть. И если надо будет написать сценарий, я напишу
его. Так что простите еще раз.
- А вы не хотите пойти на артистический? Всю техническую
сторону этого я возьму на себя, - симпатичный мужчина лет сорока пяти, сидевший
слева, вырвался всем корпусом вперед, глаза его смеялись.
- Нет. Не хочу.
- А почему?
- И что, мне в свои тридцать три играть роль бабы Яги?
Когда я забирала документы, секретарь сообщила мне, что
приезжал мой начальник, интересовался моими успехами.
- И, кстати, он тоже хотел поступать. Но из-за возраста мы не
приняли его документов.
На ВАЗе меня ждал сюрприз. Начальник просил понять его и
простить.
Поняла. Простила. И, к тому же, все сложилось к лучшему: мужа
перевели на Камский автогигант в Набережные Челны.
Когда забирала в парткоме открепительный талон, судьба
столкнула меня с той самой Гуровой Анной Михайловной, вторым секретарем
парткома, которая предложила работу инструктора. И тут в самом разгаре нашей
приватной беседы она изумленно всплеснула руками:
- Галина Ивановна! А я-то все эти годы так и считала вас
любовницей Сниткина. Хорошо хоть сейчас мы с вами все поставили на свои места. А
Ильич-то наш каков!
Перед самым отъездом я получила еще одно откровение.
Руководитель загранотдела, прощаясь с нами, приятно поразил, обращаясь к Борису:
- Уж простите за откровенность, я с самого начала с большим
интересом наблюдал за вами. И не только по долгу службы. По секрету скажу, когда
вы были в Италии, переписка проходила через мои руки. Каждое ваше письмо –
интереснейший очерк. А ваша жена молодец. Сколько ей пришлось вытерпеть!
Признаюсь, это мне приходилось выстригать строчки из писем вашей матушки так,
что иногда оставалось «здравствуй, сыночек», «до свидания, дорогой». Уж очень
она не жалела черных красок для вашей жены, а мы стояли на страже вашего
душевного равновесия. Государственная программа не должна страдать из-за
домашних конфликтов. Да. Очень жаль терять такую перспективную и красивую пару.
Перед отъездом пришел вещий сон: я увидела себя сидящей на
высоком деревянном безо всяких излишеств в работе мастера кресле. Мои руки
спокойно лежали на подлокотниках, передо мной было огромное овальное зеркало в
скромной резной оправе. Я его потом увижу не раз... Оно отражало мой лик. На
нем, как всегда, сияла улыбка, а на груди появлялась то льняная, то черная коса,
то справа, то слева. Я же только продолжала улыбаться и сверкать глазами.
Поняла: впереди меня опять ждет нелегкая личная жизнь. Но это не введет теперь
меня в уныние. Я уже была другая. И если в Тольятти я сделала все, чтобы
сохранить семью, то в Набережных Челнах этому я была обязана уже не себе, а
Высшей силе…
- Если вы думаете, что Высшая власть на земле это Ваша, то
мне Вас всех очень жаль, - так в 1992 году начала свое выступление перед
депутатами в Белом доме мой будущий руководитель вице-президент Международного
центра Рерихов Людмила Васильевна Шапошникова.
Да. «Есть Высший суд, наперсники разврата».
И вообще – знание это сила!
ЧАСТЬ 6. Набережные Челны
Глава 1
Знаки
Сплошные аббревиатуры – УВС, КамАЗ.
Конец семидесятых. Мне за тридцать. Татария. Набережные
Челны. КамАЗ - Камский автомобильный завод. УВС - Управление внешних связей. Я,
с багажом работы на ВАЗе, теперь руководитель отдела внешнеторговой рекламы. Но,
как повелось еще с первых лет трудовой деятельности, работаю львом на ставке
кролика. И почему я была так непритязательна? Все внутренняя «совковая»
установка? Вот здесь правильное выражение в применении к такой ситуации - якобы
надо быть скромной и ничего не требовать, сами должны дать. Стукнуть бы мне
кулаком по столу. Но не хотелось ставить себя в зависимость. Я ощущала, чем это
может закончиться. И не напрасно. Спустя годы, бывший заместитель начальника
управления скажет:
- Знаешь, почему «он» не поставил тебя начальником отдела?
Потому, что мечтал сделать это через постель.
Реклама в эти годы приобрела одно из ведущих средств общения
с миром. Начинаю с нуля. Напряжение велико. До меня было достаточно попыток
наладить эту работу. Но все быстро «сходили с дистанции». Внимание к моей особе
повышенное, претенциозное. Ждут очередного провала. Справляюсь. Через полгода на
«Галочку» работает уже вся Прибалтика. Никто из вышестоящего руководства мне не
только не помогает, но даже наоборот. Видите ли, пришла какая-то фифочка якобы
благодаря положению своего мужа, как они поначалу считали. Но опыт Волжского
автозавода научил держать марку. В итоге через год все изменилось, вопросы уже
стояли по-другому:
- А, Борис Степанович, не муж ли Г.И.?
Чего мне это стоило, одному Богу известно, если учесть, что
кроме напряженной работы меня сопровождали физические боли непонятного генезиса.
А боли начались якобы с сердца. Боль неимоверная! Выявить
причину не помогали ни рентген, ни другие формы обследования. Все вроде бы в
норме, а я неимоверно страдаю. Месяц за месяцем пробегали как один день, боль не
уходила, а лишь нарастала…
Прибавилась боль головная. Коллеги уже по изменению цвета
глаз определяли мое состояние. Из серо-голубых они становились изумрудными.
Пачка «Пенталгина» исчезала за рабочий день. Скоро я стала ощущать внутреннюю
дрожь, словно кто пытался выпрыгнуть из моего тела. Интуитивно поняла - надо
прекратить прием лекарств. Но ощущение того, что в моей голове «кто-то живет»,
не покидало меня. Стоит прилечь, как этот «кто-то» перемещался вслед за мной.
Этот «кто-то» иногда так «касался» моей плоти, что я оказывалась на грани
глубокой потери сознания... Потому внутренний контроль установила жутчайший:
некогда «растекаться мыслью по древу»! Плотный рабочий график с бесконечными
командировками диктовал.
Тем утром я едва устояла на ногах. Муж тут не выдержал и
вызвал на дом врача, известного в городе невропатолога, кандидата медицинских
наук Васильеву Лилию Константиновну. Так Лилия Константиновна волею судьбы стала
моим лечащим врачом. Она работала над докторской диссертацией. Ее руководителем,
гласным или негласным, была жена Табеева, Первого секретаря обкома КПСС Татарии.
Та имела уже докторскую степень, вместе с мужем ранее была на дипломатической
работе в Афганистане. Там, на Востоке, ей были открыты знания такие, что шлейф
таинственности шел за ней по пятам и перепадал на учеников. Но это все равно
оставалось тайной, если только не некая недосказанность при обследовании, и это
заставляло задуматься, что «не так все просто в датском государстве».
Это было время медицины одного направления. Медицина была
нетерпима ко всяким проявлениям инакомыслия в своих рядах. Лечение только
традиционное, и ничего более. Да и сейчас мало что изменилось. И потому откуда
мне было тогда знать, что идет священнодейство – формирование тонкого тела…
Глава 2
В ранге «кролика»…
Где Татария, а где Латвия… А она так «любит» все советское. И
какая-то Бибикова, в ранге «кролика» пытается попасть в кабинет министра. Но вот
помощник, усаживая в кресло, просит подождать. Секретарь, мило улыбаясь, подает
ароматный кофе, запах которого я с трудом перевариваю, но пью якобы с
удовольствием. Дальше помощник открывает дверь кабинета... Я на мгновенье
останавливаюсь на пороге. И вижу, как от меня исходит широкий светлый луч,
обнимая пространство кабинета вместе с его хозяином…
Какой наградой для меня было услышать из его уст:
- Какое редкое сочетание ума и красоты! Как должно быть вас
ценят на КамАЗе!
Прихожу в гостиницу и, не раздеваясь, замертво бросаюсь
поперек кровати... Меня – нет!
Постепенно восстанавливаюсь... Вспоминаю комплимент... И то,
что меня «ценят на КамАЗе». Знал бы он на самом деле! Да. Ум и красота большой
плюс, но и неимоверное испытание! Чего стоило убедить вышестоящих руководителей
в целесообразности командировки именно туда, в Прибалтику, где качество
изготовления сувенирной рекламной продукции несравненно даже выше, чем за
рубежом. Это я уже знала по работе на Волжском автогиганте. Но каждый из
руководителей поначалу пытается поставить меня в зависимость от своей закорючки
на гарантийном письме. Объясняю уже «на пальцах», что это мне нужно ставить
условия, ведь я это делаю для вас, чтобы достойно представлять интересы
Объединения на мероприятиях крупного масштаба в стране и за рубежом. Особенно
мучительно было лететь с этими первыми руководителями в заводском самолете.
Каждый норовил выказать свою якобы компетентность в вопросах рекламы. С трудом
сдерживалась, чтобы не надерзить: «Куда угодно можно нацепить товарный знак,
даже на ваше нижнее белье. Представляете, какое впечатление вы произведете на
свою даму, раздеваясь. И опять же – реклама!»
А каково было провести рекламные съемки автомобилей!
Во-первых, требования, которые предъявлял «Автоэкспорт» к рекламным автомобилям,
не соответствовали тому, что выходило с главного конвейера. Кабина, например,
нужна белая или красная, а не конвейерная, цвета «хакки» или синяя. Шасси не
черного цвета, тент - тоже.
Во-вторых, государственный план еще никто не отменял. И для
того, чтобы окрасить все в нужный цвет, надо вначале очистить окрасочные камеры.
Для этого, как минимум, надо остановить конвейер.
В-третьих: добиться у генералитета разрешения выпустить эти
автомобили на дороги страны, чтобы в естественных условиях провести рекламные
съемки. А для этого нужна еще куча народа, и их тоже надо было выцарапать у
руководства. И все это на моих плечах. А я в ранге «кролика».
- Как вы думаете, какие усилия надо было предпринять, чтобы
перед тобой открывались министерские двери? А на страже секретари, помощники...
- возвращаясь из командировки, вопрошала я своих подчиненных, готовя их к
самостоятельной жизни. - Успех это уверенность, находчивость в любой ситуации. И
дружелюбие. И никогда не начинайте разговор с частицы «не», если не хотите,
чтобы вам с нее и ответили.
- Галина, что ты волнуешься - «успокоил» меня А. Салцевич,
главный инженер латышского объединения народных промыслов «Дайльрады». Красавец,
ростом в два метра пятнадцать сантиметров, он приехал через несколько дней после
моего визита туда. Тогда он был в командировке, а когда приехал, то все, включая
директора, прожужжали ему уши обо мне. И потому он прилетел в Набережные Челны,
поставил вопрос о сотрудничестве на взаимной основе.
- У тебя никогда не будет отказа. Кто хоть однажды увидел
тебя в своем кабинете, обязательно захочет увидеть еще. Бибикова – это явление
на КамАЗе, – и прибавил серьезно и задумчиво, словно решал свою судьбу. - Но на
месте твоего начальника я бы от тебя избавился.
- Почему? Разве я плохой сотрудник?
- То-то и оно, что слишком хороший! Каждый день видеть перед
собой красивую и умную женщину и чувствовать свое ничтожество рядом с ней.
Не-е-т! Я бы избавился.
- Ну ты прямо ясновидящий. Только на днях этот «здоровый
мужик» в очередной раз отчитывал меня ни за что. А я слушала и только смотрела
на него. И тут он вдруг подскакивает в кресле и кричит истошным голосом:
- Ну дурак я, дурак!
- Заметьте, я вам этого не говорила.
- Да у вас все на лице написано!
Значит – «явление». Но, может, потому еще и «явление», что
никогда не использовала это качество в личных целях. Так на той же «Дайльраде» и
автомобиль «КамАЗ» с прицепом, и техническое обслуживание появилось ценой моих
усилий. Причем в подарок за сотрудничество. И опять, чего мне это стоило! А
когда в Таллинне на одной из типографий с моим уходом появилась другая, то они
прекратили с КамАЗом отношения - ну никак та не походила на их «Галину
Ивановну»!
Легенды обо мне вводили в оторопь. Спустя десять лет мне
захотелось побывать в Набережных Челнах. Задолго купила билет. Но накануне в
Москву приезжает Наташа Н. Вместе с коллегами она остановились в гостинице
«Россия».
- И ты представляешь, стоим мы в фойе и наблюдаем такую
картину: по лестнице спускается элегантно одетая дама. Мы залюбовались ею. И я
говорю: «Как она напоминает нашу Галину Ивановну». А тот фыркает: «Да ты что,
Наташа, она и в подметки ей не годится!»
И я сдала билет. Вот как устроена жизнь - красивая женщина,
оказывается, не имеет права стареть.
Глава 3
«Уважают»...
- Галина Ивановна, - начальник управления в который раз
пытался устроить мне разнос. - По какому праву вы вчера оказались в одной машине
с техническим директором? Вы не соблюдаете субординацию!
- С. Н., я, прежде всего, женщина.
А так хотелось надерзить - а ничего, что на ставке «кролика»
я решаю вопросы с министрами, Генеральными директорами, секретарями обкома? А
что было бы с ним, узнай, что в Казани мы с Альфией ехали в машине с будущим
президентом Татарии, тогда еще министром мелиорации Минтимером Шаймиевым. Альфия
работала в аэропорту Бегишево руководителем отдела, как сейчас говорят,
«ВИП-персон». Мы стояли на дороге в аэропорт в ожидании попутной машины. Но они
все проскакивали и проскакивали. И вот летит очередная черная «Волга». Мы даже
не пытались голосовать. А она остановилась. И ничего, «корона с его головы не
упала», и даже наоборот, как показало время. Он потом разыскивал меня через
Альфию, но от дальнейших встреч я отказалась. Придет время, и я увижу
воплощение, нас связывающее. Это и поможет в дальнейшем помогать ему в Мире
Тонком преодолевать трудности перестройки, и выходить с честью изо всех острых
моментов политики и не только…
А тогда «спектакль» продолжился:
- Галина Ивановна, зайдите в кабинет, - услышала я по прямой
связи голос руководителя.
- Почему так долго вас приходиться ждать?
Опять захотелось съязвить. Дело в том, что его телефон звенел
на столе сто раз в день. У меня уже нервный тик начался. Приходилось, прежде чем
явиться к нему, покрутиться перед зеркалом, чтобы уравновеситься.
- Я выяснил. Оказывается, это вы сами к нему напросились! -
он торжествующе смотрел на меня.
Я даже не поняла вначале, о чем это он? Потом едва подавила
смех. Он, видимо, рассчитывал, что я буду возмущенно «кудахтать»: «Да как он
посмел, да это было не так!»
- С. Н., ну что я могу сказать в свое оправдание: мне жаль,
что из нас троих, мужчина - это я.
И надо было видеть лицо моего начальника при этом!
Глава 3
«Ляп»
Из Эстонии пришли сувенирные изделия. Среди них тонированная
медаль, дизайнерски великолепно выполненная. Мельком взглянув, отобрала по
экземпляру. С.Н. остался доволен. Но не успела я дойти до своего рабочего места,
как резко зазвонил телефон. Вернувшись в кабинет, я поразилась его перемене. Он
высокомерно-презрительно окинул меня взглядом и бросил передо мной на стол
медаль. Сквозь стиснутые зубы, попросил внимательно прочитать реверс. Прочитав,
я рассмеялась, не обращая внимания на гнев начальства. Три ошибки в одном
предложении! Изложено по-эстонски. Пятитысячным тиражом! Вот подарок
коллекционерам «ляпов»!
- Завтра выезжаю в Таллинн, пока вторую партию не выслали.
И, тем не менее, в тот день на партийном собрании он все-таки
вырулил на этот «ляп». Он так был «выразителен» в своей обличительной речи, что
все присутствующие опускали головы все ниже и ниже. Одна я сидела с прямой
спиной и с любопытством наблюдала, куда его еще занесет? От переводчиков с
задних рядов получила записку: «Г.И., не обращайте внимания, мы с вами».
На следующий день он извинялся передо мной.
- Замечательно. Только что-то у вас в практику вошло:
оскорбляете публично, а извиняетесь наедине.
В Таллинне быстро нашли решение. Через две недели мы получили
долгожданные медали.
- А что мне делать с браком?
- Выройте большую яму и закопайте.
Вот и все!
Глава 4
Ирина Владимировна
Когда я вернулась из отпуска, на повестке дня собрания уже в
третий раз стояло исключение из партии Ирины Владимировны, начальника бюро быта
по работе с иностранными специалистами...
И.В. давно мешалась под ногами руководства. Характер.
Контракты с иностранцами закончились, работы поубавилось, и они не знали, как от
нее избавиться. И теперь нашли-таки прецедент - неуплата членских взносов с
дополнительного заработка.
Первые два собрания И.В. опротестовала: нет кворума. И вот
теперь он есть. И, в качестве контроля за соблюдением процессуальных норм,
присутствует второй секретарь партийного комитета КамАЗа. Оставалось за немногим
– проголосовать. Ну посмел бы кто пойти вразрез с руководством внешних связей,
верная «смерть» - «не выездной».
И, вопреки своему правилу - не выступать, встряла!
- Простите, но у меня нет никакого желания «держать свечку»
при собственной дурости. Вы хотите заставить меня подписать приговор своей
совести? Она совершила преступление? Нет. У одинокой женщины не хватает средств
для существования и она пошла трудиться дополнительно. Честь ей и хвала. Ну не
заплатила взнос с этой суммы. Бывает. Но разве за это надо исключать из партии?
Может быть, надо просто помочь коллеге легализовать ее труд, заплатить взносы.
Неожиданно меня поддержала Люба Синегубова, наш бывший
беспощадный секретарь партийной организации. «Железная леди». С небольшим
перевесом, но мы отстояли Ирину Владимировну.
На следующий день И.В. пришла поблагодарить меня. Я завела
разговор о бесперспективности ее работы в нашем управлении. Она и сама это
хорошо понимала. Помощи ждать было неоткуда. Любимый человек, с которым она
приехала, бросив работу диктора на ТВ Новосибирска, неожиданно скончался. И она
осталась незащищенной при своем нелегком характере и вдобавок уже немолодой,
хотя и по-прежнему красивой.
- Я бы уехала назад, но у меня нет достаточных средств.
- Сколько вам надо, не стесняйтесь…
И.В. уехала в свой Новосибирск и устроилась на прежнюю
работу.
На следующее партийное собрание на повестку дня вынесли еще
одно исключение из партии: переводчица, мать двоих детей, столько лет протопала
с иностранными специалистами по хлябям городских новостроек и заводов
объединения, не захотела подчиниться комиссии по жилью. И теперь исключение из
партии! Видите ли, ведет себя недостойно - забаррикадировалась в квартире и не
пускает очередных жильцов. Требует, чтобы вся квартира принадлежала ей,
поскольку у нее двое детей и она столько уже проработала на КамАЗе и прожила в
этой «малосемейке» немало лет! А еще совсем недавно она входила с состав
партбюро, редакционную коллегию лучшей на КамАЗе стенной газеты, была примером и
гордостью.
Не дожидаясь судилища, я пошла к главному «кагэбэшнику»
управления - Сабурову. Мне он был симпатичен внутренней незамутненностью при
всех коллизиях его работы, большой и сложной жизни, которая выпала на его долю.
- Что же так легко стали подходить в нашем «увээсе» к
исключению из партии? Вы вот всю войну прошли, всякое видели. Разве право жить в
изолированной квартире при столь большом семействе и выслуге лет идет в разрез с
линией партии? А мы, вместо того, чтобы решить вопрос с жилищным управлением,
хотим лишить ее партийного билета? Ну и грош нам всем тогда цена! А там,
наверху, в парткоме, мы еще не надоели своей незрелостью?
Сабуров сделал свое дело. Повестку партсобрания изменили.
Исключение не состоялось. Коллеге же вручили ордер на квартиру.
А с Ириной Владимировной я «встретилась» спустя два
десятилетия. Это было «спровоцировано» моей подругой по КамАЗу - Валей Осиповой.
Та восхитилась моей малинового цвета пышной юбкой. И вот в видении я обнаруживаю
себя во внутреннем дворике Кремля. Вокруг палаты, чуть левее - величественный
белоснежный храм. А мы со свекровью, в которой я узнаю ту самую Валю
Осипову-Волосову, мирно сидим на бревнышках, щурясь на солнышке и наблюдаем
картину царского двора. Я в этой самой малиновой юбке и в подпоясанной красивым
пояском свободной белой блузке, с простым украшением из экзотичного дерева на
шее. В этой юбке я еще не раз буду появляться, когда в очередной раз придут
видения времен Петра Первого. Так вот, сижу, подобрав ноги под широкую юбку,
сцепив их руками. Вижу, как во дворе появляются заморские гости. Среди них
немолодая женщина со следами былой красоты, импозантно одетая: в юбке с
кринолином, в обтягивающем жаккардовом темном расписном жакете с узкими рукавами
до локтя и пышном у плеч, с белым стоячим отходящим воротником и в высоком седом
парике. Какое знакомое лицо! Да это же Ирина Владимировна!
Она отделяется от компании, подходит к нам, делает реверанс и
показывает панно с набором сережек. Я обратила внимание на одни, из
светло-каштанового дерева: длинные гирлянды в три ряда спускались с резного
кольца. Я, было, протянула к ним руку, но тут же, отдернула:
- А у царицы нет денег.
Но не тут-то было! Сережки уже у меня в руках!
Вот так, спустя три столетия, сама того не ведая, я отдала
Ирине Владимировне долг. И так узнала, кто я. Последняя русская царица...
Глава 5
«Картинки» из прошлого?
1980 год.
- Какой я сегодня интересный сон видела, - в задумчивости от
пережитой ночью драмы стала рассказывать я своей подруге Татьяне. - Мы идем
сквозь дремучий лес. Сибирский. Мне лет шесть-семь. Рядом со мной женщина. Она
совсем не молода. Суховата, спина прямая. Лицо волевое, суровое даже, испещрено
глубокими морщинами. Одета по-крестьянски. На ней белая рубашка поверх широкой
темной юбки, платок на голове. Все как у моей бабушки Кати. Пробираемся сквозь
чащу. Под нашими ногами хрустит валежник. Опасаемся погони. Торопимся. Но без
суеты. Такое ощущение, что мы единственные, которые спаслись от самосожжения.
Там их, обреченных, осталось очень много... Вот лес поредел. Мы вышли на берег
реки. Река темная, холодная, быстрая, широкая, глубокая. Далеко вдали на нашей
же стороне видна сторожевая вышка на четырех опорах, сбитая из грубых круглых
бревен. Как во времена Ермака. На вышке флаг-треугольник. Вокруг, куда ни глянь,
нет никого. На башне тоже. Бабушка идет вдоль берега. У берега лодка-долбленка.
Бабушка толкает меня в лодку, заставляет лечь на днище. И дальше я только вижу
над своей головой серое небо и ощущаю, что уже на стремнине. И словно кто
управляет лодкой. Вот миновала сторожевая башня. Все позади, страха не было и
нет. Ощущаю лишь напряжение и единение с суровыми грозными небесами.
- Парапсихологи назвали бы это скорее не сном, а сновиденьем,
- пояснила моя подруга Татьяна, - и еще бы сказали, что это у тебя картинка из
прошлой жизни. Похоже, из истории жизни старообрядцев, сбежавших в леса от
преследования. И самосожжение в знак протеста. А тебя от этой участи бабушка
спасла…
Глава 6
Летные часы
В семидесятые-восьмидесятые годы в Набережные Челны можно
было только долететь. И я так страдала от этого!
- Галина Ивановна, у вас летных часов больше, чем у нас,
пилотов, - резюмировал командир нашего заводского самолета «ЯК-40», когда я в
очередной раз поднималась по трапу. И это при том, что в детстве из-за своего
вестибулярного аппарата я не выдерживала и одной остановки трамвая. И потом
стало не особенно легче. А тут еще накануне переезда в Набережные Челны
«впечатлений» прибавилось…
Я гостила в Киеве у институтской подруги Саши
Миневич-Ходорковской. Она стала матерью, и я не могла пропустить такого события.
На обратный путь в аэропорт «Борисполь» меня привезли по
расписанию. Но вылет откладывался. Час за часом самолет задерживали по
техническим причинам. Всю ночь мы провели в ожидании на скамеечках, благо, что
был конец июля. И только когда забрезжил рассвет, мы заняли свои места. Через
открытую дверь кабины я наблюдала медовый рассвет на ясном небе. Какому
художнику по силам нарисовать такую картину! Только Ему. Творец - есть Творец! И
нет ему равных на белом свете.
Высота полета была уже десять тысяч метров. В салоне давно
все мирно спали. И тут - самолет так тряхануло! А из-под крыла вырвалось пламя!
Горел двигатель! Языки пламени пытались достать обшивку самолета, но встречный
поток воздуха стоял на страже.
Народ проснулся. И удивительная реакция - все лишь
переглянулись и молча погрузились в сон... И только сидевший впереди меня
пассажир в военной форме заерзал в кресле, беспомощно оглядываясь по сторонам.
На него жалко было смотреть!
- Все будет нормально, - дружески положив свои руки на его
плечи, сказала я. И хотя на сердце был полный штиль, решила, глядя на бушующее
за окном пламя: что будет, то будет. И пусть «это» случится лучше во сне.
В Самаре нас встретили с «помпой»: с генералами, скорой
помощью, пожарными машинами. Мой чемодан тащил этот пассажир. Шок на его лице
еще не прошел. Он, как ребенок, все продолжал удивляться:
- Я до сих пор никак не могу понять, почему самолет при таком
взрыве не развалился на части!? Я же знаю! Я военный летчик! ... Как было бы
нелепо разбиться прямо на пороге дома! Лечу из Чехословакии повидать маму. Это
просто чудо какое-то, что мы живы!
- Да не могло быть иначе.
- Почему вы так уверенны в этом?
- Потому, что в самолете была я. А мне еще не время. А вас
мама ждет, - смеясь, ответила я.
Глава 7
Свекровь. «Не ты, а он».
1980 год.
Все в отдыхе на море сложилось не так, как планировалось.
Решение вернуться домой раньше срока довершило ночное шествие тараканов!
Огромные, блестящие, словно антрацит, широким потоком, как солдаты в строю,
оттопырив крепкие лапы под плоским туловищем, они ползли вдоль кроватей по белой
стене тяжелым строевым шагом... Я помню этих монстров с детства: в ночные
сумерки они вылезали из-под камней и земли и облепляли каждое подножье фонарных
столбов на дороге. И это содрогание от жуткого сухого хруста под ногами, когда
кто-то, проходя, давил их сапогами. Старые люди в округе относились к их
скоплению с суеверных страхом, что-то нашептывая при этом, осеняя себя крестом…
Было поверье, что это души убитых...
От ужаса остаток ночи я просидела на кровати, поджав под себя
ноги. Сомнений не оставалось, хорошего во всей этой демонстрации было мало, надо
прерывать отпуск. Тем более, через два дня день рождения мужа. У нас в семье
как-то повелось такие дни проводить вместе.
Дома Бориса не оказалось. Занемогла Раиса Семеновна, его
мать, моя свекровь и бабушка моего сына, и он, оказывается, уже неделю, как в
Самаре. Я дала телеграмму, если будет возможность, то мы с сыном ждем его дома.
Врач успокоила, самое страшное уже позади, здоровью матери
уже ничего серьезного не угрожает, и Борис приехал домой с намерением вернуться
в Самару уже всем вместе.
В день своего рождения Борис получил от матери
поздравительную телеграмму.
На следующий день мы поехали в лес. Нам так повезло! Мы
набрели на поляну с белыми грибами. Они буквально только вылезли из-под земли и
стояли, словно кто специально к нашему приезду накрыл скатерть-самобранку.
Набрали ведер двенадцать! Вдобавок я набрела на огромную поляну с дождевиками!
Они стояли как инопланетяне, поражая высотой, размерами и плотной белой мякотью.
Мы впятером пытались обхватить гриб! Но, куда там! Больше таких монстров я в
своей жизни не видела. И если бы тогда была возможность отфтографировать это
чудо, то и сегодня вряд ли кто предоставил другой рекорд такого явления…
Дома нас ждала телеграмма: скончалась Раиса Семеновна...
После «столбняка», первой моей мыслью было - ужас! Она ушла в
мир иной и ни одного доброго слова так никому не успела сказать: ни сыну, ни
внуку, ни мне! И ничего уже не изменить! Почему-то вспомнились те черные
тараканы, заставившие прервать отдых…
Это была вторая смерть, так меня поразившая незавершенностью
чего-то главного в их жизни. Первая – Петра Алексеевича, отца нашего друга -
Леонида Воробьева. Петр Алексеевич один из немногих, кто заменил Борису отца в
то время, когда свекровь только потому, что у мужа оказалась молодая любовница,
бросила благополучную жизнь жены обкомовского работника в Алма-Ате, схватила под
мышки четырехлетнего сына и сбежала с ним вначале в безызвестный Бузулук, а
потом перебралась в Самару.
Накануне экзаменов я прибегала в квартиру Воробьевых,
подхваченная узкой талией времени. В их роскошной библиотеке, пытаясь повысить
свою начитанность, лихорадочно листала страницы классиков всемирной литературы,
набирала учебники, в том числе по атеизму и прочим гуманитарным наукам.
Оставляла закладки со сроком возврата и вместо обещанных себе пятнадцати минут
убегала домой спустя несколько часов – и все из-за очередного увлекательного
рассказа Петра Алексеевича.
Он сражал своей эрудицией, начитанностью, многогранностью
интересов, широтой натуры, и что-то в его интеллигентном виде было от
«разгуляй-мужика». «Книжный пьяница», называла его жена. Он восторгал
многообразием встреч с интереснейшими личностями еще «того» времени борьбы с
религией, философскими беседами и планами. Планами, планами! Он хотел написать
книгу русских пословиц, поговорок, об интереснейших встречах. О себе – никогда,
все о тех, с кем приходилось встречаться.
- А как это можно писать о том, с кем встречался, и отделить
себя, это же будет неискренне? - вопрошала я.
Он соглашался. Но дальше этого дело не шло. Каждый его
рассказ был ярким, образным. Когда он заканчивал очередной, горько сожалел, что
вот уйдет из жизни и все унесет с собой. Я воспринимала это как тайную мольбу
помочь ему освободиться от этого груза, ведь я тогда работала газетчиком в
многотиражке, и каждый раз давала себе втайне обещание: вот в следующий раз сяду
с ним и все запишу, вот в следующий раз, вот в следующий раз…
Ему было шестьдесят два... Причем, дату смерти на заключении
врачей он задолго написал сам, как и время смерти. И случилось то, чего он так
опасался – все унес с собой: начитанность, планы. А работал он юристом в
энергетической отрасли, был лучшим лектором по атеизму, постоянным автором
журнала «Атеизм». Присутствовал при взрыве по приказу Троцкого главного
кафедрального, красивейшего, собора, копии того, что стоит в Киеве в самом
центре – Софийского...
На похоронах Петра Алексеевича присутствовали едва ли не все
самарские богомолки, почитавшие его как святого. Его, атеиста! Время что ли было
такое, когда приходилось маскироваться? Но народ не проведешь! А сестра у него
была генералом юстиции, единственный генерал - женщина в этих органах страны
Советов... Об этом я узнала из центральной печати... От него – никогда!
И вот теперь его нет... И вот теперь свекровь!..
Та же незавершенность самого главного в жизни: она так и не
поняла - ни Борис, ни я не были ей врагами. А подумать было время!
Она ушла в мир иной в возрасте 78 лет. На товарищеских судах,
которые она с завидным постоянством устраивала, она обвиняла нас в том, что мы
якобы хотим ее смерти! И никакая защита и увещевания ни соседей, ни судей не
могли убедить ее в том, что любой из присутствующих мог бы позавидовать, какие у
нее дети, радоваться бы да помогать. И причем, эти, как я считала, шизоидные
выпады начались с моим появлением, хотя их отношения с момента рождения самого
Бориса вряд ли можно было назвать хорошими.
Я видела, как вина, хотя и косвенная, разрывает Бориса на
части! Я тоже корила себя, что причастна к тому. Одно дело, когда мать умирает у
тебя на руках, другое, когда тебя с ней рядом нет, да ты еще и резвишься в это
время на своем дне рождении, дне, которым ты обязан матери!
- Как же так? - беспомощно вопрошал он. - Врач же сказала…
Молчали до самой Самары...
Гроб уже стоял посредине комнаты. На лице свекрови лежала все
та же печать дворянского происхождения рода Урусовых, только разбавленная
горечью внезапной смерти и детской растерянностью.
- У нее поднялось давление. Она открыла дверь и попросила
вызвать «скорую». Та быстро пришла, но было уже поздно. Так что долго не
мучилась, - рассказала соседка.
Борис замкнулся... Я все время натыкалась на его тяжелый
взгляд…
Хоронили в тиши высоких пахучих знойным самарским солнцем
сосен. Дима безутешно рыдал.
- Ну наконец-то осознал, - отметила я, обнимая сына. - При
жизни надо было любить бабушку и при жизни успевать сказать хорошие слова...
Поминки из кафе переместились в дом. Осталось человек
пятнадцать близких и родных. Поминальный стол объединил всех, и начались речи.
От одного к другому они шли по кругу. И тут внезапно, перепрыгнув очередность,
Борис развернулся в мою сторону:
- А ты чего молчишь, б… ты такая! Это я из-за тебя мать
потерял!
От неожиданности все замерли. Гримаса ужаса отразилась на их
лицах!
- Это ты виновата в смерти моей матери! - в странном угаре
продолжал Борис.
Я прилипла к стулу не в силах шевельнуться, руки и ноги
словно парализовало!
И тут в чувство всех привел Лед, друг Бориса:
- Как ты смеешь? - накинулся он на Бориса сквозь слезы. - Ты
прожил с этой женщиной столько лет и так и не понял, кому ты всем обязан в этой
жизни! И если Раиса Семеновна ненавидела Галину, то только потому, что она во
всем противостояла ей!.. Кто в вашей жизни был мостиком между тобой и матерью?
Галина! Кому ты обязан карьерой? Кто учился, работал и содержал семью?! Галина!
Все в твоей жизни лучшее – Галина! Тебе бы Богу молиться на эту женщину, ноги
мыть, и воду пить!..
Как в калейдоскопе, побежали страницы похождений свекрови в
семьи моих одноклассников, в профсоюзную организацию, где я работала, к моим
родителям, письма в журналы «Семья и школа» про меня «мещанку, укравшую у нее
сына, женившую на себе, «заставив рожать», и т.д. и т.п. Погромы, что устраивала
регулярно именно в момент сессий Бориса... Моего сына, которого довела этими
погромами до заикания... Письма в парткомы и Генеральному директору Волжского
автозавода В.Н. Полякову... Вспомнила признание начальника первого отдела ВАЗа,
что порой от ее писем сыну в Италию доходили только две строки: «здравствуй,
сыночек» и «до свидания», поскольку она писала в них небылицы обо мне…
Домой я ехала с твердым намерением – раз-вес-тись!
- Нашла время! Мне и так тяжело, а ты решила добить меня?
- А как после всего, что было на похоронах, можно говорить о
совместной жизни?
- А что было? - Он с искренним недоумением смотрел на меня.
- Ты не помнишь, что обвинил меня в смерти матери?
-Я-я-я? Я такого не мог!
Чего-чего, но такой реакции я не ожидала.
- Мало того, что ты меня оскорбил при всем честном народе, ты
и сейчас опять пытаешься это сделать? Хорошо. Ты мне не веришь. Но там кроме
меня были и твой брат, и племянник, и твоя тетя, и твой друг, и моя сестра. И
наш сын, и тетя Рая. Им-то ты веришь? Спроси у них.
- Ну прости меня, если что не так, - недоумевая, он продолжал
смотреть на меня, словно ребенок, которого обидели ни за что ни про что, но, тем
не менее, он совершил благородный жест, извинился. - Только прошу тебя, не
подавай на развод. Это будет ошибкой!
Но я была непреклонна…
Под утро я «услышала» Голос:
- «Не ты… А он»…
И словно кто вытащил меня из-под могильной плиты, прошелся
волшебной палочкой по струнам моего сердца, и окропил живой водой... И от моих
намерений не осталось и следа!
«Не ты… А он». Эти слова застряли в моем сознании на века...
Так коротко, но сколько смысла! Значит, не я, а Борис должен уйти от меня!
Только тогда я стану свободна? Но почему такое право дано только ему?
А вот что за Голос «видимо-невидимого» доброго молодца
поведал это, я даже и не задумывалась, словно я слышала его всегда. Хотя это
было впервые так явственно...
Девятый день... Мы пришли с работы. Я быстро накрыла на стол,
мы подняли рюмки за помин души. И тут я с ужасом вижу, как зрачки у Бориса
становятся все шире и шире, темнее и темнее, ... открывается рот и оттуда летит:
- Это ты виновата в смерти моей матери!
Сраженная, я опускаюсь на стул, и с горечью констатирую:
- Ну вот, а ты говорил, что не говорил…
Борис очнулся, словно от наваждения:
- А что я сказал?
Мне уже ничего не хотелось выяснять… Я почувствовала - здесь
кроется что-то такое, чего мой разум не в состоянии пока вместить, но то, что
этот «сценарий» по мою душу, сомнений не оставалось. Я вспомнила, как тогда, в
девятом классе, встретилась с Борисом взглядом, сердце захолодело, и я
«увидела», что лечу в пропасть, и это безысходность…
Этот поминальный прецедент стал началом конца истории
двухсотлетней давности…
Но об этом я узнала девять лет спустя…
1988 год.
А вот это видение не дает мне покоя своей загадочностью и
драматизмом…
Я бегу в гости к подруге, Галине Беловой, режиссеру
концертного зала «Россия». Не успела зайти за дом, где снимала квартиру Валюшка,
как все вокруг окунулось в сумрак... Люди исчезли... Звуки замерли... Воздух
сгустился...! И тут я вижу, как со стороны станции метро «Новогиреево» по
трамвайной линии бежит дьявол! Понимаю, его цель – я… Слышу, как дрожит под ним
земля, гул нарастает, фигура дьявола вырастает все больше и больше. Наклон его
головы все свирепее и свирепее! Еще мгновенье – и...! И некому защитить, кругом
– никого! В ужасе пытаюсь скрыться, перебегаю трамвайную линию. Бегу изо всех
сил! Понимаю, до Галки Беловой не успеть, добегаю до первого же дома, стучу в
окна, двери, никто не открывает. Наконец я очутилась в чьей-то квартире, прячусь
за стеной. Вижу перепуганное лицо хозяйки. Поняла, не стоит подвергать ее
опасности, ведь дьяволу на земле нет препятствий, только твоя сила духа и святой
крест. И мгновенно оказываюсь в Самаре в квартире бабушки Кати, в прошлом
воплощении самой княгини Ольги Озеронежской, принесший православие в Россию! Но
дьявол и здесь чувствует себя хозяином, он опять передо мной: бычья голова,
скривленные вперед короткие мощные рога, красные раскосые глаза, огромный торс с
широкими плечами и узкой талией, короткие сильные ноги с широкими копытами. Его
бицепсам мог бы позавидовать любой культурист. Туловище обтянуто темной
футболкой со светлым кантом внизу, с короткими рукавами, туго обтягивающими
бицепсы…
И ... рядом с ним, едва доставая тому до пояса – моя
свекровь! Раиса Семеновна в платье, том самом, что она сама сшила недавно и так
оно мне не нравилось на ней! .... А чуть вправо под образами, охваченные ужасом,
стоят, обнявшись, бабушка и мама, и творят молитву... А возле бабушкиного
сундука с другой стороны стоят те самые богомолки, что сорок с лишним лет тому
назад приходили во двор увидеть «божий промысел» - спасшуюся от неминуемой
смерти полуторагодовалую девочку, выпавшую из окна второго этажа.
Я пытаюсь читать «Отче наш», но бесполезно, дьявол не
исчезает! Из последних сил я рисую вокруг себя мелом магический круг. Но и это
не действует! Дьявол легко преодолевает его, хватает меня ручищей, и я взмываю
распластанная в воздухе на уровне его груди в самом беспомощном положении. И тут
он заговорил! Голос зычный, грозный. Он предъявляет мне какие-то счета! Я
невнимательно слушаю, вся сосредоточенная на поиске выхода. А свекровь стоит
рядом с ним бок о бок, и, поднявшись на цыпочках, пытаясь дотянуться до его
короткого, словно у борова, оттопыренного уха, что-то нашептывает ему. И тут до
моего сознания доходит: дьявол - рупор свекрови! Ее ручной прокурор! Это с ее
доноса он обвиняет меня: якобы «неправедным путем» я отсудила у государства
тольяттинскую квартиру. Я тут же подскочила, и сидя на весу, пошла в атаку:
- А вот и нет! Ничего неправедного здесь нет! Да. Суд не
всегда выносит такие решения. Но оно было справедливо. Мы с Борисом по праву
заработали эту квартиру. И вообще мы ее отдали Валюшке для мамы, поскольку на
старости лет она пожелала жить в ее семье.
Дьявол сделал шаг в мою сторону, и его ручища с короткими
волосами оказалась у меня глубоко в гортани. Он сжал ее в кулак, словно что
вырвал оттуда… Естественный рефлекс отторжения, и я очнулась…
И до сих пор не могу понять, что все это значило, и чем мне
это грозит?.. Знаю только то, что эта квартира, в итоге, не принесла мира в наш
семейный клан…
21 марта 1987 года.
Видение. Вижу свекровь. Перед ней лежат груды кусочков и
кусков малахита - от маленьких, величиной с ноготок, до больших срезов красивых
рисунков прямо как из сказок Бажова. Ну прямо хозяйка Медной горы... Она сидит
среди этой красоты в безмятежном состоянии и с удовольствием выкладывает из этой
мозаики роскошный ковер. Я попросила ее дать мне камешек на перстенек. На что
последовал ответ:
- Вот придешь сюда, все тебе достанется.
Себе не изменяет! Государственное мышление так и осталось.
1989 год. Зима.
Николай Сиянов, мой новоиспеченный братец по духу, пригласил
нас с Борисом в театр Советской Армии на спектакль «Павел Первый».
Словно послесловие, меня настигло потрясшее до глубины души
видение!
Зимний день. Я стою на парадной лестнице Михайловского
дворца, построенного Павлом Первым. На мне поистине царская длинная накидка из
белого горностая с вкраплением черных кисточек. Я спокойна до хладнокровия, стою
меж колонн, подпирающих свод, и сосредоточенно смотрю на стоящую внизу роту
гвардейцев. Они в темно-зеленой форме с треуголками на головах, отороченными
красным кантом... В их руках ружья с поднятыми вверх штыками. Впереди сам Павел
в таком же мундире и треуголкой на голове. И у всех пустые глазницы. Вспомнила
нашествие черных тараканов, заставивших меня уехать. Как они похожи по
энергетике и стройным рядам... Они по-прежнему слепы в своем подчинении
Императору российскому? Иначе как понять то, что рядом с Павлом все тот же граф
Пален, его доверенное лицо и главный виновник его смерти. Он много выше Павла,
широк в плечах, в форме темно-зеленого цвета, облегающей торс, и такого же цвета
треуголке, отороченной красным кантом. И чувствует себя рядом с Павлом не только
комфортно, но и по-прежнему великодушным покровителем! Как ему удалось выйти
«сухим из воды»?..
Павел, увидав меня, в гневе обнажает шпагу. Но не один мускул
на моем лице не дрогнул. И тут я узнаю в этом лице Павла свою свекровь! «Павел»
только заносит сапог на ступеньку, чтобы расправиться со мной, как Пален
останавливает его, упреждающе положив ему на правое плечо свою руку в белой
перчатке:
- Она не виновата. Ни она, ни сын.
Павел отступает, отправляет шпагу в ножны...
Клац!..
И я - очнулась!
P.S. Из книги П. Глобы «Год Черепахи», Минск, «Парадокс»,
2010, стр. 280, 316. Предсказание Авеля, инока Алесандро-Невской лавры,
сделанное им лично императору Павлу Первому: «Коротко будет царствование твое, и
вижу я – грешный, лютый конец твой. На Сафрония Иерусалимского от неверных слуг
мученическую кончину примешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих
греешь на царственной груди своей».
«Слуг». Не родных...
Так значит, свекровь – Павел Первый! Магистр Мальтийского
Ордена!.. Так видеть через века мог только он... Не на пустом месте, значит, у
нее были «глюки»! Получается, при моем появлении в семье «пазлы» срослись! И
события двухсотлетней давности ожили! Вот почему она столько раз пыталась
втолковать всем на товарищеских судах, что мы с Борисом хотим ее смерти!..
Значит, Павел ушел в мир иной в полной уверенности, что это
дело рук снохи и сына?! Несмотря на то, что он знал предсказания инока: «…От
неверных слуг примешь мученическую смерть…»
Как удалось Палену перевести стрелки «с больной головы на
здоровую»? И так искусно! Теперь понятно поведение Бориса на похоронах матери.
Потрясение от ее ухода, как он считал, по его и, прежде всего, моей вине,
проявило знание аналогичных по энергетике трагедийных событий двухсотлетней
давности! Ведь если бы он был рядом с ней в тот роковой момент, то, как ему
казалось, этого бы могло не случиться? И теперь получается - как тогда, так и
сейчас мы были, хотя и косвенно, но причастны к ее смерти... И Александр, и
Елизавета - мы знали о готовящемся перевороте. Зная бескомпромиссность Павла,
могли бы предположить, что добром это не кончится... Исходя из его характера,
середины быть не могло, или он уничтожит всех заговорщиков, или наоборот.
Третьего не дано...
Так и получилось. И вина наша – «по умолчанию»... как и
сейчас – не присутствию...
Сердце Павла с детских пор было «завязано в узел» из-за
тотальной нелюбви к нему матери – Екатерины Второй. Нелюбовь ее к его отцу
перешла на нелюбовь к сыну... Так Павел считал… Павел знал о планах матери: не
он после ее ухода станет на трон, а его сын, Александр. А может, она пыталась
переиграть судьбу сына?.. Возможно, ей тоже была открыта тайна его трагической
смерти? Ведь предсказал же тот же «вещий Авель» ее смерть за девять месяцев до
кончины, и был отправлен в Шлиссельбургскую крепость...
Но от судьбы не уйдешь! Александр нарушил волю бабушки,
уступив трон отцу. Тем не менее, отец продолжал не доверять сыну. Любителей
развести их в разные стороны хватало, на то и козни царедворцев. К тому же,
сразу же после смерти своей матушки Екатерины Второй Павел освободил монаха и
долго беседовал с ним. От него он узнал и свой мученический конец, и судьбу
того, кто, спустя сто лет, встанет на тот же престол, и «на венец терновый
сменит корону царскую», имея в виду Николая Второго...
То, что мнительного Павла именно двор довел до
шизофренического состояния, у меня не оставалось сомнения. Откровения инока,
полагаю, только усилили подозрительность и манию преследования. Павел стал
окончательно невыносим. Он ускорял события, уже при жизни мстил тем, кто, как
ему казалось, будут участниками событий, предсказанных монахом. Наказания,
раздаваемые им направо и налево, создавали вокруг него зловещую среду. Многим
хотелось сатисфакции, включая и обиженный маршальский состав, так героически
проявивший себя в недавно закончившихся войнах. Даже победоносный полководец -
Генералиссимус Александр Васильевич Суворов оказался в опале. К тому же
политический перестрой, армейские преобразования, «наезды» на дворянство не
сыграли в пользу Павла, несмотря на то, что «перечисление созданных им законов
за короткий срок правления показывает в Павле Петровиче огромный государственный
ум, видевший несоизмеримо дальше, чем видели его современники», как писал о нем
И.Л. Солоневич. Зрел заговор, организованный «союзниками» зарубежья. Заговорщики
не раз предлагали Александру занять место отца. Но он не соглашался. Тогда те
«обошли его с флангов», дали клятву, что переворот будет без кровавой развязки.
Но Павел не уступил требованию заговорщиков, и тем подписал себе смертный
приговор!..
Александра не спасла власть, перешедшая в его руки; ни походы
на войны с присоединением земель, победой над Бонапартом и многое другое. Он так
и не смог простить себе «непротивления злу», замыслил уход и после мнимой своей
смерти ушел скитаться по России...
Странничество на Руси всегда было особым подвигом. Подвижник
и один из духовных столпов России того времени Серафим Саровский благословил его
на этот путь. Так под именем Федора Кузьмича Александр закончил свое праведное
существование в Сибири. И вот что интересно, день и месяц его ухода в мир иной
совпали с днем очередного его воплощения уже в двадцатом веке! Причем, дважды,
как и жены Елизаветы… Дважды в течение двадцатого века мы были с Борисом мужем и
женой... И вот теперь мы изжили с ним самую страшную страницу кармы в своей
жизни в Круге Вечности – карму с Павлом... И друг другу мы теперь ничего не
должны. Вот почему вместо того, чтобы подать заявление о расторжении брака я
услышала Голос: «Не ты... а он». То есть, пока он не уйдет от меня сам, я не
могу считать себя кармически свободной...
Следующее видение не заставило себя ждать... Картина
двухсотлетней давности: я в огромной спальне Михайловского дворца. Рядом
Александр, то есть Борис. Лирическая обстановка. Недаром нас называли Орфей и
Эвридика. Прямо перед постелью высоко на стене я вижу потайное окно, и сзади
него караульного в военной форме с ружьем наизготовку. Сквозь стены вижу, как к
нему подходит Павел в ночном одеянии. Он приоткрывает потайной глазок и
наблюдает за нами. Ну надо же! И в этой жизни «Павел» не оставил своих дурных
привычек...
Очнулась. Перелистала страницы жизни Александра Первого.
Наткнулась на его ранний портрет и изумилась сходству с фотографией за стеклом
шкафа, где нам с Борисом по девятнадцать. Счастливые, ослепительно молодые мы
сидим за новогодним столом среди однокурсников Бориса. Еще раз ахнула - сходство
лиц поразительно! Обратила внимание на роспись Императора… Откуда у Его
Величества в том веке сквозь кружева письма взялись эти три витиеватых буквы, с
которых сейчас начинается его фамилия и именно их он использует при росписи?
Если провести почерковедческий анализ, то сходство будет немалое, росписи
принадлежат одному «Эго». Судьба водила его рукой, выписывая будущее?!
Ну надо же было и свекрови так перенести на свое лицо клише
прошлого, несмотря на разницу полов! Как дух печатает «на физике» свою
харизматичность из воплощения в воплощение!
Позвонила в Самару сестре Тамаре. Рассказала.
- А теперь подними книгу о Павле и сравни его портрет с
Раисой Семеновной.
- Даже нет такой необходимости. Копия! И характер один к
одному. Теперь понятно, почему она вас с Борисом так ненавидела. Вот тебе и
«одна жизнь, а дальше тлен»!..
И теперь, спустя века, мы встретились вновь. И шлейф прошлого
накрыл нас! Теперь ясно, откуда у свекрови боязнь за свою жизнь и амбиции
государя! Меня внутренне всегда забавляло это: как только в газете «Правда»
появляется очередное сообщение о нефтяных разработках, она сразу же отправляет
туда письмо: «…Нельзя устраивать пустоты в пластах земли. Земля может не
выдержать, рухнуть, не говоря уже о том, что это народное достояние и надо
позаботиться о потомках»… Родственные связи никогда у нее не превалировали над
долгом гражданина! Не прописала в свою квартиру внука - «Это не
по-государственному»! Так и отошла квартира ему, «любимому». А как
квалифицировать ее отношение к шестнадцатилетней дочери, отличнице, гордости
школы, рукодельнице, удивительно чистому и ответственному созданию?..
Шел сорок второй год… Война. Алма-Ата. Летние каникулы. Раиса
Семеновна была назначена руководителем по сбору колосков. Дочь с отличием
перешла в десятый класс и после его окончания присоединилась к отряду. Но
сначала надо было сделать ремонт квартиры. Побежала на базар, чтобы про запас
приготовить еду для отца. Пока стояла в очереди, съела немытую грушу. А когда
уже белила потолок и стояла на сооружении стол на стол, и стул, то у нее
закружилась голова - потолки на четырехметровой высоте. Пожаловалась отцу.
- И он не нашел ничего лучшего, как посоветовать дочери
отложить ремонт. Это вместо того, чтобы ей помочь!
Я внутренне недоумевала от такой постановки вопроса, и со
стороны матери, в том числе, будто нет иного выхода, но не встревала, понимая,
как велика утрата, как нелегко ей...
Ремонт дочь все же сделала. Приехала к матери уже с
температурой. Но мать повела ее вместе со всеми на работу, преодолевая туда и
обратно студеные протоки реки, бежавшие с окружавших Алма-Ату Тянь-Шанских гор.
Температура росла. Но мать продолжала таскать ее на сбор колосков.
- Почему? - спросила ее, не сдержавшись, когда уже в который
раз она рассказывала мне эту историю.
- А как же! А вдруг все подумают, что я даю дочери поблажку!
Я слушала и в ужасе содрогалась от всей этой бессмыслицы!
И вот они прибыли, наконец, домой. В последний раз в четыре
руки сыграли на пианино, и дочь окончательно слегла! «Скорая» поставила диагноз
– брюшной тиф, и естественно хотела, было, госпитализировать. Но мать
потребовала, чтобы забрали и ее, чтобы она могла ухаживать за дочерью. Но ей,
естественно, отказали. На следующий день приехали опять, но, как с гордостью
сказала мне свекровь, она закрыла дверь и еще подперла ее шкафом…
Через две недели Лилички не стало.
Свекровь трогательно развернула передо мной старый
пожелтевший от времени листок с красиво вычерченным температурным графиком. На
этот раз я не ограничилась только прослушиванием:
- Почему вы не доверились «скорой помощи»? Ведь сестра вашего
мужа была Министром здравоохранения! Разве она не предоставила бы ей все
условия? А зачем было еще и вас подвергать риску? Лиличке ведь было не годик?
Внятных для нормального человека ответов я не получила, как
не поняла ни поведения тетки министерши, ни мужа Степана Павловича, тогда
директора школы.
«Добила» меня телеграмма на пожелтевшем от времени газетном
листке. Ее прислала старшая сестра свекрови: «Скорбим безвременной утраты нашей
любимой Лилички. Мужайтесь. Стране нужны люди».
«Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире прочнее
гвоздей»!
И потому логично было получить внуку от бабушки Раи
телеграмму, когда того приняли в пионеры: «Поздравляю. Родина гордится тобой».
Да. Ковать героев - это правильно. По-государственному. Но не
до такой же степени, себя расчеловечивая! Не этого хотели строители
коммунистического общества. «Истинный коммунист гибок, смел и находчив», говорит
Агни Йога. И хотя свекровь не была членом партии и даже с презрением относилась
к этому членству, она имела правительственные награды за свой труд, и даже сын
получил путевку на целых три месяца в международную крымскую детскую здравницу
«Артек». Да. Она была тружеником, и ничего дармового в ее жизни не было.
Выпускники с благодарностью вспоминали ее. Когда Тамара на своем самарском
оборонном предприятии крупнейшего масштаба организовала изготовление надгробного
памятника для Раисы Семеновны, мимо проходил Генеральный директор, ее бывший
однокурсник. Он остановился, как вкопанный:
- Тамара, я же знаю эту женщину! Кто ее хоронит?
- Это свекровь моей сестры.
- Да-а-а? Она же была моей учительницей по математике!
Красивая. Глаза огромные, голубые. Строгая! Зато все, кто поступал в институт,
благодарили ее. По математике было только «отлично». Ну царствие ей небесное!
Борис родился два года спустя, своим приходом в этот мир он
был обязан уходу Лилички…
Свекровь сразу же невзлюбила своего сына.
- Когда мне принесли его кормить, я отказалась.
От такого признания у меня перехватило дыхание. Но она, не
понимая, чего же она лепит, продолжала - ну не мой это ребенок, и все!
Перепутали, решила я. У соседки по палате родилась дочь, копия Лилички, такая же
беленькая, славненькая… Я две недели не подпускала Бориса к груди...
Столько лет прошло, и даже веков, а переоценки в сознании так
и не произошло. Я даже не решилась выяснять, как же она все же смирилась… А вот
так... кривобоко...
У свекрови остался дневник жизни, куда она вкладывала всю
силу своей ненависти к Борису и ко мне: «Да у нее нет гордости. Я гоню ее из
дома, а она не уходит. Она и своим родителям-то не нужна». А о своем
десятилетнем сыне оставила такие строчки: «Купила полкило конфет. Дала Борису
две. Остальные положила в буфет. Через неделю обнаружила, что их нет. Спрашиваю:
это ты их украл? А он отвечает – нет. Такие преступные качества в десятилетнем
возрасте, как воровство и обман!» Или: «Очередной раз иду на подвиг! Ушел
кататься на лыжах, обещал через два часа вернуться, а его все нет. Такие
преступные черты характера, как ложь и обман».
Вспомнились горькие строчки из письма Бориса из Италии,
резанувшие сердце: «Мама, если ты не любишь Галину, то только потому, что твоя
нелюбовь ко мне перешла и на нее»…
Когда вспоминаю и вспоминаю видение страниц из своей жизни
двухсотлетней давности, меня продолжает мучить один вопрос – почему коварный
граф Пален, главный организатор и участник убийства Павла, и там, в мире ином,
оказался его правой рукой? Как удалось ему остаться «чистым»? Или это видение
для того, чтобы освободить наши с Борисом души от той тяжести, что преследовала
нас? И эта тяжесть отношений перешла и в это воплощение?! Да-а... Не
беспричинно, получается, Раиса Семеновна устраивала нам суды, писала в газеты и
журналы, мотивируя, казалось бы, «бредом сивой кобылы» – мы якобы хотим убить
ее. И Пален, как никто другой, хорошо знал истину - нет ни на Александре, ни на
Елизавете крови Павла! Ведь до сих пор история вменяет им причастность к
убийству. И Александр тогда еще предвидел, что история не простит ему смерти
отца. Косвенно, как-либо еще, но она пристегнет его к этому злодеянию, обовьет
его своими щупальцами, задушит в объятиях!.. Потому так долго уговаривали его
принять власть. И шел он на это, «как агнец на заклание»…
Нет более страшного суда, чем суд совести! Днями и ночами она
грызла его: не предотвратил, мол, а мог…
Мог ли? Можно ли спорить с судьбой? Задать бы этот вопрос
Авелю! Да еще спросить, этично ли вообще выдавать такую правду? Пожалуй, не так
уж не права была Екатерина, заточив его в крепость. Как народ говорит – «Умный
знает, что говорит, а …»
Но спорь с судьбой! На то ты и человек. И Бог - внутри тебя!
«Если ты устремлен, мойра тебя не догонит», вспомнила я слова из «Писем Е.И.
Рерих»...
«Царствие небесное» - пожелал свекрови ее бывший ученик.
Пусть так и будет…
В последние годы я стала видеть свекровь во снах. Мы мирно
сосуществуем в них. Рыцарь «Мальтийского Ордена» сдал свои позиции...
Вот так, сама того не ведая, я закрыла самую тяжелую
кармическую страницу в Круге Вечности, длившуюся более двухсот лет... Такой
исход возможен, если для тебя мир земной и Мир Тонкий существуют воедино, и ты
все претерпеваешь в этой жизни, не изменяя себе…
А фасад театра Советской Армии так схож по архитектуре с
Павловским дворцом в Санкт-Петербурге…
К знанию этого воплощения двухсотлетней давности Боги
готовили меня давно?.. Я наткнулась на запись в дневнике:
Июль 1986-го.
Видение. Где-то в центре России. Я хозяйка. Борис муж. Зал.
Много гостей, у нас очередной прием. Он в самом разгаре.
Я выхожу из своей комнаты. Спускаюсь по деревянной, широкой
лестнице, с красивыми перилами и колоннами, поддерживающими перила. Лестница
идет прямо в зал, соединяя два этажа. Оркестр на антресолях второго этажа.
Звучит вальс. Я в белом воздушном платье времен 18 века. Волосы гладко зачесаны
на прямой рядок, на затылке красивые длинные локоны. Мужчины во фраках. Кто-то
перехватывает меня. Мы вальсируем... Вдруг что-то заставляет меня срочно
подняться на второй этаж. На ступеньках стоят гости, и тогда я, не тратя
драгоценного времени, взлетаю. Публика изумленно прослеживает мой полет. Я же
притупляю их изумление рассказом о естественности таких возможностей в
будущем...
Просыпаюсь. Прокручиваю мысленно видение... Как этот зал
напоминает один из залов Зимнего дворца…
Глава 8
Кармический хлам?
Очередной день рождения Аллы Усиевич опять проходил на
пленере. Гостей - из всех волостей!
Борис и на этот раз не был оригинален, весь вечер провел в
ухаживании за Машей Медведевой. А в это время у его жены не было отбоя от
присутствующих высокопоставленных и не очень мужей. Особенно докучал Семен Я.
Тогда еще главный инженер одного из заводов КамАЗа. Он потом прославится на
авторалли большегрузов «Париж-Дакар», и получит из рук Президента высокую
награду.
Мне это броуновское движение порядком поднадоело, и мы с
Валей Мальцевой отправились почивать. Но тут явился Борис и потащил нас в баню.
Мы только что вышли из парной и расположились в предбаннике,
как ввалились уже порядочно захмелевшие мужики. Помощник Семена бесцеремонно лег
у моих ног, положив голову на колени.
- Вот муж сейчас тебе покажет, где раки зимуют! - столкнув
его голову с колен, громко сказала я в надежде, что, может, буду услышана мужем.
- Ха-ха-ха! Муж? Какой муж? Вот этот? Ха-ха-ха!
И он опять положил мне на колени свою дурную голову.
Господи, а действительно, есть ли у меня муж? Горечь от
такого признания, уже который год сидела в сердце гнойным нарывом. Фаворитка за
фавориткой мелькали в нашей жизни одна за другой! Некоторые отношения я даже
оберегала, поскольку только тогда в семье наступало мирное время. Мужья подруг
возмущались:
- Галина! Ты чего себе позволяешь? Наши же жены так себя не
ведут! Нам же завидно!
Все семейные проблемы были моими, а деньги с момента его
окончания учебы в институте - врозь. Когда у меня долги зашкаливали, то в ответ
я слышала - «это твои проблемы», а на вопрос, сколько ты получил в тринадцатую
зарплату, ответ: «Кто ты такая, чтобы я перед тобою отчитывался?» И это от
человека, который учился шесть лет в институте на дневном отделении, а я
работала и училась, содержала семью. И потому порой так хотелось выскользнуть из
смертельных «объятий» этой странной семейной жизни. К тому же меня особо с ним
ничего уже не связывало. Как я справедливо считала, тогда, в Тольятти, я его уже
«однажды похоронила». Так я назвала свое состояние, когда он решил уйти из семьи
и так грубо, не по-человечески обошелся со мной. Все последующее время наших
семейных отношений жизнь лишь волокла нас за собой. И почему она взяла на себя
такую ответственность?
Мы с Валентиной уже лежали в своих постелях. В окно смотрела
круглая луна. Она освещала все вокруг, хоть читай. Наконец, суета закончилась.
Но не тут-то было! Семен со своим помощником опять ввалился в наши «покои», если
учесть, что они были огорожены чисто символически, лишь колоннами.
И на что Сема рассчитывал, заставляя помощника служить ему
«промокашкой»?
Наконец-то нам удалось выпроводить этого назойливого ухажера
с верным лакеем. Мы уже заснули, когда нас разбудил гость именинницы -
московский художник. Он приехал к нам в командировку оформлять интерклуб. На
подносе стоял обещанный чай. Валя поблагодарила его, и тут в освещении луны я
вижу, как он склоняется надо мной, подносит чашку, я принимаю, и он нежно целует
меня. Словно электрический разряд пробежал меж нами! И тут, наконец-то, «созрел»
Борис, откуда он вдруг взялся? Хватает того за шкирку, бросает на пол,
начинается драка. На шум выбегают Семен со своим помощником. И начинается
гомерический хохот!
- Борис, не того бьешь, - пытается остановить его Валентина.
- Не того, не того! - поддакивает Семен с помощником.
Набегают гости, наконец-то растаскивают их в разные стороны.
- Ну Галина, тебя в приличное общество пускать нельзя! В
прошлом году из-за тебя все гости без автобуса остались, сейчас драка! - пытался
отшутиться хозяин бала.
Так, да не так! Его друг, хозяин автобуса, начальник
камазовской футбольной команды, всесильный самодур городского масштаба в прошлый
день рождения Алки захотел в наложницы «золотую рыбку». «Иначе все добираться
домой будут пешком» - заявил он ей. И с чего это я должна была подчиниться? Мало
ли кто в меня влюбляется, это не повод «для знакомства». Я вам не «Пышка». Так
что не перекладывай ответственность на мои плечи, Витя!
Рассветало, когда мы возвращались домой. Валентина тоже не
пожелала остаться.
- Галин, а почему Семен весь вечер крутился вокруг тебя, а
досталось Н.? Борис перепутал их что ли?
- Только и тому влетело не напрасно. Представляешь, луна
светит в окно, все видно до мельчайших подробностей. И его поцелуй. Да-да! Это
было так неожиданно! И с такой искренностью и любовью! Словно живой водой
умылась.
- Тогда зачем мы уезжаем?
- Если чему суждено быть, то будет.
Продолжение действительно следовало. И я решила - наконец-то,
пришло время расстаться с мужем.
В моем окружении никто не верил в реальность моих планов. Но
я упорствовала, главное для меня было - «оторваться» от Бориса. «Суженый» в
который раз подал на развод со своей прежней женой и уехал на край земли, чтобы
заработать на нашу будущую квартиру. Я ежедневно получала от него теплые письма.
Все шло к завершению моих с Борисом отношений.
Но точки над «и» расставило драматичное видение!
Этот Мир Тонкий был так ярок и реален! Я увидела, как мой
якобы избранный возвратился домой в Москву. И жена кладет его в постель. Я
приезжаю на три дня позже. И когда он позвонил мне в квартиру, и я открыла
дверь, то по глазам все поняла. И не простила!
Очнувшись, я металась по комнате, словно тигр в клетке! Я
«грызла прутья» от бессилия!..
К концу третьего дня на сердце наступил штиль. Слава Богу, не
будет на мне вины! Если есть у него еще контакты с женой, их семью ради сына
можно сохранить. И словно тяжелый воз сбросила со своих плеч! И действительно,
зачем все это? Ради того, чтобы избавиться от Бориса, не стоило «городить
огород». Вспомнилась в очередной раз поговорка тети Насти – «Лучше с умным
потерять, чем с дураком найти». То, что этот брак был бы еще худшим
обременением, понимала теперь и я, не только мои подружки. Но я не слышала их
тогда...
Раздался телефонный звонок. Звонил Н., это его голос слышала
я почти с другого конца земли русской...
- Как? Разве ты не в Москве? - моему смущению не было конца!
- Так я же тебе говорил и писал, что буду там только через
две недели!
Ужас! А я его уже «закопала»!.. И уже нет дороги назад!
Дальше все события проходили уже как «постфактум»: меня
задержали на службе, и я приехала в Москву на три дня позже намеченного. Н.
позвонил в дверь. Я открыла ее, и по глазам поняла, он изменил мне! И все!
Конец! Уф-ф-ф! И, слава Богу! Одной глупостью в жизни стало меньше. В памяти
всплыл Голос свыше - «Не ты… А он!» И опять перед глазами возник мой любимый
«Аленький цветочек»! Ясно! Это Он - видимо-невидимый помог осознать ложность
шага?! Дождусь ли я когда-нибудь в своей жизни лицезреть Его как героиня моей
любимой сказки? А может и не сказки вовсе? «Сказка - ложь, да в ней намек»!
Позже, уже в Москве, когда я купалась в объятиях тонких
энергий, «увидала»: я вхожу в просторное светлое помещение. Но пройти вглубь не
могу, карусель остановилась, возник барьер! Рядом оказался Страж кармы -
высокий, элегантно одетый, с красивой шевелюрой, зачесанной назад. Перед ним
возникла огромная в жестком переплете толстая книга, похожая на «Голубиную
Книгу» с картины Н.К. Рериха. В ней все мои воплощения за время пребывания на
Земле. Страж открывает ее почти в самом конце, листает, я вижу многочисленные
записи... Наконец, находит.
- Еще не время, - с мягкими нотками в голосе, словно ребенку,
говорит он мне. И я понимаю, это относится к супружеству… Значит, наши с Борисом
мучения продолжаются. Карма еще не изжита. Стоп! Мучения не могут развязать
карму, констатирую я. А что тогда?..
И я просыпаюсь.
Значит то, что Бог «следит за тобой», как сказала мне еще в
четыре годика бабушка Катя, это не миф?!
Так значит «не время»…
«Все завязано узлом, а развяжешь лишь добром»…
Значит, терпи! Умей держать в равновесии материю и дух…
Равновесие!
«Люди называют равновесием – равнодушие и тупость, но сама
Природа подсказывает, что равновесие есть напряжение. Считайте, что напряжение
есть приближение к Пути Нахождений».
(АУМ, 135)
«Так лишь реальное постижение Высшего Мира даст человеку
равновесие»
(АУМ, 134)
Глава 9
Обновление...
Конец семидесятых. Наступал очередной Новый год. Бал в
интерклубе – это традиция. Попасть туда к нам было большой честью для каждого.
На него приезжали даже из столицы. И все потому, что мы умудрялись устраивать
такие концерты, с которыми не могли соперничать ни Слава Полунин, ни «Голубой
огонек». Под фонограмму были «задействованы» все ведущие артисты мира. Но как
все профессионально подготовлено, и с каким тонким юмором!
К нашим представлениям со всей Татарской республики стекались
реквизиты, костюмы, украшения, парики, фраки, «котелки», что-то дошивали, из
магазинов «на ура» уходили все женские туфли на каблуках самых невероятных
размеров вместе с колготками, поскольку артисты, в основном, как в старом Китае,
– мужчины.
Сценарий писался всем коллективом, под конец вовлекли и
очередного начальника управления. Причем с моей легкой руки стали писать в
стихотворной форме, начало тому задолго положил, конечно же, мой отдел рекламы.
Люба Бакина, ставшая моим профессиональным летописцем, была ведущим звеном в
создании этих виршей. Как она призналась, до моего прихода она даже и не
подозревала в себе таких талантов!
Репетиции шли после работы, а в последнюю неделю артистам
приходилось даже ночевать на сцене интерклуба.
А как оформлялись залы, холлы! Продумывалось все до мелочей,
начиная с входа и заканчивая туалетом. Сколько необычных ходов и решений! Тут
тебе и трехглавые Змеи-Горынычи, они-то и «прокомпостируют» тебе входной билет,
а «соловьи-разбойники» «разденут», а колченогий одноглазый пират с шарманкой и
попугаем на плече, вытащит тебе записочку с «судьбой». А в зал пройти можно лишь
через лабиринты, полные ужасных якобы неожиданностей, а если это восьмое марта,
то свою даму в зал ты сможешь пронести лишь на руках по «морю-океану» в огромных
бахилах, что ожидают тебя «на берегу», да мимо роскошной русалки, возлежащей на
перилах, окутанной рыбацкой сетью. Ее роль как всегда исполнял художник нашего
отдела рекламы Александр Погодин, как и прекрасное оформление залов.
Когда по роду службы я бывала в столичных министерствах,
внешнеторговых организациях, у меня складывалось впечатление, что это не я
приехала с периферии. Психология москвичей того времени смешила кичливостью и
девизом: «Где бы ни работать, лишь бы не работать». Пока мы, на так называемой
периферии, не покладая рук, работали на новостройках, возводили и осваивали
гиганты, они тусовались в прокуренных кухнях, травили себя жалостью к себе
любимым - как же, все у нас не так, как «там» за границей, и пропивали под
гитару великую державу.
Предновогодняя командировка самая тяжелая и напряженная.
Ходьба по «лезвию бритвы»!
Какое впечатление должна была производить на пороге кабинета
высокого начальства стильная молодая женщина, если она, к тому же, является с
поздравлениями от руководства? И не мудрено, что в ответ «шерпам» приходилось
доставлять по месту моего пребывания в Москве «дары волхвов». И все большие и
маленькие руководители, и не только на КамАЗе, но и Казани, ждали моего
возвращения, как малые дети. Как же! Если в твоем кабинете не висит календарь
«Автоэкспорта», а тем более Министерства внешней торговли, ты уже никто! И
потому, когда ситуация приобретала острый характер, начальник Управления
приходил ко мне в кабинет и снимал со стены мой, даже если он был с дарственной
надписью.
- Галин, ты в чем будешь на балу? - по приезду из
командировки спросила меня подруга Татьяна.
- Пожалуй, надену, что есть... Ну что ты так на меня
смотришь? Бал послезавтра, с новым нарядом не успеть, сил мобилизовываться на
очередной «подвиг» нет.
И это действительно так. Боли во всем теле – запредельные,
особенно в голове! Перелеты, командировочные хлопоты их только усугубляли. А
впереди еще напряг, на Новый Год у нас дома человек двадцать соберутся, еще и
друзья приедут из Самары, и не на один день. Всех увеселить, накормить, напоить,
спать уложить. А одиннадцатисантиметровые каблуки уже просто невыносимы!
- Ты что, с ума сошла? Все привыкли к твоим сногосшибательным
нарядам. Нет, этот номер у тебя не пройдет! И потом, ты и впрямь считаешь, что
завтра будешь моложе, чем сегодня?
Ну, такие доводы из гроба достанут!
Наряд получился замечательный. Силуэт в стиле «пушкинской
Натали»: тончайшая, ослепительной белизны блуза с широкой оборкой французских
кружев, спускающихся с плеч. Многоярусный плетеный мягкий пояс «американка»
цвета жухлой травы, с изящными пряжками, бронзовыми висюльками с позолотой,
сотворенными руками художника из Таллинна, оказался как нельзя кстати. Нижняя
юбка в тон поясу на ладонь выступала из-под бархатной юбки цвета вороного крыла.
Туфельки на одиннадцатисантиметровом каблучке того же цвета, что и нижняя юбка,
элегантная «Северная чернь» в качестве украшений - сережки, кольца, браслеты на
запястьях и выше. Волосы, убранные под гибкий серебряный обруч. Завершали
композицию только что появившиеся на прилавках Москвы французские духи фирмы
«Ланкоме» «Мажи нуар». Все это в свое время как бы случайно стекалось в мой дом
и «выстреливало» в нужный момент. Благо, что мы с младшей сестрой умели шить,
особенно она - посольские жены считали за большую удачу попасть в ее руки. И на
фоне автоэкспортовских, внешторгрекламовских и МИДовских дам я выделялась своим
эксклюзивом. Те в «сафари» и «джинсе», а я в крепдешине, гипюре, или вязанных
Татьяной нарядах…
Я уже работала в МВЭС, в здании на Садовой-Сенной. В
туалетной комнате, к моему удивлению, женщины, не стесняясь, с восхищением
разглядывали мой наряд: вышивки, мережка, искусное вязанье монахинь прошлого
века...
- Франция?
- У меня своя маленькая Франция на дому, - с удовольствием
отвечала я им. - Сестра и «бабушкины сундуки».
Вот так – «голь на выдумку хитра»! А в «Автоэкспорте», меня,
оказывается, называли «артистка».
Я рассмеялась, вспомнив девочку во дворе дома в Набережных
Челнах. Она, всплеснув ручками при моем появлении, с восхищением рассматривала
мой наряд: бусы-ромашки из бисера белого и салатного цвета, заплетенные в
волосах, босоножки на высоком каблучке, сарафан фисташкового цвета из немецкого
гипюра, из-под которого выглядывали русские кружева. Господи, как же смело я
одевалась, даже по нынешним временам! Вот что значит бескомпромиссность
молодости!
- Тетя, вы артистка?
- Все мы, дорогая девочка, в этой жизни артисты…
Бал удался как никогда. Я даже забыла о своей усталости.
Борис на этот раз ухаживал за женой главного гаишника города. Не в пример мне,
она любила и шампанское.
Я гуляла по залу как кошка, сама по себе, переходила от одной
кампании к другой, рассыпаясь в поздравлениях. Уезжая в командировку, я успевала
участвовать лишь в концепции бала. А когда увидала итог, восторгу не было конца!
Всех хотелось обнять, пощебетать, покружится в танце.
Татьяна увлекла меня в бар к гостям. А любительница
шампанского превратилась уже в персонаж из сериала «Семнадцать мгновений весны»,
если только без горжетки.
- А-а-а! Явилась! - заплетаясь ногами, она подошла ко мне. -
Если не пьешь, то хотя бы искупайся!
И вылила шампанское мне на голову!
Я юркнула в зал. Кто-то подхватил меня и закружил в танце.
Вот и вальс плавно перешел в твист, уже образовался единый круг. Б-ац! И
напротив меня, можно сказать, «Дюймовочка» с роскошной, цвета спелой ржи,
длинной и пушистой копной волос Наташа Новицкая теряет равновесие и падает.
Немудрено! Паркет натерли с «прозапасом», чтобы на завтра «генералитету» тоже
досталось. И тут в зале появляется Борис. Его партнершу после пассажа со мной
погрузили в «Волгу» и увезли домой, и он вспомнил о жене. Он дергает меня за
руку. От неожиданности я теряю равновесие. Еще можно было спасти ситуацию… Но
командировочная усталость взяла верх, и я пошла по линии наименьшего
сопротивления, Бог с ним, Наташа вот упала, и ничего… И все бы действительно
ничего, но, падая, я подбила свою гостью из Самары. И она не нашла ничего
лучшего, как со всего размаху приземлиться на мою голову. Треск черепушки…
Очнулась на руках мужа в фойе между баром и танцзалом.
- Очнулась?.. Идем танцевать. Делай вид, что ничего не
произошло.
- Мне плохо… При чем здесь люди!
Душила тошнота. Но вокруг стояли взволнованные сотрудники.
Пришлось подавить свое желание сделать «цурюк эссен», а муж уже волок в зал.
Оттаскав танец, на середине второго обессилил и сбросил меня на кушетку…
Хотя мои друзья из УВД выдали мужу пропуск «на линии не
останавливать», домой мы возвращались «огородами», поскольку количество выпитого
превышало все дозволенные нормы. Ну и попали в занесенную снегом яму.
Выталкивали машину втроем. Вытащили. Я же осталась в яме. Свернулась калачиком,
не хотелось никого ни видеть, ни слышать. Но про меня вспомнили...
На следующий день Новый Год встречали, как всегда, у нас.
Собралось больше двадцати человек. Крутилась, как «ветряная мельница» и
«скатерть самобранка». Всем было весело. Мне тоже. Якобы. Едва отбилась от
новогоднего гулянья. Так хотелось, чтобы никто не «кантовал»! Из последних сил
быстренько убралась, вымыла полы, сервировала стол, и, до прихода гостей, легла
прямо на стулья. Какое блаженство!
Это «состояние» - головные боли - стало нормальным явлением с
четырнадцати лет. Становилось легче, лишь когда начинала течь кровь из носа. Об
этом знала моя одноклассница Валя Руднева. Мы шли с ней в школу, когда опять
нестерпимой болью пронзило голову. Она, зная это по меняющемуся цвету моих глаз,
со всей силой тюкнула меня кулаком по носу. Кровь побежала ручьем! Полегчало. В
замужестве головные боли усилились. Мужу это быстро надоело, и я старалась не
привлекать к себе внимания, понимая - никто мне не в силах помочь, ни родные, ни
близкие.
Ну, а сейчас мне уже ничего не помогало, даже обезболивающие.
Мне бы «день простоять, да ночь продержаться». Вот гостей провожу, возьму отгулы
и отосплюсь, и все встанет на свои места, так уговаривала я себя...
Нелетная погода задержала гостей на неделю. Наконец, все
позади, я вышла на работу. Но моего рабочего состояния хватило ненадолго. К
ужасу моих коллег я «сползла» по стеночке...
Очнулась на больничной койке в отдельной палате лучшей
клиники города – Управления внутренних дел. Там к тому же работала на полставки
моя Лилия Константиновна Васильева. А ежедневный контроль за моим состоянием
здоровья доверили лучшему терапевту.
Я еще спала, когда врач входил в палату. В течение дня он
делал это неоднократно. Он интересовался моей жизнью, начиная с рождения. Влез
буквально под кожу. Потому поставил перед главным врачом вопрос об охране палаты
от многочисленных посетителей, главное, родных. Мужа возненавидел люто. Называл
его не иначе как жестоким эгоистом и душегубом. Я от души смеялась над его
точным определением. В один из дней он сделал вывод:
– Галина Ивановна. Может быть, вам это и в голову не
приходило, но у вас на самом деле нет друзей. Есть самовлюбленные эгоисты. Им за
честь придти к вам в палату и только, о вас они меньше всего думают. Не понимают
они того, что вам нужен покой. Я вам советую настоятельно сделать переоценку
ценностей, иначе все закончится для вас плачевно... Вы читали Гессе? - закончил
он неожиданным вопросом.
Книга «Степной волк» произвела не меня странное впечатление.
Я не готова была тогда оценить ее по достоинству, но разговор не прошел даром.
На многое я уже смотрела другими глазами. И была благодарна за жестокий урок. В
дальнейшем жизнь сама распорядилась. Она предоставляла обстоятельства, и круг
«друзей» сужался...
Я проснулась, едва оторвав себя от удивительных ощущений: с
необыкновенной легкостью и с огромной радостью летела по длинному тоннелю ...
впереди золотой свет, и… очнулась.
Поняла, что подошла к критической черте...
В то утро я долго ждала прихода своего терапевта. Не
дождавшись, усилием воли мобилизовала себя, спустилась в ординаторскую. Меня
раздирало любопытство, могут ли врачи по одному виду человека определить его
уход в мир иной?
- Меня отстранили, - как-то странно улыбаясь, сообщил он. - У
вас теперь другой терапевт.
Но, ни проницательный терапевт, ни коллега, сидящий с ним в
ординаторской, не заметили мое состояние.
Путь в палату стоил запредельных усилий. Интересно, сколько я
смогу еще продержаться? В четыре часа должна придти Лилия Константиновна. Надо
дотянуть.
- Кто к нам пришел! Какая женщина! - воскликнула Л.К.,
подключая присутствующих.
- При моем появлении уже мухи дохнут, а вы все «какая
женщина», - отшутилась я. - А это ничего, если я вот тут у вас в кабинете возьму
да и умру?
Л.К. внимательно посмотрела на меня:
- Быстренько вколи ей…! - в ее голосе звучала тревога.
Медсестра успела лишь ввести инъекцию, как меня позвали на
выход, пришел сын. Только я успела дойти до него, как поняла - время «Ч»
настало. Мгновенно оценила крепость бетонного пола. Хорошо, если падая, сразу
отправлюсь на тот свет…
Автоматически вцепилась в пожарную лестницу:
- Дима! Врача!
Очнулась в палате.
- Долго я была в ауте?
- Примерно полчаса,- ответил сын.
- А где врач?
- Она ушла.
Выписывали меня с бессрочным бюллетенем. На прощанье терапевт
и главврач сказали:
- Мы бессильны чем-либо вам помочь, потому не закрываем
больничный лист. Ваше состояние здоровья заставляет сказать правду: езжайте
туда, где вас будут ценить, где вас будут любить. Но, как чрезмерная ненависть,
так и чрезмерная любовь может привести вас к одному концу – летальному.
А моего терапевта отстранили не на пустом месте...
- Его теперь надо самого спасать, - сказала Лилия
Константиновна. - Он когда влюбляется, кончает жизнь самоубийством.
Как я поняла, терапевт перехватил мое состояние, и жалость ко
мне обернулась для него чуть ли не трагедией. Его спасли. Но в клинике не
оставили…
***
Странный был месяц март в Мисхоре. Туманы, ползущие с гор,
оказались не лучшим лекарством. К моему удивлению стало закономерным - ночью мне
становилось труднее дышать, словно не хватало воздуха. Днем все в порядке. Но
стоило только лечь спать, как просыпалась от удушья. И тогда остаток ночи
приходилось сидеть в кровати, прислонившись к стене.
В ту ночь я была «на грани». Я металась по кровати, словно на
меня набросили удавку. Я все пыталась от нее избавиться, и только под утро
затихла...
Проснувшись, узнала, что в номере подо мной умерла молодая
женщина. Астма…
Дома жизнь побежала, как всегда, стремительно и насыщено. Из
Москвы приехала съемочная группа студии «Центрнаучфильм». Я консультант и
организатор. Напряжение особое, ответственность за сроки – вдвойне. А головные
боли, ... а спина!.. И еще непонятно что!.. Это был такой «хор» внутри, дышать -
невыносимо, словно я натыкалась на лежащие в легких кинжалы, острия которых
кто-то прокручивал для еще большего впечатления! Я перешла на поверхностное
дыхание и разговор, чтобы вибрации - не выше переносицы, не затрагивая мозги…
Уже, в съемочном автобусе, я на полном серьезе решала для
себя проблему: а что если покончить с таким существованием! Как это будет
выглядеть? Вот сейчас на ходу раздеру двери автобуса и брошусь под колеса вон
того грузовика... Нет, лучше под гусеницы вон того трактора... сразу «в
ленточку»!..
Но вот мы уже на территории КамАЗа, и надо работать.
Надо! Надо! Надо! Недавно услышала интересное определение:
«Сильный потому и сильный, что всегда делает не то, что хочет, а то, что надо».
Наконец, съемки закончились. Начался монтаж фильма. Сдача во
«Внешторгрекламе». Москва. Возглавлял комиссию аж бывший директор кинофильма
«Волга-Волга»!
- Надо же, я работал с самой Орловой! А тут приехала какая-то
Бибикова, из какой-то «Тьму-Таракани», и я у ее ног!
Так что сдача фильма затянулась. Но все пошло на пользу. День
за днем мы с режиссером приходили в монтажный цех на студию дорабатывать фильм.
Вклеивали и перетасовывали, дополняли и уточняли. Директор «Волги-Волги»
наконец, понял всю тщетность своих притязаний. Фильм приняли. Но главный суд
ждал меня дома, особенно - суд Главного конструктора КамАЗа Баруна Владимира
Наумовича. Он не обладал покладистым характером. Вдобавок, ранее консультантом
таких фильмов был только он. Потому вдвойне было отрадно получить из его уст
похвалу:
- Пожалуй, это лучший фильм о КамАзе. Не ожидал. Молодец!
Глава 10
Приговор
К нам из Казани приехала очередная киносъемочная группа.
- Что с тобой? Ты словно кого похоронила, - спросил Вахит. Он
уже не в первый раз приезжает на КамАЗ, и не в первый раз работа объединяла нас.
- Похоронила. Отца.
- Но это естественная скорбь. А у тебя что-то другое.
Через несколько дней я уже была в Казани. Мы приехали в
клинику, где нас должен был принять его друг, экстрасенс, диковинка по тем
временам большая. Он лечил гипнозом и мог одним взглядом поставить человеку
диагноз. К нему приезжали со всех концов не только Татарии, но и из-за рубежа.
Народу было - не протолкнуться! Попали в обеденный перерыв,
потому приехали к нему домой. Лицо лекаря было бледным, бескровным, мне даже
стало жалко его и стыдно, что я тоже оказалась не лучшей из той толпы. Тот же
вампир, по сути, даже восстановить свои силы в обеденный час не даю, и Вахит
из-за меня не щадит своего друга.
Отрешенно поглощая молочную тюрю, он бесстрастным глазом
просканировал меня.
- Ты зачем ее привез?.. Я ей не помощник, – потом оглядел
Вахита, - и ты тоже.
Вахит растерялся.
- Я же тебе рассказывал о ней!
- Ну и что? Не лезь в ее историю! Она тебе не по зубам.
Но обескураженный вид друга вернул его на землю.
- Хорошо. Сядь на стул. Разуйся. Поставь носки вместе...
Та-а-к… Ты приходишь в себя только к одиннадцати часам... Ты правильно сделала,
что не согласилась на операцию. Камень в почке уже на выходе.
А я даже и рта не открывала.
- А спина? А голова? - запричитал Вахит.
- Я сказал, не лезь, куда не надо! Ни ты, ни я ей не
помощники.
Как ни странно, я поняла его. Я давно уже ощущала - что-то
другое, пока мне еще не известное, а врачам тем более, стоит за всеми этими
запредельными «болями». Это я ощутила еще когда годом раньше мучилась и мучила
всех вокруг загрудинными болями в районе сердца, грудной полости, и вот теперь -
в голове...
Глава 11
Что это?
1980 год.
Лето было занято очередной компанией по подготовке
автомобилей к рекламным съемкам. Планировала «автопробег по бездорожью», по
маршруту первых грузовых автомобилей советских времен. Я уже согласовала эти
планы с Главным конструктором, с директором техобслуживания Самарканда и других
точек маршрута. Надо было успеть сделать многое.
Но головные боли по-прежнему не давали покоя, они не только
не уходили, но нарастали! Больше двух часов я не выдерживала, головная боль
опускала веки, хоть подставляй спички! Да и весь организм просто вопил! Любое
напряжение мышц спины приносило невыносимые страданья, дышать было нестерпимо! И
я приспосабливалась. Чаще боль, отступая, призывала на смену другую, еще более
пронзительную и затяжную! А от моих густых каштанового цвета волос осталась
жалкая четверть! С трудом умудрялась провести оперативку. Слава Богу, у меня был
золотой коллектив и руководство управления во главе с Алексеем Ивановичем
Насакиным. Авторитет, заработанный ранее, уже работал на меня.
Больница, где работала Лилия Константиновна, была в ста шагах
от офиса. В обеденный перерыв я забежала к ней. Она стала настаивать на
госпитализации.
- Через две недели, не раньше. Вот отправлю автомобили на
маршрут, тогда… - отбивалась я. - А вообще, какова у меня перспектива?
- Выгляни в окно. Видишь на носилках женщину? Ее везут в
Казань. Опухоль. Сама понимаешь, какая. Хорошо, если довезут…
Ранее, апробировав на мне все, что можно, Лилия
Константиновна теперь перешла на другую форму лечения – наблюдать. Она
предоставила мне отдельную трехкомнатную палату. Спать, спать, спать. Фрукты,
фрукты, фрукты. И чтобы никто не мешал!
За чашкой чая и всякой вкуснятиной мы сидели с ней в моей
«одиночке», и только ее пристальный взгляд, сосредоточенный на очередном
рентгеновском снимке, говорил, что все не так просто в «датском государстве».
- А это что еще? - ее рука с карандашом зависла над снимком в
том месте, где располагалась шишковидная железа. Кроме всего прочего над ней
хорошо просматривалось образование величиной с добрый грецкий орех густого
молочного цвета.
- Что это они там себе позволяют? – возмутилась она, понимая,
что я за спиной и тоже все вижу. Картинно разорвав снимок, Лилия Константиновна
бросила его в корзину.
На этот раз я ничего не уточняла и не выясняла. Я про себя
отметила: мое душевное равновесие не было нарушено, а ведь для этого, казалось
бы, такая веская причина – опухоль! Но не было даже желания проанализировать –
почему…?
Улучив момент, Лилия Константиновна вытащила из мусорной
корзины разорванные куски и спрятала их в портфель. Как всегда, ничто не
выходило из поля моего зрения, но я опять сделала вид, что ничего не заметила. А
этот ее «финт» меня почему-то развеселил… Я уже знала чего-то такое, но, как та
собака, не могла сказать. Пока. До поры… до времени, решила я!
Наступила пятница. Впереди целых три дня покоя без врачебного
присмотра. Я просила друзей и родственников не навещать меня: разговоры давно
стали в тягость, как ни старалась не поднимать вибрации голоса выше переносицы,
мозг все равно страдал, и я замолкала или переходила на шепот.
Утро принесло странные ощущения – нечеловеческая боль словно
разделила туловище на две части - под кожей на спине вдоль позвоночника
непонятно откуда взявшийся странный бегающий огонь с нечеловеческой силой
раздирал живую плоть и скакал вверх-вниз, нещадно кусая... И ... жуткое ощущение
– у меня «отнимаются» ноги! На уровне копчика непонятное жжение с прострелами
такой силы, такой неземной боли!
Нет подходящих слов, чтобы выразить свое состояние, если бы
надо было его описывать Лилии Константиновне, - мелькнула мысль... И не к кому
обратиться за помощью. Выходные...
А, может, и хорошо? Ну чем мне могут помочь врачи?..
Очередной консилиум? Все равно я им непонятна... И, слава Богу, что их нет,
некому пичкать меня бесполезными лекарствами и ненужными процедурами....
И тут я ощутила, словно «кто-то» помимо меня дирижировал моим
поведением, заставлял не паниковать... И я не паниковала. Я вставала,
преодолевая нечеловеческие боли, продолжала ходить, накручивая круг за кругом по
пустым комнатам больничной палаты… до изнеможения, до последней капли силы... и
… бросалась в постель...
Но на спине в районе позвоночника ощущение огня усиливалось,…
он пульсировал… пытался вырваться, расширить пространство, и я выгибалась. Но и
это не помогало… И я переворачивалась на живот... На какое-то мгновение
наступало затишье… И я засыпала... Но тут же просыпалась и ощущение, что ноги
якобы отнимаются, заставляло опять ходить, ходить, ходить, а потом опять
бросаться в постель...
Но ничего не помогало... Беспощадный огонь продолжал
свирепствовать...
Началась нечеловеческая борьба за выживание... Только кого с
кем? В одно из таких мгновений перед моими глазами встала картинка детства:
мужик, словно факел, выбежал из нашего подъезда, бросился на землю и начал
кататься по ней, пытаясь сбить пламя. Тут подоспели соседи, кто с ватными
одеялами, кто с подушками. Они сбивали пламя, а потом обложили бедолагу этими
одеялами и подушками со всех сторон, пока огонь не стих... И я, из непонятно
откуда взявшихся сил, поднялась, собрала подушки с соседних кроватей, обложилась
ими, и... словно исчезла из пространства...
Затишье дало силы, и я словно притерпелась к страданьям, если
это было вообще возможным…
Так я промаялась день, второй и только к концу третьего дня
«пожар» локализовался и отступил...
Господи! Как хорошо, что я была одна в палате! И все
претерпела… И никто не мешал быть собой...
Когда утром пришла Лилия Константиновна, я лишь ввела ее в
курс. Как и ожидала, она лишь молча, в глубокой задумчивости выслушала мой
рассказ...
И только спустя семь лет уже в Москве, когда в мои руки
попадет «Агни Йога» и «Письма Е.И. Рерих», я узнаю, что этот «пожар» ознаменовал
собой пробуждение священного огня… Кундалини…
А завершающая его стадия произойдет уже в Москве: Кундалини
тихо, мягко и ласково, словно гусеница, побежит по позвоночнику там, где для
него уже проторены каналы со времен проживания на «священном плате Татарии» (как
перефразировала я слова Учителя)… Побежит и затаится…
От этого Набережно-Челнинского периода у меня сохранилась
фотография, сделанная сотрудником моего отдела рекламы - Володей Шушаковым. И
вот как это было.
Май... Я сижу за письменным столом, вся ушедшая в работу и
отделившая себя от нечеловеческих болей… Володя забежал в кабинет, в очередной
раз сказал, что остались хвосты от пленки и их надо реализовать. Потом,
пристально посмотрев на меня, принес веточку черемухи.
- Она подчеркивает цвет ваших глаз.
А это у меня так всегда, когда внутреннее напряжение
зашкаливает и они становятся изумрудного цвета. Вдобавок, сняла с шеи Любы
Бакиной ожерелье с янтарем. А зря! До сих пор спотыкаюсь об эту «постановку».
- Галина Ивановна, смотрите, какие странные пятна получились
у вас на груди на этой фотографии! Что я только ни делал, чтобы избавиться от
них, сколько бумаги перепортил, ничего не помогло!
Откуда нам с Володей тогда было знать, что эта фотография
уникальна, и пройдет еще немало лет, прежде чем я оценю ее во всей красе. И
поможет мне в этом мой любимый поэт – Эдуард Балашов…
«В эпоху сближения миров особенно усиливается центр сердца.
Но возжечь Огни сердца труднее, чем осуществить поднятие Кундалини». (Из писем
Е.И. Рерих, том 3, стр. 680)
Несколько лет спустя из «Писем Е.И. Рерих» узнаю:
оказывается, невозможно в больших городах без последствий для организма достичь
открытия энергетических центров…
- А как же я? - бросила я в пространство вопрос.
- Чистое плато Татарии, - тут же услышала ответ Учителя М.
А сейчас знаю: Набережные Челны, Казань занимают первое место
в рейтинге российских городов по экологии.
«Чистое плато Татарии»…
Но какова сила мысли Учителя! Как ему удавалось направлять
мою Лилию Константиновну в нужное русло и не позволить управиться с моей якобы
опухолью радикальным способом…
А сколько до сих пор непоправимых ошибок допускается врачами
по невежеству, отсутствию знания тела тонкого, «когда Тонкий Мир становится
естественным продолжением жизни».
«Справедливо при утончении сознания чувствовать, как наша
сущность заключена в плотную оболочку. Конечно, явление боли неизбежно, когда
тонкое тело соединяется с системой нервов на поверхности тела. Кроме того,
тонкое тело при возвращении завоевывает свое помещение. Уже знаете, что тонкое
тело несколько выше земного и потому каждое возвращение сопряжено с
неудобствами. Ощущение постоянного выхода тонкого тела неизбежно, когда Тонкий
Мир становится естественным продолжением жизни. Для врачей могла бы сложиться
серьезная задача - отличить боли, происходящие не от заболевания, но от движения
тонкого тела в плотной оболочке. Так можно и этим медицинским путем подходить к
ощущениям тонкого тела. Так можно связать две задачи: духовную и физическую».
(«Сердце», 297)
Глава 12
Свердловск
1980 год. Представился случай, и Лилия Константиновна
отправила меня в Свердловск в научно-исследовательский институт физиотерапии. И
попросила навестить ее бывшего однокурсника. Тот был главврачом военного
госпиталя.
То, что я увидала в нейрохирургическом отделении, ввергло
меня в шок... В нем лежали еще воины времен Великой Отечественной, получившие
ранения. Но какие! И потому для них белый свет закончился там, на пороге
клиники. Родные, как я поняла, уже давно получили на них «похоронки»…
За ними трогательно ухаживали медсестры. У меня сложилось
впечатление, что они тоже со времен Отечественной, тут и состарились вместе со
своими пациентами. Откуда бы еще такая семейная обстановка!
У кровати этого больного сидела такая немолодая сестричка, и
терпеливо, с любовью кормила того с ложечки.
- А теперь смотрите, - главврач с гордым видом откинул
простыню, и я не увидела под ней ни рук, ни ног, ни туловища, одни
трубочки-сосуды. От внутреннего ужаса я онемела. На меня смотрела «голова
профессора Доуэля» из одноименной книги Александра Беляева!
Его глаза смотрели на меня иронично дружелюбно, посмеиваясь
над моей реакцией...
Был поздний час, когда я явилась в институт. Палата, в
которой я оказалась, была на шестерых. И когда включили свет, я чуть было не
лишилась сознания. Люминесцентные лампы, словно визжащие электропилы, «впились»
в мой мозг! Я тут же инстинктивно не нашла ничего лучшего, как положить
быстренько на голову подушку…
На следующий день в палату по мою душу пришли
суперинтеллигентная седовласая профессорша, доктор наук, наверное, еще бывшая
студентка легендарного основателя института мозга профессора В.М. Бехтерева,
поскольку таких лиц в нашей современной медицине уже не наблюдается, и
ассистентка лет тридцати.
- Раздевайтесь.
Я оглядела коллежанок по палате.
- А нельзя ли отпустить их на обед?
- Да, да. Конечно. Вы свободны, - обратилась она к ним.
И те неохотно покинули палату. Но одна из них все же
осталась.
Закончился осмотр, и мы с ней отправились на обед. И тогда-то
я поняла: не только потому, что ей было любопытно - одной мне было бы труднее
среди этих лабиринтов найти столовую. К тому же она теперь поняла - с такими
показателями здоровья надо считаться. И потому верхний свет уже не включали,
лишь настольные лампы. И говорили вполголоса. Спасибо, дорогие мои!
Мое продвижение по палате они определяли по дорожке из моих
волос. И когда они бывали в городе, каждая из них старалась принести мне
очередной тюбик крема для их укрепления. Это было так трогательно!
В эту ночь я не могла уснуть. Зловещий подземный гул! Он
нарастал и нарастал! Земля тряслась под нашим фундаментально построенным зданием
сталинской эпохи. Я замерла в тревоге. Что это? Война? По скрежету металла
определила – идут танки... Их же делают на оборонном заводе в окрестностях
Свердловска, да и через неделю парад на Красной площади в Москве!
Танки шли неторопливо, и земля под ними уже не просто
гудела... Боль от этих жутких вибраций отзывалась в голове и щемила сердце так,
словно кто положил на меня гранитную плиту, давил, давил и скрежетал по ней
металлом. Лязганье гусениц о каменную мостовую заставило опять защищаться
подушками. Так и простояла до рассвета под мирный храп соседок по палате.
- Опять я всю ночь не спала, - запричитала утром дама с
коричневыми кругами под глазами. Ее кровать была у самого окна.
- А вот и не придумывайте! Все вы этой ночью прекрасно спали.
И дружный храп, и даже колонна танков не помешали вам, так что радуйтесь:
выздоравливаете, с вами уже почти все в порядке, - констатировала я, смеясь.
Обследование черепушки было интересным. На мою голову
напялили тяжелый ажурный шлем с датчиками и подключили к стенду. Так я и узнала,
что тогда в тот Новый год на балу в интерклубе я получила закрытую
черепно-мозговую травму.
Убеленная сединами профессор, оглядев меня тревожным
пронизывающим душу взглядом, на прощанье сказала:
- Держитесь, сколько сможете. Вы это сумеете.
Глава 13
Ильдар Ханов
Москва. Начало восьмидесятых.
В аэропорту Домодедово в ожидании нашего заводского «Як-семь»
диспетчер КамАЗовской дирекции подвела ко мне невысокого молодого худощавого
мужчину с искрящимися смешинками в глазах.
- Познакомьтесь, пожалуйста, это Ильдар Ханов. Замучил меня,
«представь» да «представь»!
- Софи Лорен! Ну прямо Софи Лорен!
Я опустила, на мой взгляд, неудачное сравнение, правильно
поняв: Софи - это его эталон красоты.
Ильдар оказался новатором-архитектором нашего города, тех
самых «одиозных» скульптурных композиций: «ДНК» - символ жизни, отразившийся в
слиянии двух начал; динамичные скульптуры борцов на стадионе; оформление
прогулочных зон - словно оказываешься в одном ряду с обитателями мезозойской
эры; необычное оформление кинотеатра «Батыр» в центральной части нового города.
Особое внимание его «коллег» сосредоточилось на скульптуре
«Мать Мира». По высоте она была почти вровень с четырехэтажными «хрущевками».
Она стояла недалеко от нашего дома на центральной улице старой части города
имени татарского поэта Мусы Джалиля не случайно. Муса Джалиль был любимым поэтом
татарского народа, его гордостью и честью. Поэт добровольцем ушел на фронт
защищать Родину. Его, тяжело раненого, отправили в ад фашистского плена. Но не
сломили. Он работал и в плену. Там он создал подпольную организацию. Готовился
побег. Но, как всегда это бывает, где свет, туда проникает тьма, и предатель
выдал его. Мусу Джалиля гильотинировали…
Я долго стояла, задрав голову, рассматривая «Мать Мира». Меня
тогда захватила заложенная в ней экспрессия… «Мать», словно могучая небесная
птица, бесстрашно стояла грудью на защите своих сынов Отечества... А
монументальностью и еще чем-то очень характерным была схожа с египетским
Сфинксом.
Как рассказал Ильдар, композиция не была завершена. Она так и
осталась стоять «в черне». Помешали коллеги. Они подняли бучу вокруг «Матери
Мира», и требовали взорвать. И даже было принято решение, да якобы подрывники не
соглашались из-за опасения разрушить соседние дома. Почему «якобы», как сказал
Ильдар, - да потому, что они, простые люди, не обремененные завистью, не были
согласны с таким решением, и потому саботировали грамотно. К тому же, власть
предержащие, видимо, не рискнули форсировать этот вопрос, боясь «сильных мира
сего». За время работы вокруг Ильдара сложился ореол таинственности: врачи
оказались бессильны, а он вернул к полноценной жизни Главного архитектора
города, перенесшего тяжелейший инсульт во время командировки в Польшу; лечит
первых руководителей республики, и не только; эпатирует его образ жизни –
минималист, в тридцатиградусные морозы ходит в кедах и легкой болоньевой
курточке; ни за кем конкретно не ухаживает, а женщины его обожают… И, тем не
менее, к разочарованию своих поклонниц, впоследствии он выбрал-таки себе
спутницу жизни, которая разделила с ним его образ жизни.
Еще до знакомства с ним я защищала его творчество на всех
уровнях. Такую позицию разделяли и мои коллеги, и приезжающие друзья из
Прибалтики, Москвы, дизайнеры, киношники, художники. Слава Богу, в самый разгар
интриг в Японии вышел журнал, в котором Ильдар Ханов был назван архитектором
будущего двадцать первого века. Это окончательно поставило точку в вопросе
«взрывать или не взрывать».
Сотрудники все чаще и чаще стали просить меня обратиться к
нему с моими проблемами по здоровью. Но Ильдар вдруг возник сам.
- Я помог многим. В их числе были и Фидель Кастро, и
Святослав Рерих с женой.
Святослав Рерих! Тогда в восьмидесятые о Рерихах если и
говорили, то шепотом, озираясь по сторонам…
- Ильдар, а как ты открыл в себе такой дар?
- У меня на глазах умирала мать. Она лежала уже безжизненная,
похолодевшая. Мне так хотелось, чтобы она жила! Мне тогда было лет семь… Я рыдал
и гладил ее холодные ноги. И вдруг ощутил - под моими руками они стали теплеть,
теплеть!.. Так и выцарапал ее у смерти…
Ильдар в течение месяца что только ни делал, чтобы облегчить
мои страдания. Но и он оказался бессилен.
- Все! В следующий приезд я сделаю вам прижигание.
Понял он или нет, что со мной происходит на самом деле,
только прижигания не состоялись. Зато он положил на стол вырванные из какой-то
неизвестной мне тогда книги несколько страниц печатного текста форматом в
пол-листа с краткими пронумерованными тезисами. Теперь-то я знаю, откуда эти
«странички». Это были странички из «Агни Йоги». И, получается, первым ее
вестником в моей жизни стал Ильдар…
При следующей встрече я вернула их.
- Ну и как?
Я пожала плечами:
- Ничего нового.
- Замечательно! Иного ответа я и не ждал. Только ты все равно
придешь к нам.
«К нам?» Это к кому? - хотелось поддеть Ильдара…
Десятилетие спустя, когда я уже работала в Международном
центре Рерихов, Л.В. Шапошникова позвонила мне:
- Галина Ивановна, зайдите.
Я открыла дверь кабинета. Напротив Л.В. сидел Ильдар и
смотрел на меня смеющимися глазами.
- Познакомьтесь, это тот самый гениальный скульптор из
Татарии, о котором я тебе говорила – Ильдар Ханов.
Ильдар, продолжая оглядывать меня, встал со стула, и под
недоуменный взгляд Л.В. мы обнялись.
- Ну я же говорил тебе, что ты придешь к нам.
Я обрадовалась нечаянной паузе и ушла в музей за «глотком
свежего воздуха» к моей любимой картине Н.К. Рериха – «Да здравствует Король».
Меня спасала эта якобы молчаливая беседа с Учителем. Его глаза при нашей встрече
оживали, и из них начинал струиться такой мощный свет Любви, что я тогда едва
сдерживалась, чтобы не взмыть в воздух!
И в этот момент появился Ильдар. Все произошло мгновенно! Он
перехватил мои руки, развернул к себе и со всей силой ударил о мое тело своим,
словно в литавры. Я ахнула, и словно пробка вылетела из моего «сосуда»! И куда
девалась эта затяжная мучительная боль в моем самом уязвимом месте, появившаяся
вскоре с моим приходом в Центр!
- И больше не позволяй никому так с собой обращаться!
Мы поняли друг друга без лишних слов.
Р.S. 2015 год. Москва.
Если бы я не знала законов Космоса, а главное - силы мысли,
это можно было бы назвать мистикой…
Я еще не закончила главу об Ильдаре, как раздался телефонный
звонок! На проводе не частый абонент - Наташа Н., бывшая коллега по управлению
внешних связей КамАЗа.
- Галина, быстро включи ТВ-3, поговорим потом.
Я более тридцати лет стремилась встретиться с Ильдаром, и
ведь рукой подать...
Из прессы знала о его подвижническом образе жизни: по примеру
великого царя Моголов Акбара на территории своей усадьбы в двадцати километрах
от Казани Ильдар построил храм всех религий. Когда едешь в поезде, можно увидеть
его творение – копию в уменьшенном размере резных многоцветных куполов Храма
Василия Блаженного; тонкую, уходящую в небо, стрелу мечети. И вот теперь ко мне
в дом с экрана телевизора вошел Ильдар! Годы несколько изменили его... Куда
девался озорной блеск глаз! В них равновесие и Любовь. Он стал похож на
египетского жреца и Далай-ламу одновременно, а на голове шапочка, как у Папы
римского. За его спиной я увидала крупную бронзовую фигурку Будды, сидящего в
позе лотоса. Сам Ильдар был при исполнении своего главного делания. Главного
ли?.. В его руках был странный предмет в виде утюга. Им он делал клиентке
массаж. На переносице другой, сидевшей в кресле, восседали странные огромные
«очки», в которые были вмонтировано подобие «гильз». «Расческой» он «снимал» с
щитовидной железы проблемы еще одной клиентки. Вокруг него висели, стояли,
лежали приборы, причудливые механизмы…
- Я не молод, - пояснял он, - и делать массаж руками уже
трудно, потому у меня столько изобретений. Исходный материал привозил из Японии,
Китая, Индии, Америки, словом, откуда придется. Я приспосабливал их к работе,
какие-то изобретал сам.
Для меня не было загадкой, из какого мира он приносил эти
инженерные знания…
Потом телевизионная камера привела нас в его художественную
мастерскую. Потолок венчала роспись, словно в Сикстинской капелле. Вдоль стен
стояли многочисленные картины. И в заключение диктор раскрыла нам тайну – лишь
ночью Ильдар остается наедине с собой и «отправляется в другие миры».
Звонок. Наташа:
- Галин! Ты представляешь! В кои века я днем оказалась дома.
Ты же знаешь, как мне приходиться работать. Так редко включаю телевизор, да еще
этот канал. И тут передо мной Ильдар. Ну я сразу тебе звонить. А то, что ты
сейчас пишешь главу о нем, прямо мистика. Как все намагнитилось, как ты любишь
говорить!
ЧАСТЬ 7. Москва
Когда живешь, как жизнь идет,
Тогда и жизнь в тебе течет.
И в вечном ходе бытия
Восходит в вечность жизнь твоя.
- Эдуард Балашов. 1987 г.
Глава 1
«Город, где цветет мой Алый цвет…»
1985 год. Весна в самом разгаре. Дорога из Набережных Челнов
до Самары шла при затмении луны. Из окна «Жигулей» я наблюдала это явление от и
до…
Чистое ночное небо благоприятствовало размышлениям… Вот так,
если бы не переезд, я бы и не знала об этом событии в жизни планеты...
Астрономию из школьной программы исключили как раз перед нашим носом, носом
родившихся в сорок четвертом… Хорошо это или нет - наверное, нет… Время было
такое. «Его не выбирают. В нем живут, и умирают…» Ну не привыкли мы, советские
люди, придавать такому явлению значение большего, чем просто факт и очередное
развлечение - посмотреть на солнечное затмение через закопченное стеклышко безо
всякого акцента на необычность и существование другой жизни вне Земли... Оно не
трогало нас ни плохой, ни хорошей своей стороной, а главное - не мешало жить и
полностью отвечать за свои поступки, не перекладывая наши проблемы и неудачи на
гороскоп. Нас ориентировали на героев страны, их подвиги и трудолюбие. Все
происходило само собой без оглядки на Астрологию, так, как происходит в
параллельных мирах.
Так думала я, отправляясь в неизвестность под знаком лунного
затмения, оставляя позади замечательный отрезок своей жизни…
А в письме Елены Ивановны Рерих от 19 июня 1937 года я потом
запнусь о такие строки, что станут мне ориентиром на всю оставшуюся жизнь:
«Некоторое понятие об Астрологии надо иметь. Но следует всегда помнить, что
свободная воля является самым мощным фактором во всем и может изменить многие
знаки, и самые тяжкие могут оказаться наиболее способствующими успеху. Один из
малых знаков сумеет создать великое построение, другой из самых лучших сложит
курятник. Все великие духи всегда имели трудный гороскоп. Астрология наука очень
сложная, именно при изучении и особенно при толковании ее необходимо иметь
накопленную психическую энергию. Самый сильный ключ к Астрологии утерян для
Запада. Кроме того, в древности ученый астролог был и хиромантом и умел читать
по ауре. Только такое сопряженье может дать близкое определение характера и
связанной с ним судьбы».
После этого откровения пришла мысль: знали об этом и в
верхних эшелонах власти Страны Советов, знали и Живую Этику, и Библию, и все
Учения, посланные нам Сверху… Все десять заповедей Христа в прямом или косвенном
толковании вошли же в Устав коммунистического общества.
Свое же отношение к гороскопам я выразила в четверостишье:
Все гороскопы лгали,
Когда с тобой нас разлучали.
Неповторимость личности твоей
Стоит гораздо выше. И родней.
***
Отдохнув у сестры в Самаре, через день мы уже ехали по
Москве… Внутренний слух назойливо заполняли звуки похоронного марша… Он уже
клокотал у меня в гортани! Он вырывался из моих ушей, ноздрей!..
- Борис, мы что, уже подъезжаем к дому?
- Да. Минут через пять будем на месте.
- Тогда можно я озвучу? Сил больше нет сопротивляться.
И я под недоуменный взгляд мужа огласила его торжественные
ноты...
Много позже, когда я осознала многое, в то январское морозное
утро 1994-го, когда народ выбирал свое будущее, и оно было за коммунистами,
прогремел гром, и молния расчертила небосвод так, что он засиял нежнейшей
бирюзой, из меня вырвались такие строки:
Громом! Громовою бирюзой
Я омою чистою слезой,
Город, где мы встретились опять,
Где завещано мне жить и умирать.
Город, где цветет мой Алый цвет,
Потому дороже града нет.
Потому что Аленький цветок
Осветить тот город только мог!
Аленький мой цвет! Ты вознеси
Песню сердца там, на небеси,
Встань на страже мира и добра,
Чтоб не знала слез моя страна,
Чтоб сияли вновь ее пути, те,
Что с миром можно лишь пройти.
Громом! Громовою бирюзой,
Сердцем и Любовью, и слезой
Я омою. Только бы опять
Вновь и вновь могла б я помогать!
Вот так я получила программу на свое житие-бытие… «Город, где
мы встретились опять, где завещано мне жить и умирать»…
И мы встретились… Опять…
- «Молния – это Мой знак»! - Учитель М.
Глава 2
Бабушка Катя
1986 год. Москва.
Сын вернулся после службы в рядах Советской армии и вскоре
оповестил о своем намерении жениться. Мы с отцом, ошарашенные таким известием,
предложили хотя бы сначала сделать помолвку - походить годочек женихом и
невестой, укрепиться в институте, а там видно будет. Но сын настаивал. Бурные
переговоры затянулись за полночь. Волевым усилием останавливаю распри... Сын,
расстроенный вконец, уходит на кухню...
Я стелила постель, когда передо мной, «растворив» стену между
спальней и кухней, с иконы двух подвижниц, что висит у меня на противоположной
стороне стены, явилась княгиня Озеронежская... Это была бабушка Катя!
Я и не удивилась даже. Всегда ощущала высокий дух бабушки, и
все ее разговоры о нравственных постулатах жизни были словно страницы из Агни
Йоги. Вот так и явилась, как на иконе: открытые ладони подняты на уровне плеч,
взгляд полный мольбы, складки свободного монашеского платья колышутся от ее
движений.
- Благослови! - ее голос был взволнован.
И одновременно на земном плане слышу голос мужа:
- Ну довели сына!
- Не мешай мне! Я говорю с бабушкой Катей! Чем благословить,
бабушка?
- Иконой.
- Какой?
- Она у тебя на стене.
Бабушке я никогда не перечила. Иерархия в нашей семье – дело
святое. Оговариваться - себе дороже. Я выскочила на кухню. Сын с затравленным
лицом сидел под подаренной мне той самой иконой, Бог знает, какой давности,
Святой Петры и Святой княгини Озеронежской. Бабушка смотрела на меня глазами
княгини живыми, в них была боль и приказ. Руки, с обращенными ко мне открытыми
ладонями, вскинуты на уровне груди, в благословении, и даже складки одежды еще
колыхались…
- Все, Дима! Хватит страдать! Тебе с самого начала надо было
сказать, что в нашей семье будет пополнение.
Позже, я «увидала» бабушку в том образе простой крестьянки,
какой ее встретил в лесу со своей дружиной князь Олег: пшеничные волосы, глаза
строгие серо-голубые, припухлые алые губы, тонко очерченный прямой нос, слегка
продолговатый овал лица… Хороша! И сильна! Не побоялась Олега с дружиной,
«отметелила» князя за желание надругаться над ее девичьей честью, да так, что
тот сразу же выслал к ней сватов. И как Русь выиграла от такого «тандема»!
На следующую ночь, укладываясь спать, слышу ее голос:
- Скоро посвятим…
Что она имела в виду? И что все это значит? Она среди
Наших?..
Сноха же родила нам чудесную внучку. Как ее назвать, мы уже
знали. Мне бы с самого начала надо было догадаться, что родится девочка. Бабушка
терпеть не могла мужиков, как она часто в сердцах говорила: «Что за бестолковые
создания».
- Бабушка, а как же ты с такой позицией замуж пошла за деда
Андрея?
- Э-э! Знаешь, как он на скаку на коня садился! А потом
раньше не так замуж выходили - «люблю, не люблю». Чего ваше «люблю» на поверку
стоит, если и года не прожили, а уже разошлись. А тогда мать с отцом смотрели, в
какую семью отдают. Если родители живут дружно, уважают друг друга, значит, и
дети будут так жить. Сосватают, свадьбу сыграют, вот тут и любовь начинается.
Все проверяется и созревает в жизни. Такой брак всегда был крепкий.
- Так ты что, даже деда и не знала до свадьбы?
- Ну почему же. Знала. Дед был грамотный, из зажиточной
семьи. Но последним в семье, седьмым. Отец долю-то всем отдал, а деду вашему
ничего не досталось. Пришлось жить в семье отца. Ну зато отцу крепко пришлось
раскошелиться. Прислали сватов. Те вернулись, а отец за голову схватился:
- Сколько?.. Что там за царица Савская?.. Обойдешься! Вон
женим тебя на Степаниде, и девка хорошая!
- А мне кроме Катерины никто не нужен, - заявил дед.
Тут отец не выдержал, сам пошел на смотрины. Приходит и
говорит:
- Да-а! Такая того стоит!
На том и порешили. Сыграли свадьбу. Только я все равно свои
порядки принесла в дом: они-то все хлебали из одной чашки, а у меня была своя
тарелка, и ложка, и вилка, и полотенце. Свекор любил брать меня на ярмарки. Я
надевала тогда всегда самый красивый наряд... У нас быстро товар разлетался.
Батюшка захочет что-то купить, так сначала у меня спросит, выгодно или нет. Я
ему быстро все в уме посчитаю, и только тогда он принимал решение. Ох, как снохи
меня не любили! А он им только в ответ:
- Как будете с таким умом и красотой, так и вас возьму. Так
что не мутите воду!
Я любовалась каллиграфическим почерком деда Андрея, такого
искусства сегодня уже не увидишь. И вот этим каллиграфическим почерком дед в
двадцать девятом году написал заявление в правление сельсовета: «Прошу
освободить меня от членства в колхозе, так как я не согласен с политикой партии
и правительства в линии проведения коллективизации».
Вот так! И это-то по тем временам!
А было это так. Когда закончилась гражданская война, стали
организовывать колхозы. И, как бабушка рассказывала, вся голытьба и лентяи
встали у власти. У тех, кто трудился и потому был «зажиточным», они отобрали
все. Согнали в сарай коров, а сами закрылись в правлении, и началась очередная
пьянка. А не доеные коровы душераздирающе мычали на всю деревню. Бабы не
выдержали и пошли на поклон к Екатерине Игнатьевне. Ранее они пытались уговорить
ее возглавить колхоз, но она отказалась.
Бабушка взяла вожжи, и отправилась наводить порядок.
Выпустила вначале всех коров. Потом вошла в сельсовет, где «новая власть»
пьянствовала, и стала налево и направо охаживать их вожжами. Председатель стал
орать:
- Андрей! Уйми свою б…
И дед дал тому в морду. После чего и написал это заявление.
Что за этим последовало, «козе понятно». В кутузке дед понял, что времена
изменились, был ли ты чапаевским конармейцем или нет, роли уже не играет... От
расправы его спасла бабушка. С пятимесячной Настей на руках она дошла до
«всесоюзного старосты» Михаила Калинина. Настя, мамина сестра, впоследствии
народный судья, как называют ее - совесть Белоруссии, в качестве шутки выдает
иногда в своем окружении, что была на приеме у Калинина. Все хохочут, и
спрашивают, сколько же ей тогда лет. А попасть на прием к Калинину помог бабушке
Кате генерал. Во время гражданской войны тот был ранен и, волею судьбы, его
разместили в их доме, и бабушка выходила его. «…К нам приехал генерал. Весь
израненный и жалобно стонал…» Бабушка, когда слышала эту песню, смеясь,
говорила, что это про нее. Генерал, было, хотел переманить бабушку в Москву, но
не тут-то было. А сейчас его помощь оказалась как нельзя кстати. Спас. А из
деревни посоветовал немедленно уехать. Так они оказались в Самаре. Так дед
Андрей стал литейщиком на девятом шарикоподшипниковом заводе. Но с того времени
был «тише воды и ниже травы». Мне было его всегда так жалко, когда бабушка
осекала его в разговоре - «Дед, помолчи!» или припоминала ему всякие его извивы
жизни:
- А-а-а! Бросил меня с детьми в голодное время. Думал, мы
сгинем?.. А я всех еще и поставила на ноги! И образование дала...
Вот почему я и спросила бабушку: «Как же…»
Меня долго занимал вопрос, в какой связи состоит Е.И. Рерих с
Христом? И спустя немалый срок бабушка Катя явилась в своей незамысловатой
одежде, что носила при жизни: в белой блузке, темной пышной и длинной юбке, в
повязанном на голове белом платочке и с простым деревянным посохом в руках. Она
села посреди комнаты на все тот же табурет, что смастерил дед Андрей, поставила
перед собой посох - я даже услыхала его стук - оперлась на него обеими руками,
она всегда это делала, и, не меняя выражения сосредоточенности на лице, словно
мы с ней только что расстались, сказала безо всяких прелюдий:
- А Мария живет на тридцать третьем этаже. Занимается
вопросами Космоса.
Потом много лет спустя в тетрадях Е.И. среди диалогов с
Учителем я найду тому подтверждение. Но вопрос останется...
Глава 3
Сумасшедший день
1986 год. Лето.
Галина вместе со своим другом Кольченко Володей зачастили в
Москву. Тот работал начальником отдела проектного управления Волжского
автозавода. Галина же вынуждена была отойти от журналистики, и организовала
рериховское общество. Володя стал первым его председателем. Их интересовало все
связанное с энергией в проявлении Мира Тонкого.
Тезка принесла с собой свои увлечения, заполнила ими мой дом,
ввела в круг странного и не всегда интересного мне народа. Мой дом стал
проходным в прямом и переносном смысле. Как это ни странно, мы с Борисом
мирились с этим. Мало того, она пыталась вовлечь и нас в этот круг, и мы даже
якобы вовлекались. Но любопытство заканчивалось разочарованием, и здравый смысл
и занятость брали верх.
Мои друзья появлялись везде, где могли бы почерпнуть чего-то
нового и интересного. Они уже были в деревне Молебка Пермской области, известной
аномальными проявлениями. В Москве они обскакали все точки, где вещали о
паранормальных явлениях. Здесь были встречи на квартире с уфологом Ажажей,
знакомым с космическими разработками; бегали в элитную лабораторию на Фурманный
переулок, на конференции к профессору Казначееву. Были визиты к супругам
Богачихиным, только что приехавшим из долгой командировки в Китай. И поездки к
ним на тусовки в Болшево. Здесь и визиты на публичные лекции какой-то Марии
Ивановны, якобы провидицы. Пытались вовлечь и меня. Но, побывав раз, вопреки
прогнозу провидицы, «я решила, что с меня хватит общения с Г.И. и Кольченко», -
написала я тогда в дневнике. - «Они на десять голов выше тех, с кем они меня
знакомили. Особенно Г.И. На беганье по лекциям нет ни желания, ни времени.
Убивала эта нелегальность таинственно-сомнительная, и деньги, что собирают на
этих сборищах. Какой-то стяжательский дух у тех, кто собирает, и тех, кто
присутствует. На тех и других лицах было написано, что это им нужно для того,
чтобы из толпы сделать пьедестал под свою самость. Одухотворенного лица я не
увидела. Так и пояснила своим друзьям - это не мой путь. Я не вижу в этом
смысла, потому трачу времени для этого до жути мало, к тому же с меня никто не
снимал ответственности за семью, моя ближайшая цель поставить на ноги семью
сына, который сделал меня уже бабушкой. Деньги мужа - начальника управления
организации производства АЗЛК – это насмешка над его трудом. Сижу за швейной
машинкой по 14 -16 часов. И это когда нет гостей и еще всяких разных
мероприятий. А гостей у нас – изо всех волостей! Столько лет прожили в Самаре, в
Тольятти, в Набережных Челнах. А сколько родственников! Первое, что мы в этой
ситуации сделали, купили две раскладушки, но и это не спасало. Галина же с
Володей достигли многого в овладении тонкими энергиями, видят ауру, у них
глаз-рентген, они умеют лечить на расстоянии…»
От меня не ускользнуло то, что временами они исподтишка
разглядывали мою ауру и с тревогой переглядывались. И, наконец-то, не выдержали
и предложили приехать в Тольятти к двум знакомым им экстрасенсам.
Экстрасенши жили в Жигулях у подножья горы Могутовая. Дочь
имела высшее образование, мать среднетехническое, результаты лечения у них были
якобы феноменальные. Друзья определили у них мощную энергетику и ауру. К тому же
Галина попросила помочь с приготовлением праздничного стола к юбилею мужа. Все
складывалось как можно лучше: один за другим два дня рождения - Наташки Б, она
тоже в это время жила в Тольятти, и сына, он после женитьбы поселился в Самаре.
Еще я решила сделать Галине сюрприз - сшить наряд. Я разыскала для этого
крепдешин нежного фисташкового цвета. Ведь соберутся все ее родственники со
стороны мужа, и мне хотелось, чтобы она была самой красивой и чувствовала себя
комфортно. Ранее Галина работала собкором газеты «Советская Россия», готовила
материалы о еще строящемся тогда ВАЗе. Было темно, когда бульдозер, в котором ее
«подвозили» домой, перевернулся и упал в котлован, пробив лед, как рассказала
Галина. Она изрядно нахлебалась студеной воды, пока случайный прохожий не
обнаружил их. В результате эмфизема легких и переломанная нога, и теперь Галина
прихрамывала. Тогда-то Генеральный директор ВАЗа В.Н.Поляков выделил ей
трехкомнатную квартиру на Московском проспекте Нового города.
И вот, сбросив свои вещи, первым делом я настрочила Галине
платье. А на следующий день уехала к Наташке Бочкаревой. Ее муж, следователь
ОБХСС, по случаю дня рождения и моего приезда организовал катер для прогулки по
Волге. Но что-то не задалась прогулка, то ли сумасшедший ветер не дал желаемого
настроения, то ли что еще. После прогулки посидели за праздничным столом. Юра,
всегда какой-то обособленный, загадочный, читал свои стихи и все пытался
поразить нас своей неординарностью и литературным даром. Я умудрилась подыграть
хозяину: заметила его ауру, колеблющуюся сквозь сизый дым папирос. Прямо
«декаданс», серебряный век, отметила я вслух. О! Если бы я тогда знала, как была
права! Это он мягко говоря «наследил» в моем сердце в предыдущем воплощении…
Ночевала у них. Но сна не было, душа была в каком-то
подвешенном состоянии. Я вообще с трудом мирюсь с ночевкой не в своей постели. А
здесь как никогда - не-у-ют-но!
К экстрасенсам я должна была ехать от Галины.
Галина уже с утра была чем-то расстроена. В ее красивых
огромных серых глазах сидела тревога.
- Что-то случилось?
- Да, – и она посмотрела на меня так, что мурашки побежали по
спине.
- Ну?.. Не молчи же!
- Вчера вечером звонила твоя сноха. Она в тревоге. С Димой
что-то случилось.
- С чего вы это взяли? - почувствовав за этим желание
«сгустить краски», недружелюбно начала я «допрос».
- Вчера же был его день рождения. Он должен был приехать
сюда, они с Валей так договорились, что он позвонит ей от нас. Она весь день
прождала… Но Дима так и не позвонил, ни ей, ни нам.
- Да проспал! - На сердце, вопреки их «прогнозам», было
спокойно.
- Ты же знаешь, что беременная женщина провидец, - продолжала
настаивать Галина.
- А я - мать! И яснее матери никто не чувствует, - жестко
отрезала я.
Я опять прислушалась к себе:
- С сыном все в порядке! Говорю еще раз!
Да что же это за «пужалки», как в подобных случаях говорила
мама.
- А что ты так настаиваешь на этом? Ты что, пыталась
«увидеть» его?
Она смотрела на меня печально, и ... молчала. Я поняла, что
попала в точку.
- И что? - настаивала я.
- Ничего хорошего… – и Галина отвела взгляд.
- Ну а поконкретнее?
- Я утром пыталась… примерно около девяти … Он лежал с
закрытыми глазами...
- Ну и в чем трагедия? Да спал просто! Известный соня. Он
раньше одиннадцати не встает.
Но мои доводы Галина не брала в расчет. Я с горечью отметила
про себя, что Галина со снохой уже «схоронили» моего сына, и истина им не нужна,
она лишь пошатнет их «престол чувствительности и ясновидения»!
- Ну уж дудки! - и я в сердцах так махнула рукой, что
пространство разверзлось, и … передо мной возникло «зеркальце»!
- «Свет мой зеркальце, скажи, и всю правду доложи»! - пропела
я.
А в «зеркальце» - лицо сына! Здорового и невредимого!
- Ну я же говорила, что с ним все в порядке! Тоже мне,
«ясновидящие»! Он лежит на правом боку, - описываю я картину, - глаза закрыты,
цвет лица розовый. Он спит! Я же говорила! - и ... видение исчезло.
- Я сейчас уезжаю в Жигулевск, а тебе в наказание –
постарайся все толком увидеть. В конце-то концов, кто из нас ясновидящий!
Когда я подошла к дому экстрасенсов, из калитки вышел
Кольченко со своим малолетним сыном. Обе дамы провожали их. Закрывая за ними
калитку, они недобро бросили вслед:
- Вы же с Галиной Ивановной умнее нас, вот и лечитесь сами.
Мы поздоровались, и меня спросили, привезла ли я с собой
простыню. Я растерялась. Кольченко протянул свою. Так они и узнали, что мы с ним
в одной упряжке. А меня предупреждала Галина, чтобы я не говорила «сенсам», что
мы знакомы, поскольку между ними произошел конфликт. Захотелось обменяться
опытом, но те увидали в этом подвох. Как выяснила, те решили, что мои друзья
подосланы к ним определенными органами. Из-за этого-то они уже и переехали с
Урала. И вот теперь я оправдывалась перед ними и убеждала, что все мы хорошие и
цели наши мирные. В конце концов, я приехала сюда аж из самой Москвы!
Сработало!
- Только договоримся, - поставила я им условие, – я должна
знать все.
Женщины принялись за работу, проверили на совместимость.
Потом началось обследование. Много не говорили, между собой объяснялись знаками.
«Консилиум» закончился. Они встали напротив меня, как
изваяния, сложив руки на груди. Пауза затянулась. И тут старшая, наконец-то,
решилась...
- Мы вам ничем не можем помочь.
- Как это?
- Вы же сами напрашивались на правду? Так слушайте: вы
обречены.
- Что значит «обречена»?
- У вас две опухоли в голове, еще опухоль во всю брюшину и
метастазы в грудь.
- И что с того? Лечите. Я же за этим и приехала к вам.
- Ни нашей энергии, ни вашей оставшейся жизни не хватит,
чтобы поставить вас на ноги, хоть озолотите нас! И к врачам можете не
обращаться, и лекарства не пить. Все равно ничего уже не поможет.
От такого откровения у меня «отпала челюсть». Так значит, я
лишь бравировала! На самом деле, кому такая правда нужна?!
Мы смотрели теперь друг на друга и молчали. Та оттого, что
все сказала. Я - что искала выход.
- И сколько же мне осталось?
Они переглянулись, пожали плечами.
- Год? – решила я иным способом узнать правду.
- Меньше…
- Полгода?
- Нет.
- Так сколько?
Они продолжали безжалостно молчать. Я была для них уже по ту
сторону жизни, и они не чаяли, как от меня избавиться.
- Хорошо. У моего сына через месяц свадьба. Успею?
- Успеешь.
- Ну и на том спасибо.
Пока я шла, на каждой кочке меня подбрасывало: ка-а-к? Зачем
они сказали мне «об этом», если через месяц меня не будет? Какая жестокость! Ну
и пусть все текло бы своим чередом! Ну и проскакала бы я этот месяц беззаботно
на одной ножке! Пропорхала бы бабочкой! Кому нужна такая правда? Она ведь и
убить раньше времени может! Вот пойду сейчас, и вниз головой с обрыва! Нет, наша
советская медицина гуманна! Она правильно делает, что о таком не говорит, дает
возможность прожить остаток жизни без этого мерзкого чувства обреченности! Ну
что за нелепость? Кто всерьез ждет смерть? И я хороша, доверилась друзьям! Они,
значит, тоже такой приговор мне вынесли? Потому и уговорили приехать? Вот еще
одни любители правды нашлись на мою голову, вспомнила мужа с его «правдой», чуть
ли не стоившей тогда мне жизни. И опять Тольятти! Что же я все спотыкаюсь об
этот город! Что же горше этого места нет в моей жизни!
Кольченко с сыном ждали меня на берегу Волги. Молча села на
камень, пытаясь изнутри привести себя в порядок. Пока жизнь продолжается. В
глубине сердца я не нашла ее скорого конца. А вообще, можно ли его ощутить? Ну и
Бог с ними, с этими опухолями, они идут за мной который год еще с Набережных
Челнов. Тетки увидели глазами то, о чем говорили рентгеновские снимки из
Набережных Челнов. Ну не испугали же они меня... Ну прибавилось и что это
меняет? Ладно, решила я, будем «донашивать» то, что есть, не обременяя рядом
идущих.
Красота Волги, безмятежный шум волн в какой-то мере
снивелировали мое состояние.
- Знал? - наконец обратилась я к Кольченко.
- Да.
До Тольятти добрались, не проронив ни слова. Дверь открыла
Галина. На ее лице была все та же трагическая маска.
- Тебе обо мне не надо рассказывать?
- Не надо.
- Тогда скажи, что узнала о сыне?
- Ничего хорошего.
- Господи, да что же это такое? – взмолилась я. - Ну, не
молчи же!
- Я несколько раз пыталась сосредоточиться… Увидела
трамвайные рельсы… и Диму…
Она опять замолчала.
- Ну и что в этом такого?
- Его лицо было в крови…
- А вот и ничего подобного! - я опять с такой силой взмахнула
рукой, что передо мной опять появилось «зеркальце»!
- «Ну-ка, зеркальце, скажи и всю правду доложи»! - и я опять
стала комментировать: - Он цел и невредим! Лежит на правом боку. Руки под щекой.
Глаза закрыты. Розовый цвет лица...
Галина, не меняя выражение лица, продолжала упорно молчать,
словно ничего и не слышала.
- А чего он все лежит? - встревожилась я, - утром – лежит!
Вечером – лежит! Это уже становится невыносимым! Галина! Придется без меня тебе
готовить праздничный стол. Я - в Самару!
- Поздно. Все автобусы уже ушли. Утром уедешь!
- Какая уж там ночь. Покоя ни вам, ни мне не будет. Доберусь
на перекладных. Приеду – позвоню.
Последний автобус на Самару действительно давно ушел. Слава
Богу, успела перехватить последнее такси, да и то его маршрут лежал только до
аэропорта Куромочи.
Из аэропорта я ехала с интеллигентным попутчиком. Ближе к
городу попросила изменить маршрут, чтобы не терять время, заехать к сестре.
Пришлось все рассказать.
В салоне наступила могильная тишина. И таксист, и попутчик,
словно так же, как и Галина, знали что-то больше меня.
- У меня нет основания для паники. Просто надо проверить это
знание, - успокаивала теперь я не только себя, сто раз пожалев, что вовлекла их
в свои проблемы. - Подождите меня, пожалуйста, здесь.
- Дай Бог, - совсем невесело отреагировал попутчик.
Сестра не принесла облегчения, сын не появлялся. Не успела я
снова сесть в машину, как спутник горестно продолжил:
- Пять лет тому назад мы с женой тоже искали сына. Он тоже
только пришел из армии… Теперь вот все, что у меня осталось, - и он вытащил их
кармана пиджака фотографию сына.
На моей кофточке уже давно не было сухой ниточки...
- Бога ради! Извините меня! Заставила вас опять все пережить.
Но у меня все по-другому! – продолжала я упорствовать.
- Я вам от всего сердца этого желаю, - сказал он, прощаясь.
Воздух в салоне звенел от напряжения. Я уже сидела рядом с
водителем.
- Я не хотел вам говорить, - начал было он.
- Не надо! Не надо! - запричитала я. Но он не слышал меня.
- Лучше бы я не брал вас в свою машину. Я только несчастье
приношу матерям. Я еще раньше хотел вас высадить. Да машин не было, а на дороге
вас оставлять тоже совесть бы замучила.
- Что же вы на себя наговариваете? Какое «несчастье»? Вон у
вас сколько терпения и отзывчивости.
Но его уже тоже было не остановить…
- Я вот так же совсем недавно возил молодую мать по всему
городу. Она тоже разыскивала своего сына. Он тоже только что вернулся из армии…
Мы объехали с ней все больницы. Все морги. И нашли за городом… Уже мертвого…
Я сцепила голову руками, лишь бы не лопнула!
Вот и дом. Молнией взлетела на пятый этаж!
Звоню!
Шаги сына!
Умиротворенная, я сползла по косяку двери…
- Мам! А что это ты здесь делаешь? - увидев меня в такой
позе, спросил сын, – что с тобой?
- Ты лучше скажи, что с тобой? Почему ты не приехал, как
обещал жене и Галине, это раз. И не позвонил ни ей, ни Вале?
- Мам, виноват! Ни ехать, ни звонить было не на что. Все
деньги истратил на строительный материал. Кухню доделываю к Валиному приезду.
Давай руку, вставай.
- А что ты делал в девять утра?
- Спал. Я же говорю, работал, лег поздно.
- А что ты делал днем на трамвайной остановке?
- Как что? Ждал трамвая. Ездил в институт сдавать документы.
- А что же физиономия-то у тебя была такая красная?
- Ну а какая она должна быть, если на улице сорокаградусная
жара!
- А в пять вечера?
- Тоже спал.
- Да что же ты все спал да спал! Так всю жизнь проспать
можно! Собирайся, пойдем на телеграф. Надо успокоить твою Валю и Галину
Ивановну.
Так завершился этот сумасшедший день.
А «тетки» с горы Могутовая просто увидали образование тонкого
тела, центров, что начали формироваться еще с Набережных Челнов под присмотром
моего невропатолога Васильевой Лили Константиновны… Как и Галина, и Кольченко,
не имея опыта и прецедента, они приняли их за опухоли - «две в голове, другая во
всю брюшину, и метастазы в грудь»…
Глава 4
Миссия быть…
Приговор экстрасенсов все же внес сумятицу в мою жизнь и
жизнь близких.
Валюшка, сестра младшая, сразу вспомнила, как в том же
Тольятти в роковые дни пятнадцатилетней давности, когда Борис пытался разрушить
семью, я вышла с честью из приблизительно такого же эмоционального «штопора»,
интуитивно начав новый виток жизни со смены гардероба. Одежда несет в себе
большой психологический смысл, ты то, что носишь. Новый наряд вливает в тебя
новую энергию, меняет твою жизнь, делает тебя более уверенной. Тогда я потратила
на обновление гардероба уйму денег, оставшихся от продажи автомобиля. И не
пожалела. Есть в этом что-то языческое, очищающее, словно пламя костра, словно
со старыми вещами я выбрасывала прежнюю жизнь. И обновленный гардероб дал прилив
энергии, уверенность и веру в новую, лучшую жизнь. Ее я уже строила по своим
законам - законам сердца, поняв окончательно: загсовская бумажка – не
индульгенция от семейных бед.
На 26 сентября у сестры были приглашения в салон Вячеслава
Зайцева на презентацию осенней коллекции мод. Я обожаю самого лучшего кутюрье
мира Славу Зайцева! Всегда, когда я прохожу мимо его салона, на котором
огромными буквами написано «Слава Зайцев» - по крайней мере, так было в
советское время и время начала перестройки - «посылаю» ему привет:
- Слава Зайцеву! И слава КПСС!
К тому же, Слава просто хороший парень!..
Однажды я привела к нему в салон свою минскую тетю Настю. Но
ничего для себя она там не нашла. Ну не было ее размера!
- Идем отсюда! - Настя, резко развернувшись, пошла на выход.
И тут в зал входит Слава Зайцев в окружении толпы.
Жестикулируя, он что-то им оживленно и картинно рассказывает, показывает. И я не
нашла ничего лучшего, как прервать его монолог:
- Слава! Посмотрите на мою тетку! Красавица! Совесть
Белоруссии! Судья! И в чем ей приходится ходить на заседания!
- Оставь его в покое! Что он умеет? Шить на таких «селедок»,
как ты? И только! Идем отсюда!
Слава остолбенел. Толпа замерла. И тут он, заметно хромая,
побежал за моей теткой, схватил ее за руку, увлек в зал и посадил рядом с собой
за столик.
- Да-а-а! Красавица! - он с обожанием разглядывал мою тетку с
ног до головы, тут же набрасывая эскизы, один за другим, - действительно, мне
стоит пересмотреть свое отношение к толстушкам. И почему я до сих пор не
раскинул своими мозгами, что они тоже достойны лучшего? К тому же, как хорошо с
ними! Уютные, хлебосольные! Придешь к такой в гости, а на столе чего только нет!
А худышка в лучшем случае положит на твою тарелочку пару канопе. А вообще-то нет
ни худых, ни толстых, есть мало материала. А как на ту, так и другую его надо не
просто много, а очень много!
И он поволок нас на склад.
- Вы извините, мне еще трудно ходить, я только что в Париже
пережил автомобильную катастрофу. Вот теперь хромаю. Если бы вы знали, какое там
богатство тканей! Глаза разбегаются! И то хочется, и другое! Вот бы все это
нашей женщине! Ведь красивее ее нет на белом свете! Ну почему она при такой
красоте и такой жизни должна ходить абы в чем? Не-е-т, Настенька, мы вам сошьем
наряды на все случаи жизни, оденем как королеву. Я сам буду делать примерку.
Только вот с тканью у нас совсем плохо сейчас.
Действительно, выбор был небольшой. Мы остановились лишь на
крепдешине. Так Настин гардероб пополнился эксклюзивом от Славы Зайцева. Только
на одну юбку ушло восемь метров, но какова красавица получилась!..
Ну, как мне его не любить еще больше от этого! И, конечно,
настроение после просмотра его новой коллекции несколько изменилось.
Мы с сестрой шли к метро уже изрядно проголодавшиеся. До дома
было еще далеко, а тут по дороге ресторан «Прага». Залы были полупустые, кухня
уже не работала, но официант пообещал нас напоить чаем. В ожидании мы стояли в
фойе. И тут из дальнего левого угла зала оторвался молодой человек:
- Мы очень вас просим, будьте нашими гостями.
Мы с Валюшкой переглянулись и ни с места. Тот не растерялся и
продолжил:
- Разделите с нами ужин, окажите честь.
И тут мы видим, как трое встали из-за стола, подтверждая
желание.
- Вон видите, в середине стоит высокий симпатичный молодой
человек? Видите, как застенчиво улыбается? У него сегодня день рождения, не
откажите, пожалуйста, составить нам компанию!
Знаем мы эти дешевые приемчики! А высокий застенчивый молодой
человек терпеливо ждал, переминаясь с одной ноги на другую. Потом застыл, слегка
склонив голову набок, сложил руки замком на причинном месте, и было видно, ему
действительно очень хотелось, чтобы мы его уважили.
Мы с Валюшкой опять стали вежливо объяснять, что мы здесь
совсем по другому случаю, не хотим омрачать своими проблемами ваш праздник и
т.д. и т.п. Тогда он пустил в ход другое оружие:
- Вы даже не представляете, кому вы отказываете! Скоро о нем
заговорит весь мир. Запомните его – это Владимир Вольфович Жириновский!
- Поблагодарите Владимира Вольфовича и поздравьте от нас. Но,
честное слово, нам сегодня совсем не до веселья, и было бы неправильно портить
вам этот вечер.
Не успел тот отойти, как из другого угла зала от длинного
стола оторвался еще более молодой человек. И тоже от имени коллег пригласил нас
за стол. Съемочная киногруппа отмечала завершение работы над очередным фильмом.
Наконец подошел официант. Уже попивая горячего чая, сестра
вернулась к этим приглашениям.
- Галин, ты посмотри, как крутился этот паренек вокруг тебя!
А он мне очень понравился! Так, может быть, действительно пойдем завтра к ним в
гости на просмотр, вытряхнем окончательно дурь из тебя?
- Конечно же, нет! А «оживляж» получился. Спасибо, сестричка.
И действительно, получился. И жизнь продолжается, если даже
моя, как мне казалось, «похоронная физиономия» не возобладала над природным
предназначением быть женщиной.
Глава 5
Чернобыль
Из дневника:
(1986 г. Апрель)
«Работа тонкого тела совершается гораздо влиятельнее вдали от
своего физического тела. Где достигать не могут физические токи, там тонкое тело
может развивать наибольшую свою мощь. (…) но далеко не все тонкие тела
отваживаются на дальние полеты».
(«Сердце», 182)
В тот день 26 апреля 1986 года я проснулась несколько
обескураженная. Где это я могла быть? На земле? Под землей? На другой планете? И
что это за длинный серебристый тоннель со странным человеком за рулем такой же
странной машины, хладнокровно давящей все на своем пути огромными
колесами-жерновами? И что это за тревожно-разрастающееся свечение в помещении с
серебряными панелями и высоченным потолком?.. Сферические стены тоннеля,
уходящего в ворота камеры, обиты толстым слоем серебристого гибкого металла. Они
укреплены огромными металлическими скобами по всему периметру. Сюда не долетают
звуки, и не проходит солнечный свет. Я стою в брючном легком костюме
серебристого цвета рядом с дорогой, ведущей в камеру. Она справа недалеко от
меня. Сквозь приоткрытую высокую дверь камеры я вижу снопы искр. В воздухе все
напряжено и дышит опасностью. Слева из глубины тоннеля появляется странная
огромных размеров такелажная машина. Жуткий грохот ее колес напомнил мне
Свердловск восьмидесятых годов, когда перед парадом седьмого ноября по его
дорогам шла танковая дивизия. Казалось тогда - конца и края не будет этим
вибрациям, уничтожающим все живое.
За рулем этой махины, возвышаясь, сидит молодой мужчина в
темно-синей рабочей форме. На голове у него такого же цвета каска-кепи. Слегка
покачиваясь за рулем, он ни на что не реагирует и лишь обреченно ведет махину по
направлению к камере. Я пытаюсь вывести его из этого сомнамбулического
состояния, остановить его. Он не реагирует. И тогда я бросаю ему наперерез
откуда-то взявшийся в моих руках переливающийся серебром мяч, размером с
футбольный, сшитый из шестигранников. Мяч достигает противоположной стены,
отскакивает, и замирает невдалеке. Водитель не реагирует и продолжает крутить
руль махины. И тогда я бросаюсь наперерез чуть ли не под колеса машины, и
подхватываю шар. Но водитель упорно продолжает крутить руль махины. И тогда я
кричу, что есть мочи:
- Ты что, разве не видишь, это Я здесь!
Это «Я» было произнесено с такой силой, что достает его
нутро! И на мгновение что-то человеческое прорезается в его глазах. Он резко
тормозит! Я стремительно проскакиваю у него перед колесами назад. Но через
какое-то мгновенье глаза водителя костенеют, и он опять, словно марионетка в
чьих-то руках, заводит мотор, и махина снова поползла в чрево камеры...
Яркий ослепительный свет!.. И я очнулась. Вслед слышу:
«Тридцать процентов»…
Через два дня приехала из Киева моя подруга по институту
Сашка Миневич-Ходорковская с сыном Лешей. Тут-то я и поняла, где я была и что
делала. И что значат «тридцать процентов»… И этих «тридцати процентов» хватило,
чтобы почувствовать силу радиации не только в Чернобыле…
Об этой трагедии заговорили лишь спустя неделю после майской
демонстрации…
ЧАСТЬ 8
Глава 1
Из дневника:
(1986 год, сентябрь)
Я еду в автобусе. Вокруг мелькают высокие дома, впереди
широкая улица, все как с картины Ю. Пиманова «Новая Москва»». Еще в семидесятых
годах на третьем туре ВГИКА эту репродукцию «для опознания» мне совали под нос,
а я даже не потрудилась напрячь свои мозги для ответа. И вот теперь эта картина
ожила во всей красе, только сижу я не в открытом кабриолете, а в салоне автобуса
времен пятидесятых годов: формы автобуса закругленные, салон небольшой. Мне не
более девяти лет.
Я сижу на заднем сиденье в моем любимом штапельном платье в
мелкую розовато-красную клеточку, сшитом «матроской», рядом со мной двое мужчин.
Впереди еще пятеро. Сидят вразбивку: слева впереди двое, другие - с краю. Все
одеты по осеннему - в черные пальто и меховые круглые шапки. Все высокого роста,
широкие в плечах.
Двое впереди, привлекая мое внимание, приподнимают руки.
Поворачиваются вполоборота. Я вижу, как от их кончиков пальцев исходит свечение.
Повторяют еще и еще. Те, что сидят со мной, вытягивают у меня с боков какие-то
нити, передают от одного к другому, наматывают на огромную катушку из-под
дорожного кабеля. Страха нет. Знаю, что надо. Терплю.
Просыпаюсь. Пытаюсь увидеть свечение наяву. Получается. И та
же радуга исходит от моих пальцев...
Только мне уже давно не девять.
***
Из дневника:
(1986 г. Сентябрь)
Мои Боги меня лечат каждый день и в день по нескольку раз,
как только я ложусь в постель. Прямо не вылезала бы! Столько Любви льется на
меня!
Как только я остаюсь утром одна, начинается особенно дивная
работа! Вокруг меня в моем поле, разрезая пространство, появляются один за
другим разноцветные лучи – белый, желтый, синий, аметистово-розовый, и все
радостных оттенков. Белый и синий – самые крупные, словно звезды... Я лежу,
воочию вижу и ощущаю, как через меня пропускают одно за другим кольца радуги,
словно омывая «живой водой», благодатью и Любовью. ... И все кусочки тела
срастаются... радость переполняет сердце…
***
(1986 г.)
Из Мира Тонкого. Стремительный полет над вершинами гор. Да
такой силы, что вершины гор нагнулись, как могучие вековые деревья от силы
ветра...
***
(27 декабря 1986 г.)
Наяву вижу сияние радуги, истекающей от моих пальцев. А
вокруг меня - густой фиолетовый цвет в обрамлении червонного… Как от книг
Учения, когда их читаешь…
Чистые, ясные краски Любви
Радугу-деву по небу несли.
Два нежных, гордых коромысла
Воспели жизнь –
Основу смысла!
***
(1986 г. Декабрь)
Была в Китае. Там общалась с кем-то видимо невидимым, как в
аксаковской сказке «Аленький цветочек», только голос, Его голос...
Говорили и писали с Ним на китайском... Мне показали огромный
толстый альбом. Фотографии черно-белые. На каждом листе по четыре ряда. И все
это мои воплощения! В основном – женские.
Глава 2
Николай Чудотворец
1986 год. Осень.
В Москву опять приехала Галина, и, как повелось, за нею ее
друг - Кольченко.
- Мы будем тебя лечить своими энергиями на расстоянии, -
заявили они с Галиной.
- Спасибо, не надо! - возразила я круто. - Сколько проживу,
столько и проживу.
К тому же я уже знала - после помощи Учителя мне уже никто не
нужен. Выше Его силы нет. И это аксиома!
Но они вовсе и не собирались считаться с моим мнением.
Уезжая, они назначили лечение на определенное время. Я не придала этому особого
значения и потому не сразу поняла, откуда пришел удар… Меня затошнило... Я едва
удержалась, чтобы не упасть замертво или не скатиться кубарем по
лестнице-чудеснице...
Этот удар заставил меня вспомнить сцену из далекого
детства...
Я была в деревне у тети Любы. И надо же мне было в тот момент
оказаться на улице! Я увидала, как в соседнем дворе убивали корову… Мужик нанес
ей удар топором по крутому лбу. Та с тихим стоном завалилась на передние ноги...
Меня затошнило... Как и сейчас… Я инстинктивно тряхнула головой, сбрасывая с
себя чуждую мне энергетику!
С того момента я искала предлог, как тактичнее избавиться от
их «помощи». Я даже корила себя, какая-то я не такая. Конформизм довел до того,
что я решила - надо до них расти. Я мучилась несколько дней, а потом взмолилась
и попросила у Галины «тайм аут» на время моего отдыха в Евпатории.
Был уже конец сентября, когда мы со Светланой К. оказались в
курортной зоне. Ее друг, невропатолог, был еще и хороший массажист. Хотя я и не
люблю эти процедуры, и очень правильно, но снизошла, решила потерпеть, может, и
впрямь что-то изменится в моей судьбе, ведь не зря же Светланка доверяет ему,
приезжая за тысячу верст. Вот тогда и решила, если влюблюсь, значит, жить буду!
Евпатория встретила нас приветливо. Дом, где мы остановились,
был простой, но уютный благодаря радушной хозяйке. У меня был отдельный закуток
в пристройке. После массажа мы ходили на море, купались, хотя погода была уже
далеко не летней. Но солнце радовало. Народу никого не было, и я давала волю
своим чувствам. Подражая птицам, «растягивалась», «отправляла» по коридору
пространства Галине всю красоту местных цветов и моря. Короче - резвилась!
А что это мне стало так весело? Влюбилась? Влюбилась в этого
симпатичного робкого невропатолога с ласковыми руками? Что ж, ему, я вижу, это
тоже интересно. Главное, я влюбилась! Что и требовалось доказать! А он жертва? А
«Жертва - соучастник преступления», успокоила я себя. Мне так врезался в память
этот заголовок из «Литературной газеты» восьмидесятых годов!
Светлана таскала меня по Евпатории от одной
достопримечательности к другой. Зашли в старинную мечеть-музей. Там я продолжила
свои «упражнения». Я рассматривала каждую старинную вещь, считывала ее
энергетику. А потом она потащила меня в храм Николая Чудотворца. При входе
продавали иконки святого. Светланка придирчиво оглядывала каждую, выбирала,
выбирала. Я же взяла первую и на этом успокоилась, несмотря на то, что она была
с щербинкой. Что досталось, то и мое, решила я.
И вознаграждение не заставило себя ждать!
После путешествий я плюхнулась от усталости на кровать и тут
же оказалась в Мире Тонком: небеса разверзлись, и в широком потоке света дивного
червонного золота, во всем праздничном красно-золотом одеянии передо мной явился
сам Николай Чудотворец со свитою:
- Люби меня! - сказал он властно и требовательно.
- Нет! Нет! Нет! - в ужасе пятясь от него по кровати,
залепетала я. А он шаг за шагом приближался ко мне. Вот уже дивный свет накрыл и
меня золотым куполом.
- Люби меня! - повторил Чудотворец и властно стукнул посохом
об пол.
- Нет! Нет! – все по-земному понимая, верещала я. И тут у
меня возникла мысль: почему «нет»? Сколько в моей жизни было разных встреч!
И … чудотворец исчез!
Потом, вспоминая это мое «нет-нет», я от души смеялась над
собой. Бедный Никола! Ну надо же мне было так учудить! Господи, прости меня,
глупую! Но с того момента я уже не выпускала из рук его образок.
Желание познакомиться с его житием ближе я реализовала уже в
Москве…
Это было в год тысячелетия крещения Руси. Я пришла в
Елоховский храм, тогдашнюю резиденцию Патриарха. Радостью встречи с Чудотворцем
поделилась с одной из слуг этого храма.
- Свят-свят-свят! - пятясь от меня словно от прокаженной,
суетливо осеняя себя крестом, запричитала та. - Тебе дьявол голову мутит!
- Ну дай Бог, чтобы он и вашу голову так замутил.
На том и расстались. Но урок не прошел бесследно. Долго еще я
ходила в храм в поисках того единственного, которому могла бы поведать
сокровенное, не опасаясь, что меня уличат в ереси. И, наконец, он появился!
Беседа с отцом Геннадием затянулась, нам не хотелось
расставаться, и она перетекла за пределы храма. Мы шли по улицам Москвы,
говорили о будущем России, о жизни, о перестройке, приведет ли новый путь к
возрождению веры в народе. Я не упоминала в разговоре об Агни Йоге, как Учении,
данном нам в помощь на этом пути, прекрасно понимая, что не надо вводить его в
искушение. Ведь пока только лес обид, в Учении же сказано - не может быть
отпущения грехов платного. И - не по словам, а по делам суди. Не потерпит
церковь стремления научить человека «самим иметь храм в своем сердце» и «своими
словами доходить до Бога», как с детства внушала мне бабушка Катя и как то же
самое говорилось в «Агни Йоге»...
При следующей встрече отец Геннадий вручил мне «Житие Николая
Чудотворца»… Я была сражена! На столе у бабушки были церковные книги с затертыми
до дыр, коричневыми от времени страницами. А тут фолиант несравненной красоты в
серебряном окладе, писанием пером в витиеватости аленьких цветочков и в
сафьяновых прокладках! Определила дату – времен Алексея, отца Петра Великого. И
все писание на старо-славянском языке! А я его основательно подзабыла! И я
отложила «Житие» в сторону...
Три месяца пролетели как свист ветра в поле. В день всех
Святых, как я называю День Победы, я «увидела» своего священника. С огромным
круглым медным подносом в руках, капельками пота на лице, он потчевал яствами
гостей храма. На его лице кроме молитвенного труда до изнеможения и высокой
ответственности хозяина я ничего не заметила. Но видение заставило
сконцентрироваться, и я, наконец-то, одним махом прочитала «Житие».
Поблагодарив священника, поинтересовалась, не волновался ли,
ведь я так долго держала фолиант, да и отдать такой раритет мало знакомому, по
сути, человеку?
- Какие же тут могут быть волнения? Я знал, в чьи руки
передаю. На то промысел Божий.
Еще раз я обратилась к батюшке, когда подруга Балашова
обнаружила «черную корону» над моей головой. Балашов послал меня к ней, чтобы та
дала средство от якобы «лишая» на моем горловом центре (он остался после одного
интересного процесса, проходившего Там, в Тонком Мире). Но ей захотелось
произвести на меня неизгладимое впечатление своей силой энергии с далеко идущими
планами, и я подыграла ей. Часа два она изгалялась надо мной: и так встань, и
эдак… Наконец, к своей неописуемой гордости, она резюмировала:
- Над твоей головой черная корона. Тебя кто-то проклял!
- И я даже знаю кто, - мое равнодушие ко всему, чтобы она ни
нашла в моем организме или над ним, выводило ее из себя, а это ее «достижение» я
даже не удостоила ни «ахами», ни вздохами тем более.
Господи! Как же я страдала после ее экстрасенсорных
способностей! Целых три дня не могла встать из постели, только слезы катились по
щекам. Полная разбалансировка организма! И чтобы я еще доверилась этим «сенсам»!
Спустя какое-то время я опять оказалась в Елоховке.
- Ты носишь крест? - спросил меня отец Геннадий.
- Да. Ношу.
- И сколько лет, как ты проклята своей свекровью?
- Да уж двадцать пять.
- Вот и неси эту ношу, и ни на кого ее не сбагривай. Ценно
только то, что сама преодолела... Но если настаиваешь, я дам тебе адрес к одному
старцу в Подмосковье.
- Не хочу!
- Вот и молодец!
Как это было в унисон с моими правилами жизни и «Агни Йогой»
- никто за тебя не сделает того, что должна сделать только ты сама!
И почему, едва набрав силу, православная церковь начала
гонение на Рерихов и Блаватскую? Зачем надо было подвергать их анафеме? Их, уже
давно ушедших в мир иной. Ведь и там, и там одна цель – воплощение в жизнь плана
Христа, то есть поднятие уровня Культуры народа! Только разными путями – без
посредников и купли отпущения грехов. Никто не сделает за тебя то, что ты сам
должен сделать...
Глава 3
Торговая палата
Зная, что я ищу работу по специальности, моя подруга Светлана
Куренина пригласила меня на собеседование в Торговую палату. Она намеревалась
взять меня редактором в Управление выставок, где работает сама главным
специалистом. Это она была устроителем выставок достижений науки и техники нашей
Страны Советов в Лейпциге, Индии и многих других странах мира. Она была на
приеме премьер-министра Индии Индиры Ганди и сама устраивала такие приемы на
международных выставках.
Светлана человек, знающий свое дело, активная, хорошо
владеющая английским языком. Из ее рук вышла первая у нас в стране книга о
рекламе.
Я прошла конкурс и все высокие инстанции.
1986 год. 16 февраля. Первый день работы. Не успела я
перешагнуть порог рабочего кабинета, как раздался телефонный звонок. Меня
пригласили в управление кадров. Там, извиняясь, сообщили, что увольняют и просят
не возбуждать дело и не конфликтовать в связи с этим казусом.
Прецедент не помешал мне предложить несостоявшимся коллегам
испить чаю с испеченным мною по случаю первого дня работы тортом, ну не нести же
мне его назад! Именно это чаепитие и дало мне возможность узнать, кому я была
обязана таким «счастьем».
Оказывается, противники моей Светланы Курениной с моим
приходом опасались усиления ее авторитета, и без того затмевающего этих
«выездных» дармоедов своей гиперактивностью и компетентностью. «Главным» в
Палате оказался не Председатель и не секретарь партийной и профсоюзной
организаций, с которыми мне в процессе устройства пришлось собеседовать, а
рядовой сотрудник. Но какой! Бывший помощник бывшего одиозного Генерального
прокурора СССР Вышинского А.Я., в 1936-1938 годах сделавшего себе имя на
фальсифицированных политических процессах.
Да! Бывших «помощников» не бывает! С каким удовольствием этот
клерк признался, что мое увольнение связано с его интригами, и что это он всех
«переиграл»!
Глава 4
Генсек
1986 год.
Пока я бегала по каждому вызову управления кадров Торговой
палаты для уточнения всяческих нюансов в моей биографии, встреч с очередным
руководителем, решавшим, работать или не работать мне в их славных рядах,
открылась интересная страничка в моей жизни в Мире Тонком и не только...
Каждый раз, выходя из метро к Торговой палате, мне
приходилось перебегать дорогу, ведущую от Спасских ворот. И надо же такому
случиться!.. Как всегда торопилась. На бегу стала вытаскивать перчатки из
кармана плаща. Одну натянула, а другая выскользнула и упала на стык проезжей
части и пешеходной дорожки. Я мгновенно наклонилась за ней, и тут мимо меня
проехал эскорт черных «Волг», одна проскочила совсем близко от меня. Я еще
возмутилась - места что ли не хватило, чуть-чуть, и я бы оказалась под колесами!
Обратила внимание на перекошенные от бешенства лица пассажиров.
Ночью настигло видение... Там, в черной «Волге» действительно
настроены были далеко не миролюбиво. «Ствол», высунувшийся из окна, был готов к
исполнению служебных обязанностей. Этот мой эксцесс с перчатками на
правительственной трассе расценивали как попытку покушения на Главу государства.
И если бы не сам хозяин, возможно, мне не пришлось сейчас писать об этом! В
итоге, я лишь услышала в свой адрес:
- Ду-у-ра!
- Сам дурак! - ответила я, отряхивая перчатку уже на
тротуаре.
Очнулась. Стало не по себе… А Михаил Сергеевич молодец...
Следующая ночь.
Видение:
Мы с М.С. где-то в его загородной резиденции на красивой
зеленой лужайке, словно в амфитеатре, с видом на озеро. И вокруг резиденции
высокий забор деревьев, а за ними еще более высокий. Накрыта «поляна».
Хрустальные фужеры на белоснежной, хорошо накрахмаленной скатерти, ваза с
фруктами, диковинная по тем временам закуска. М.С. влюбленный, от него так и
исходят эти флюиды. Он даже тронул меня своей искренностью чувств...
Нас обслуживает немолодая, толстая и сердитая женщина. В
очередной раз меняя посуду, она сообщает, что звонила Раиса Максимовна. И у
«кавалера» моментально лицо стало жалким и виноватым.
И он исчез.
Я одиноко сидела на этой сервированной «поляне» под
насмешливым взглядом этой бабы в переднике, едва закрывающем ее обрюзгший живот.
Очнулась. На душе - словно в помойке побывала! Меня «кинули»,
не извиняясь. А сулил аж «золотые горы»!
Только что бы все это значило? Пожалуй, понятно... Уж слишком
серьезный момент исторический сложился у нас сейчас в стране, и надо знать силам
Высшим потенциал лидера?..
Но почему проверка через меня? Да потому! Давно поняла - это
возможно лишь при кармических связях.
«Кармический закон утверждает все жизненные права и вмещает
все кармические притяжения». (Агни Йога, Беспредельность, ч. 2, 533)
Где и когда?.. А какая разница! Главное – я вовремя высветила
суть: для М.С. нет другой силы и авторитета, кроме Раисы Максимовны…
Неделю спустя.
Видение:
Опять Горбачев. Я в небольшом охотничьем музее. Рассматриваю
трофеи. Перехожу от одной стены к другой. На одной прибитая гвоздями шкура лося,
убитого в самом расцвете сил. Передернула плечами. Перешла к другой.
Залюбовалась красочной картиной, висящей на узкой стене от пола до потолка. На
ней российской полосы опушка леса, только что освободившаяся из-под снега. Со
всех сторон поле, за ним - леса. И на самом краю опушки стоит, гордо выпятив
мощную грудь, величественный красавец-лось с крутыми рогами и белой звездочкой
во лбу. В самой лучшей своей поре! Не тот ли, чья шкура распята в музее?.. Он
вытягивает гордую шею, всем корпусом устремляясь в пространство! И я слышу его
мощный трубный зов! Он зовет единственную! Услышь! Я готов биться за тебя с кем
угодно! И столько чувственной тоски было в этом зове!.. Мое сердце разрывалось
от сострадания…
И тут рядом с собой я увидала М.С. Он с восхищением и тоской
смотрел на этого красавца.
- Я тоже как этот лось!
Но я брезгливо передернула плечами, и перешла к
противоположной стене, продолжая рассматривать шкуру распятого лося.
Но М.С. опять встал рядом.
- Хотя с меня, как с этого лося и сняли шкуру, но я еще полон
сил и любви!
Я якобы не замечаю его, продолжаю разглядывать экспозицию. И
тут до меня дошло! Какой он, в сущности, несчастный! Его тоже «убили», «распяли»
и «пригвоздили к стенке»! Как же он еще живет, себе не принадлежа?
Очнулась.
Там, «Наверху» знают теперь, в чьих руках судьба России и
насколько эти руки «сильны»…
ЧАСТЬ 9. Новая жизнь
Глава 1
«Год Агни Йоги. АУМ. Агни Йога. АУМ»
1986 г. Москва.
Оказывается, в сорок два жизнь только начинается!..
Новый Мир ворвался в мою жизнь пылающими неземным огнем
строками. В пространстве комнаты, расчертив ее по диагонали, они сияли надо мной
удивительно чистым алым цветом!
Как ни старалась, мой речевой аппарат, увы, не справлялся с
их прочтением, язык сей мне был не знаком, хотя среди букв я угадывала и
старославянские…
Из Тольятти приехала моя тезка. Она вместе со мной
внимательно вглядывалась в пространство:
- Прости, но я ничего не вижу... Это только по твою душу...
Лучше напиши, что видишь.
- Так это же Агни Йога! «Год Агни Йоги. АУМ. Агни Йога. АУМ».
Действительно, на языке Богов... Агни Йога - Учение, данное нам Махатмами из
Высокой Обители, так называемой Шамбалы еще в 1924 году через Рерихов – Елену
Ивановну и Николая Константиновича. Четырнадцать книг. Свод этических и
космических законов, по которому нам и будущему человечеству на целых тысячу лет
вперед предстоит жить.
- Надо же! Сам АУМ позвал! - добавила она…
Первой книгой Агни Йоги у меня было «Надземное»! Я читала ее
с упоением... Наконец-то я встретилась с долгожданным другом!..
Более увлекательного чтения в своей жизни у меня не было!.. Я
проглатывала книгу за книгой! Когда я читала строки этих книг, они начинали
пламенеть и светиться неземным густым фиолетовым цветом в обрамлении червонного
золота... И увеличиваться в размерах!.. Их сияние пронзало мне пальцы. Они
начинали светиться в унисон, захватывая все больше и больше пространство,
разрывая его и уходя ввысь! И уже ничего не существовало между мной и Им... Мы
были единым целым...
Надо ли говорить о том, что жизнь приобрела для меня совсем
другое звучание. Житейские проблемы отошли на второй план... Но это не значило,
что их кто-то решал за меня. Нет. Но я уже знала, что жизнь многограннее, и то,
что я приобрела, имеет несравнимо большее значение... Мир, изложенный в Учении
давал мне знания, и энергия Любви, мощными потоками идущая от Него, делала меня
сильнее и увереннее.
- «Ты пришла на эту землю уже со знанием Учения для
практической его реализации», - сказал мне Учитель...
***
Сколько Учений, на разных языках, получил человек из Высшего
источника! И лишь в двадцатом веке - на русском языке с посланием от Учителя
Учителей Гималайской Обители Махатмы Мории: «В Россию Моя первая весть».
«Новое Учение идет не на смену, но на огненное очищение и
утверждение всех бывших Учений. Ведь еще Христос сказал: «Не думайте, что пришел
нарушать закон или пророков. Не нарушать пришел Я, но исполнить».
«Помнить прошлые накопления сердцем...» ...Эта строчка
говорит о законе Кармы, законе причинно-следственных связей, самом неумолимом из
всех законов - простом и сложном одновременно. Как ты проживаешь эту жизнь - ищи
причину в прошлых воплощениях, а будущее же воплощение складывается тобой днем
сегодняшним. И потому не ропщи, – что посеял, то и пожинаешь.
Как мало тех, кто прозревают это, ведь многие считают себя
«одноразовым сосудом». Но как расточительно было бы это со стороны Бога! Потому
«Агни Йога» или - ее второе название - «Живая Этика» так настойчиво говорит о
перевоплощении, бессмертии, ответственности за мысли – «мысль материальна» - за
каждый шаг твоей жизни и за все, чего касается твоя душа. И наши сегодняшние
встречи даны для того, чтобы «научиться общаться друг с другом», чтобы человек
стал тем, кем его замыслил Всевышний – богочеловеком. И это возможно лишь одним
путем – путем Любви. Народ, постигший Учение, в основе которого Любовь, как
единственный путь общежития, как Альфа и Омега, уже не допустит войны. Так
пророчествуют Мудрецы, давшие Учение. «В жизни оно утвердится в лабораторных
лучах науки» под Знаменем Культуры. Культуры, что и есть сама Любовь.
...«В лабораторных лучах...»! Какая таинственность, какая
загадка таится в этом посыле, и какая награда ждет того, кто осмыслит ее и
сделает ее повседневностью... Для этого только надо достичь того, «чтобы ум был
сердечным, а сердце – умным». Не секрет, что сегодняшний день науки – время
смуты, перестройки сознания, когда физический мир изучен, а в Тонкий вторгаться
не хватает полета духа... Понятие Культуры в сегодняшнем мире скорее
примитивное, нежели наоборот. Но это пока. Эволюция идет семимильными шагами и
она заставит напрячь мозги и пойти за тем, кто, как горьковский Данко, появится
в науке, «вырвет из груди свое сердце», чтобы осветить жизнь человечеству...
Культ–«ура» в переводе с санскрита – культ-духа. И Живая Этика пробуждает
интерес молодых ученых к новому широкому подходу в науке о человеке и его
значении в мироздании через познание духа, Культуры.
Сегодня в галактическом пространстве обустраивается Новая
планета, которая через тысячелетие должна стать колыбелью человечества. И к ее
построению и народонаселению я тоже имею прямое отношение. Жители этой планеты
уже нацелены на построение коммунистического общества, единственного,
объединяющего всех. Но как хотелось бы сохранить и нашу матушку-Землю! Нет
красивее ее в космическом пространстве. И, как знать, может быть за тысячу лет,
отведенных Космосом на расширение сознания человечества, мы могли бы приумножить
свое влияние в Космосе и отстоять ее. Условия все те же, были и есть – «Культ –
ура...», то есть - культ духа, то есть – культ Любви.
Любите! Был Его завет.
Любовью мир согрет.
Она основа и закон
С незыблемых времен.
Любовью камень сотворен,
И сердцем наделен.
Так в стихотворной форме передал нам молитву сердца Иссуса
Христа наш современник, поэт России - Эдуард Балашов.
«Дано преподобному Сергию трижды спасти землю Русскую. Первый
– при князе Дмитрии. Второй – при Минине. Третий - …»
- Таким откровением завершил картину «Святой Сергий», главную
картину своей жизни, Николай Константинович Рерих.
Не к нашему ли времени относится последняя строка?
«Эта эпоха выведет человечество на новый виток бесконечной
эволюции мыслящей материи, но она будет утверждать себя в острой и кровавой
борьбе. Время великое и грозное – так утверждается великое будущее». Так сказал
Учитель Гималайской Обители великому путешественнику и ученому – Л.В.
Шапошниковой.
«Эволюция человечества движется вспышками революции»,
констатирует Учение. Но революционный путь преобразования по «Агни Йоге» не
предполагает выхода толпы ни на Сенатскую площадь, ни на штурм Зимнего дворца.
Он лежит в девизе: «Мир - через Культуру»! А главная молитва сердца - «Пусть
будет Миру хорошо»!
С этой аксиомой приходили в народ все святые на земле,
поскольку у Бога один язык – язык Любви…
Глава 2
Встреча. В.М. Сидоров. Э.В. Балашов
1986 г. Зима. Москва.
Книга В.М. Сидорова «Семь дней в Гималаях» вышла в начале
восьмидесятых. В идеологической рутине тех лет, когда идею коммунизма за многие
десятилетия советской власти довели до абсурда, эта книга стала прорывом в мир
иной духовности, глотком свежего воздуха! И к автору потянулись страждущие...
Впервые об этой книге я услышала от своей соседки еще в
Набережных Челнах. В очередном разговоре со мной она прервала меня:
- Ты не читала «Семь дней в Гималаях» Сидорова?.. Тебе будет
интересно. Найди.
Моя тезка и подруга Галина Ивановна Кальжанова, организатор
тольяттинского общества Рерихов, давно вынашивала идею встречи с автором этой
книги. И вот теперь, объявившись у меня на пороге, первое, что она сделала, –
позвонила ему.
На следующий день она потащила меня с собой. Я долго
упиралась, не понимая, что мне-то там делать, если только высказать свое
признание за эту книгу?
В тот вечер встреча не состоялась. То ли Сидоров хитрил, то
ли действительно обстоятельства так сложились, только он извинился и оставил нам
на посту Центрального Дома Литераторов приглашение на заседание фольклорной
секции. Мы, конечно же, не пожалели! Что может быть лучше и мудрее народного
эпоса, тем более татарского и удмурдского, так мне знакомых.
И только на следующий день встреча состоялась. Он был не
один. Так мы познакомились еще и с его верным другом и соратником, поэтом
Эдуардом Балашовым.
Мы сидели в огромном холле знаменитого цэдээловского
ресторана друг против друга, чуть ли не голова к голове, словно конспираторы, и
тихо вели беседу. От моего внимания не ускользнуло, что над нашими головами
образовался энергетический «шатер» прозрачного сине-фиолетового цвета с оправой
червонного золота. А когда мы наконец-то поднялись, «шатер» остался над головою
Сидорова, словно «корона». «Вожак», подумала я. И, вроде бы в шутку, вслед за
моим резюме, он похвастался, словно подросток, что «в народе слывет за главного
шамана»...
Первое, что их заинтересовало, кто мы по национальности, и
кто по национальности наши мужья. Узнав, что Борис тезки – «Абрамович», они
многозначительно переглянулись. Я не пропустила такого момента, и тут же
встряла:
- Да каждому русскому неплохо было бы быть таким, как ее
Борис Абрамович!
Они опять переглянулись... Дальше Сидоров начал выспрашивать,
что привело нас к нему. Я перевела стрелку на Галину, а сама стала разглядывать
проходящих мимо знакомых и незнакомых представителей творческой элиты страны.
- Интересно? – спросил Сидоров.
- Да-а... Сколько спеси на лицах ваших коллег!
- Ну это еще ничего. Вот если бы вы оказались в Доме
ученых!.. А вы не хотите принять участие в нашем разговоре?
- Да я здесь вообще случайный человек. Это Галина уговорила
меня составить ей компанию.
- Ее тоже «позвали», - стала она оправдываться, - в ее
комнате висели огненные строки: «Год Агни Йоги. АУМ. Агни Йога. АУМ».
Сидоров с Балашовым совсем многозначительно переглянулись.
- Ну и что? Я все равно ничем вам не интересна, поскольку у
меня нет никаких «таких» проявлений, в отличие от Галины.
- А вы читали «Агни Йогу»?
- Пока только «Надземное».
- И все поняли?
Я пожала плечами.
- В общем, да.
- И не было трудностей? Это ведь предпоследняя книга, и уже
для подготовленных?
- Нет, трудностей не было. Я с удовольствием прочитала ее.
- И какие впечатления?
- Будто наконец-то встретилась сама с собой и «причесала»
свои спутанные волосы.
- И что дальше вы намерены делать?
- Жить… Сколько смогу, - добавила я. - А в ближайшем времени
найти возможность иметь все эти книги.
- А почему «сколько смогу»?
- Меня экстрасенсы «приговорили» к смерти. Сказали что у меня
опухоль во всю брюшину, две в голове и метастазы в грудь. По их расчету мне
осталось жить-то уже даже не «до понедельника».
- А хотите, я сведу вас с Марией Михайловной, целителем и
нашим другом?
- Спасибо! Не хочу. Сколько проживу, столько и проживу.
Они опять переглянулись.
Мы с Балашовым, уже одетые, ждали на выходе, когда,
наконец-то, Сидоров с Галиной вышли из холла. Так перед глазами до сих пор ярко
стоит эта картина: они идут, продолжая беседу. И так смешно хромают на одну и ту
же ногу! Я ловлю себя на мысли, что с трудом сдерживаю смех, чтобы не быть не
этичной... Но кто-то внутри меня оказывается сильнее, и как я ни сопротивляюсь,
из меня вылетает:
- Как вы одинаково хромаете!
Сидоров посмотрел на меня, нахмурив лицо, потом кхекнул, и
уже добродушно проворчал:
- Вот где дитя малое!
Я долго извинялась и подтрунивала над своей бестактностью, а
сама так и не смогла понять, что за сила заставила меня это сделать?
Р.S. Пройдет немало лет, и я вспомню этот «пассаж». И пойму,
что ничего случайного в этом мире нет: уже с первой встречи, все «действующие
лица и исполнители» Свыше получили четкое определение своей роли в жизни моей и
рериховского движения…
А кто предупрежден, тот вооружен…
Вскоре мы встретились опять. На этот раз мы гуляли по
засугробленным улицам Москвы. Уже не надо было конспирироваться. Как-то так
получилось, что дорога стала узкая, и мы разделились на пары. Я быстро юркнула к
Балашову, и моментально перехватила ревнивый взгляд Сидорова. Но это не помешало
ему пригласить нас с Галиной на встречу.
- Я хочу показать вам свой дом.
Мы с Галиной переглянулись. И я вдруг остро почувствовала -
этого не будет.
И действительно, «по техническим причинам» Галина не смогла
этого сделать, и отправила, несмотря на мои возражения, меня одну…
Но Сидорова не устроило мое объяснение отсутствия Галины, и
мне пришлось пойти в наступление:
- В конце-концов, может женщина раз в месяц чувствовать себя
плохо. К тому же на улице холод и вьюга.
Сидоров заулыбался, успокоенный. До дому я едва добежала.
Сбросив с себя пальто, тут же плюхнулась в постель. И моментально меня накрыло
видение, словно я была под гипнотическим сном: я встала и пошла в туалетную
комнату. Там я, к своему удивлению, продемонстрировала состояние Галины...
Выходя из туалетной комнаты, я увидала на пороге квартиры в темном коридоре
Сидорова. Какая-то мрачная женщина, ворча, впереди него подметала веником пол… И
потом я обнаружила себя на этом полу… А он сказал, что где-то на какие-то
полтора сантиметра мы не подходим… Он выходит из квартиры и показывает на
соседскую квартиру напротив. Входная дверь ее украшена, словно крышка гроба. И
он говорит: «Если захочешь ко мне придти, я здесь живу». А там действительно жил
хозяин лет шестидесяти, который при моем появлении краснел, как мальчишка. И
через два месяца он внезапно умер, сидя в кресле парикмахера…
Что это? Но как от всего этого до сих пор дурно пахнет!..
***
Из дневника:
(1986 год)
Видение: вижу себя в зале с колоннами, вдоль стены столы по
типу ученических парт, мужчины, женщины в сари и без, вокруг строгие
беспристрастные лица. Меня просят показать позу. Я встаю на одну ногу, ступню
другой закидываю на бедро, руки кольцом над головой. И вдруг в это кольцо
просовывает свою голову немолодой коренастый мужчина… Это же Сидоров! Помню свое
смятение, так как была в ночной сорочке, словом, в чем спала, в том и прибыла. А
на голове тюрбан из махрового полотенца цвета зеленого нефрита.
Сны повторялись из ночи в ночь. Состав присутствующих не
менялся. Тогда я преднамеренно рассказала об этих ночных видениях Сидорову с
Балашовым.
В следующем видении мужчина, похожий на Сидорова, сказал
коллеге:
- Сотри ей память!
Тот наклонился, поднял какую-то глыбу, провел ей вдоль моего
лица, и больше я уже не видела ни их, ни этого зала.
Глава 3
Познай себя?
Из дневника:
(1986 г.)
Видение. На высоте Гималайской гряды среди остроконечных
вершин гор лежит озеро. Я словно Лебедь из сказки Пушкина в белом тонком летящем
длинном платье скольжу по его поверхности босыми ногами, пересекая его с одной
стороны на другую. Обращаю внимание на ступни. Они погружены в его воды до самой
щиколотки…
Через неделю.
Видение. Я опять в том же одеянии уже на другом горном озере
Гималаев с крутыми изгибами берегов. «Выплываю» из-за поворота. Скольжу голыми
ступнями уже вдоль озера. Очнулась.
Что это значит? В Агни Йоге сказано о гималайских озерах с
живой и мертвой водой… Значит, ты знаешь как употребить эти знания?..
***
(1987 г.)
Сижу у окна. Красивый закат. Любуюсь всеми цветами радуги. По
небу быстро проплывают причудливые облака. И каждое имеет свою форму. Одно
поразило своей живостью. Вот оно почти исчезло из виду, но я схватила его
взглядом «за хвост». Облако остановилось, я потянула его назад. Вот оно уже
снова передо мной. Фиксирую. Вижу, как другие плывут мимо него. Отпускаю…
Возвращаю… Отпускаю… Возвращаю…
Стоп! Ну и что? И в чем смысл?..
***
(1987 г.)
Я закрываю глаза, а передо мной, как на электронной ленте,
символы, знаки, буквы, картинки. Сердечный центр неутомимо «рассказывает» о
событиях разного плана. В сердце они ощущаются разной степенью своей
драматичности…
Особенно тяжело бывать в местах скопления людей - на
вокзалах, аэропортах. Проходящие люди больно ударяют по сердечному центру своими
переживаниями, иногда так, что приходиться закрывать его обеими руками и изо
всех сил прижимать к сердцу.
А вокруг меня лучи всех цветов радуги и свечение вокруг меня,
из пальцев особенно. Мои отныне постоянные спутники жизни. Навсегда. Навсегда?..
Если себе не изменяешь...
Радуга – символ Шамбалы…
***
ЦДЛ
Люблю строчки поэтессы Юнны Мориц: «Хорошо быть молодым, за
любовь к себе сражаться. Перед зеркалом седым независимо держаться…»
Период походов в ЦДЛ был полон беззаботного купания в лучах
очарованных поэтов и прозаиков. Не было ни одного, кто, проходя мимо нас, не
остановился бы и не подошел поцеловать ручку. Сидорова и Балашова в такие
моменты распирало от гордости. А уж когда я притаскивала с собой сестру с
племяшкой - а они на конкурсе «Дочки-матери» были признаны народом королевами
красоты - тут такое начиналось!
Я резвилась тогда действительно как малое дитя. Стоило мне
только посмотреть глаза в глаза, как очередная жертва уже готова. Тогда мне и в
голову не приходило, что «скафандр» имеет свойство с годами меняться. А тогда
комплименты сыпались как из рога изобилия.
- Галина Ивановна, какая вы красивая! - провожая нас с
Кольченко, восхищенно изрек Балашов.
- Ну надо же! А я-то думала, для вас существует только
внутренняя красота с сенсорными возможностями. А оказывается, ничто человеческое
вам не чуждо!
Они в ответ опять только переглянулись.
Признание Балашова стало для меня отправной точкой в долгую
мучительную жизнь, как мне казалось, неразделенной любви.
«Агни Йогу» я стала получать из рук Балашова. Книги были на
плотной белой бумаге, в красной жесткой обложке, сброшюрованные в типографии ЦК
КПСС якобы тайком! Хотя к тому времени я уже знала, что при этом органе был
отдел, занимающийся изучением Агни Йоги и всем, что связано с тонкими
энергиями... И всеми, кто…
- Нельзя так быстро читать эти книги! - возмущался Балашов.
- Но мне же дан «Год Агни Йоги».
- Другие постигают одну книгу десять лет, а ей, видите ли,
год!
- Ну может, кому-то и надо десять, - как это было ни странно,
вступился за меня В.М. Сидоров, - а Галине Ивановне достаточно и года.
***
(1987 г. Лето)
В эту встречу Сидоров дал мне для прочтения «Чашу Востока».
Вслед за Галиной в Москву приехал Кольченко. Ему тоже
захотелось познакомиться с Сидоровым и Балашовым. Но контакта не получилось. Моя
протекция не помогла, хотя в чем-то даже с ними была согласна. К ним едут со
всего Союза. И они вправе подходить к встречам избирательно. Время спрессовано,
так и взорваться можно! Так что «тяжела ты шапка Мономаха»! Безусловно, я об
этом Володе не сказала. Но тот и сам все понял. И тут в его поле зрения попала
«Чаша Востока». Кольченко стал просить почитать. Я долго сопротивлялась, ну как
без разрешения?
- Да он не узнает!
Но, когда я вернула книгу, первое, что спросил Сидоров, хмуро
сведя брови:
- Галина Ивановна! Кто-то еще кроме вас читал мою книгу?
- Да… Бога ради, извините!
- А кто вам дал на это разрешение?
Я сникла. Ведь знала же, что так все и будет!
- Да это свой человек! Это Кольченко. Он друг Галины
Ивановны! Ну это же пополнение знания. Он, в конце концов, председатель
Рериховского общества.
- Договоримся впредь без разрешения моими книгами не
распоряжаться.
Вот такой я получила тогда урок: каждая вещь, которая
попадает в твои руки, несет наслоение других энергий. Они бывают тебе родными, а
бывает и наоборот. И еще энергия имеет и цвет, и запах, и свой характер. И по
ней можно тебя «читать» вдоль и поперек. Потому подумай тысячу раз, «кого» ты
тащишь в дом? Так что, «во избежанье дней печальных, не открывайте книг
случайных», как написал поэт Эдуард Балашов.
ЧАСТЬ 10. Учитель
«Впервые встретила человека, равного себе по духу», - так,
смело утверждая, после встречи с Балашовым, начала я свой дневник в декабре
86-го.
Равного ли? - спорила я с собой. - Он уже известный миру поэт
и общественный деятель. ... Ну и что? Разве только это может быть определяющим
звеном?..
Мои суровые «университеты» трудового пути давно сделали меня
независимой. И когда Балашов пытался оправдать свое отношение ко мне тем, что
истинная любовь сурова, прибег к такому доводу:
- Вот посмотри, как суров лик Учителя.
И он, вытащил из-за пазухи портрет. Я перехватила взгляд
смотрящих на меня с Любовью таких родных смеющихся глаз самого красивого в мире
Молодца из моей любимой сказки «Аленький цветочек»! В одном порыве я выхватила
этот портрет из рук Эдуарда, прижала к груди, и закружилась в восторге:
- Вот это мужик! За таким хоть на край света!
Эта выходка поразила не только меня... Почему для определения
Его я взяла образ народного вождя? Да харизма у него таковая! Одного взгляда
достаточно, чтобы понять это...
А Балашов в ужасе смотрел на мой языческий танец, долго не
мог совладать с собой, наконец, выхватил портрет, и долго не мог найти
подходящих от возмущения слов... Как я посмела так фамильярничать?! … Но у меня
даже в мыслях не было задумываться над этим... Все это было так естественно,
по-родственному, я бы сказала…
Так впервые на земном плане я познакомилась с самим Учителем
Учителей, Великим Владыкой Шамбалы Махатмой Мориа...
После той выходки Балашову так и не удалось «остепенить»
меня. С самого начала отношения с Учителем сложились близкие, доверительные,
словно не существовало меж нами ни разницы миров, ни разницы Иерархической. Я
даже и не задумывалась, отчего. Да, конечно, чем выше дух, тем проще с ним. Но
этого мало...
И только спустя десятилетия мне открылись страницы нашей
кармы...
От общения с Учителем я парила на крыльях Любви, словно
птица, выпущенная на волю. И эта сила не могла сравниться ни с одной на земле!
О! Как горят Твои глаза.
Вселенной боль в них. И краса.
Как два костра они пылают.
И дух надеждой воскрешают.
И вижу я: рубиново-нефритовым* сияньем
Мой устлан Путь.
Благослови исканьем.
______________
*Путь подвига и путь знаний.
Самое первое обращение Учителя ко мне было стихотворным:
Когда глашатаи оков
Гремят ключами от миров,
Ты Чашу полную Огня
Прими и защити Меня.
Серебряный скую клинок
И закалю его меж строк.
Иди. Ты преградишь им путь.
С тобою Я. Любовь твоя.
«Прими и защити Меня»!» Да здесь программа моей дальнейшей
жизни!
«С тобою Я! Любовь твоя!» От такой признательности я
краснела, словно меня с кем-то перепутали. Но дальнейшие годы сотрудничества
поставили точку и в этом вопросе. Я прошла с Учителем три стадии отношений:
Любимый. Отец. Учитель. В это золотое для меня время мы листали с Ним страницы
наших воплощений, переговаривались строчками Любви... В это время я и познала,
откуда такой проникновенно простой и в тоже время высокий слог в творчестве
моего любимого поэта Э. Балашова... «На планете нет сильней Огня. Тот Огонь
зовут – Любовь моя». Так выразила я свое отношение к Учителю.
***
1987 год. Алексий Первый…
- «Явись в Богоявленский монастырь», - услышала я голос
Учителя.
Храм был на реставрации, но тяжелые черные от времени врата
были приоткрыты. На них висела мемориальная доска. Она гласила, что в этом
монастыре в XIV веке отроком подрастал и креп будущий патриарх Киевский и Всея
Руси Алексий. «Ловцом душ будешь» - сказано ему было Свыше в видении, когда тот
в лесу мальцом расставлял силки на птиц.
Я вошла в храм и окунулась в «то» пространство. Оно окутало
меня своей многовековой таинственностью и знакомым до боли запахом, словно и не
было за его стенами конца двадцатого века.
Р.S. Десять лет спустя.
1997 год. Л.В. принесла мне фотографии рисунков Е.И.Рерих. На
одном из них черно-белым карандашом был зарисован тщедушного телосложения старец
с полуопущенной головой, полузакрытыми глазами. На его лике отпечатались
мучительные страдания, какие бывают при уходе в мир иной с незавершенностью
чего-то главного в своей жизни. Реденькая узенькая небольшая бороденка,
жиденькие длинные волосики вокруг голого черепа добавляли еще большее
впечатление состояния внутренней горечи. В верхнем правом углу рисунка -
очерченная в овал монашеская скуфья, увенчанная крестом.
- Это работы Е.И. из Тонкого Мира, - пояснила Л.В. - Полагаю,
это Сергий Радонежский.
«Нет! Это я!» - хотелось мне крикнуть. Я уже знала это из
многих видений и поделилась этими знаниями лишь с Белинской Светланой.
- Нет. Это не он, - запротестовала я, едва сдержавшись. -
Во-первых, Сергий не был митрополитом. Во-вторых, Сергий был огромадного роста и
телосложения. И шевелюра у него была о-го-го! Волосы до последнего дня были
густыми и волнистыми. Это, скорее всего, патриарх Алексий. Тот самый, с которым
они были «на одной волне». Помнишь, в «Житии» есть место, когда Сергий на
молитве с братией прервал ее, повернулся в сторону дороги и поклонился в пояс,
сказав при этом: «Друг спешит, передал привет».
Ночью из Мира Тонкого пришло драматичное по своей сути
видение. Я теперь со всем своим бескомпромиссием увидела себя тем самым
старцем... Небольшого росточка, с жиденькой бороденкой, полуголым черепом, в
парадной одежде. С перекошенным от отчаяния лицом, я бегаю за Сергием, чтобы
огреть того посохом, «битием» определить сознание, как не раз приходилось это
делать с другими. Но тот, ловко маневрируя, ускользает, размахивая руками на
поворотах, хватаясь за высокие спинки стульев, стоявших вокруг длинного стола.
Так мы «нарезаем» круг за кругом! Широкая и длинная спина Сергия в темно-серой
кацавейке недосягаемо маячит передо мной... Понял ли тот, что я лягу замертво,
но не отступлю, и потому лучше пожертвовать своей спиной, только я, наконец,
настигаю его и вкладываю в удар всю горечь своего сердца!.. Вот тебе!.. Получай
по заслугам!..
Но, увы! В который раз патриарх так и не смог переломить его
самолюбие. Не получилось! Не убедил! Не осознал тот!..
Ну, какие еще нужно привести аргументы, чтобы Сергий понял,
что нет на Руси более достойной кандидатуры! Ну кто еще, как не он, должен стать
пастырем народа? Кто, как не он, сможет сберечь и приумножить духовное
богатство, что наживалось митрополитом годами! Какая библиотека! Какие
переводчики-писцы, которых Алексий выцарапал из-за рубежа! Какие иконы! Одна
икона Христа чего стоит! Чуть ли не ценой своей жизни привез ее из
Константинополя! А какие росписи сделали наши художники! Какие храмы созданы!
Сколько сил и труда вложено в укрепление границ московских! Кто, как не он,
Сергий, которого так любит и чтит народ, должен сменить его на нелегком посту
митрополита Киевского и всея Руси?.. Как он не понимает очевидного? Неужели ему
не жаль всего завоеванного на благо России? Развеют эти стяжатели и ханжи все
нажитое, перегрызутся, поубивают друг друга! Ослабнет Россия, уже вот-вот
готовая встать на ноги! Вся жизнь теперь прахом! А я еще и вырядился, выбрал
самый торжественный для такого случая зал... И все напрасно! Все прахом!
Прахом...
Он окончательно сгорбился под тяжестью ноши. Скорбь сердца
завязала в узел. Не будет ему теперь покоя на том свете! Вина… Вина за то, что
не нашел, значит, тех самых слов, не убедил, не одолел этого радонежского
битюга, не смог донести до него сути дела! И-и-их! Прости меня, народ
православный!..
Я очнулась ото сна и долго не могла успокоиться, сердце
страдало, словно не прошли века, все вспоминая и вспоминая, о чем печалилась
тогда, чего так и не смогла предотвратить: отказался Сергий от митрополичьего
поста, не возжелал ответственности, и утратило надолго свои позиции московское
княжество. Опять разъединились князья. Перегрызли горло друг другу наследнички
престола, утопили его в крови. Сгорела огромная библиотека с нажитым духовным
богатством. Все пошло прахом. Прахом… Прахом…
Из истории захоронения патриарха Алексия Первого: судьба не
раз переносила его мощи из одного пространства в другое, упокоив в Елоховском, в
Богоявленском храме…
Многие из моего круга друзей успели прочитать тогда мой
черновой рассказ об этой встрече в Мире Тонком. А от Учителя пришло признание:
«Прошли века, вина осталась»...
А спустя годы найду подтверждение тому в тетрадях Елены
Ивановны. Учитель сказал ей: «Многие уже в видениях видели меня митрополитом. Но
я посчитал, что недостоин этого места, о чем сейчас жалею».
Глава 7
«Глагол молчания». Балашов
«Ближайшая обязанность каждого, знающего Мир Тонкий, при
каждом удобном случае утверждать этот невидимый, но реальный Мир. Пусть даже
рассердятся, лишь бы подумали о действительности». («Сердце», 188)
«Пусть даже рассердятся»…
И они сердились...
***
(2 июля 1987 г.)
Москва. Центральный Дом Литераторов
Балашов дал мне свой единственный авторский экземпляр
сборника стихов «Глагол молчания».
Я пробежала их, что называется, по диагонали. И… они пропали,
в прямом смысле этого слова. На очередной встрече пришлось что-то мямлить.
- Да ты их просто не читала, - иронично бросил Балашов.
И тут, спустя два месяца, раскладывая для своей близкой, как
мне казалось тогда, тезки раскладушку, к своей неописуемой радости, я обнаружила
сборник. За время ее отсутствия я раскладывала ее десятки раз для своих
многочисленных гостей, но он «материализовался» лишь в день ее приезда. Чудеса,
да и только!
И когда я, наконец, стала заново читать балашовские строчки,
они засияли неземным светом всех цветов радуги, а буквы на глазах, сияя,
увеличивались в размерах!.. И ложились на сердце… И печатались в памяти…
Я уже не читала, я «пила» живую воду!.. Рука потянулась к
иконе Николая Чудотворца, той, что привезла из Евпатории. Мне так хотелось
поделиться с ним этим чудом! И иконка не только засветилась неземным светом, но
и лик Николая Чудотворца увеличился и стал чередоваться один за другим, оставляя
незыблемыми только глаза...
В стихах Балашова есть такие строчки:
В который раз, в который миг
Твое и не твое лицо.
И, как дорога с колеса,
Войдешь в седьмые небеса,
Поймав себя на том, что ты,
Уже не ты, еще не ты.
Радость охватила меня, и я потянулась к портрету Учителя. И
чудо повторилось! Теперь уже Его широкая ироничная улыбка и яркие лучистые
глаза, глядящие на меня с Любовью, были мне в награду! Густого фиолетового цвета
энергия окутала меня, завернув в свет червонного золота!..
И с того времени она не покидала меня, как и Его Луч! Энергия
нашей Любви растекалась в пространстве, заполняя собой все. Я «проникала» в
небесные светила, мне становились доступны космические символы. Стала видеть
«картинки» прошлого Вселенной, ее сотворения, истории Руси, страниц ее походов.
Веки вспухли, в уголках глазниц появились ожоги. Но я упорно продолжала
«листать» страницы жизни. «Картинки» возникали в самых неподходящих местах. И я
проецировала тогда их на любую поверхность, в вагоне метро ли, стенках кухни,
холодильника, словом, где только можно было найти плоскость…
С того момента это «чудо» открывало мне все новые и новые
возможности. Особое зрение дало мне возможность видеть жизнь не только на земле…
Стоит ли говорить, что следующая встреча с Балашовым прошла
совсем на другом уровне.
- Знаешь ли, «сын мой», какие строчки ты сотворил? - начала я
шутливо, надеясь поделиться с ним чудом встречи. Но тот только снисходительно
посмотрел на меня:
- Конечно, знаю.
Тон не оставил желания поделиться радостью.
***
Из дневника:
(1987 г. Зима)
«…Мы лишь в случаях необходимости касаемся прошлых
воплощений, чтобы не привлекать эманации прошлого из Акаши». («Знаки Агни Йоги»,
230)
Балашов устроил мне обструкцию: видите ли, мне снятся
«странные сны». А все потому, что я сообщила ему, какая жуткая карма связывает
его с ближайшим другом.
В видении я невольно стала свидетелем их неправедной жизни
еще в добуддийские времена. Они дурили доверчивый народ, И в момент их дележа
монет, появляюсь я и радостно приветствую в самый неподходящий момент. Я бы
ничего и не заподозрила, если бы не реакция Сидорова. Глаза его налились кровью,
лицо выражало смертельную для меня опасность! Я припустилась бежать. Он же, как
был в широких шароварах с голым торсом, так и помчался за мной. Его желание было
одно - уничтожить! И, если бы не мои быстрые ноги, этим бы все и закончилось. Я
бежала сквозь все комнаты их «богадельни», мимо его многочисленных жен с
сопливыми детьми, мимо конвейера гробов, ползущих по ленте в преисподнюю. Я,
наконец, выскочила из этого жуткого дома и припустилась бежать что есть мочи… Но
он не отставал, продолжал преследовать меня, пока я не оказалась на территории
дома своего рождения. Он словно разбился о невидимую стену! Встал как
вкопанный!..
Как, оказывается, коварен и жесток Сидоров! Какую роль на
самом деле он выполняет в рериховском движении?.. «Я главный шаман», - шутя
представился он нам с Галиной при первой встрече… Как-то надо быть с ним
предельно осторожной, косить под дурочку… И как мне уберечь от его влияния
Эдуарда… Сидоров же в его лице нашел для себя хорошее прикрытие… Тот открыт,
талантлив, контактен, все его вокруг уважают, относятся к нему как к небожителю…
- Ты понимаешь, что ты не должен в этом воплощении слепо
подчиняться Сидорову? Теперь ты должен помочь ему и себе подняться над этой
кармой и повести его за собой! Ты это сможешь! Недаром же мне было дано это
знание.
- Не надо лезть, куда не надо, - отчитывал меня Балашов. -
Живи с головой, повернутой не назад, а вперед! Настоящим! И не заглядывай в
прошлое!
- А я и живу, как Бог дал. Никуда не лезу. Все происходит
само собой, Учитель дает мне только те знания, что в данном случае нужны. Чтобы
не сделать непоправимых ошибок… Знание – это когда видишь своими глазами,
слышишь своими ушами. И я от них не собираюсь отказываться тебе в угоду, и
предавать себя. И потом, перечитай строки первого абзаца «Сердца»: «Видеть
глазами сердца; слушать гул мира ушами сердца; прозревать будущее пониманием
сердца; помнить прошлые накопления сердцем…» Понятно?.. Помнить свои воплощения
сердцем!
А потом мне было дано очередное видение с Сидоровым: лето,
красивые приморские белые дома. Солнце. Ко мне сбегает в долину Сидоров. На нем
белая, с коротким рукавом, рубашка. И спрашивает якобы добродушно, но в вопросе
ироничность и ревность:
- Чем же вам, Галина Ивановна, так нравятся стихи Балашова?
Рядом с ним появляется его команда молодых людей в таких же
рубашках, только с черными галстуками-бабочками. И все они одного роста,
чернявые, с коротко стриженными волосами «ежиками». Ну прямо – роботы!
- Балашов гениальный поэт. Только ему дано Богами в коротком
слоге уместить всю программу жизни человека. Вот слушайте:
- К вершинам духом поднимись -
Твой первый шаг – живая жизнь.
Войди в молчание немого –
Твой шаг второй – живое слово.
Посей. Пожнешь и кровь, и тело –
Твой третий шаг – живое дело.
Четвертый шаг на свете этом
Твой первый Там, где станешь Светом!
И вижу: по мере того, как я читаю, этих роботизированных
молодчиков остается все меньше и меньше. Их словно «корова языком слизала»…
Остался один Сидоров…
- Эдуард! А Сидоров тебя ревнует, если не сказать, не любит
за твое творчество. Оно для него – оскорбление.
- Ты опять!..
***
В очередной раз я бежала на встречу с Балашовым. Ливень был
такой силы, что машина, припаркованная у нашего здания МВЭС, верещала так
занудно, что уши скручивались в трубочку.
- Куда же ты идешь! На улице ливень, - пытался остановить
меня Владимир Петрович, начальник отдела.
- А с моим выходом он прекратится, - смеясь, отвечала я.
И действительно, только я открыла тяжелые двери нашего
совместного здания министерства внешней торговли и иностранных дел на Сенной,
как ливень и вправду прекратился! Проходя мимо надоевшей своим зуммером машины,
я тюкнула ее ладонью по капоту, и та замолчала. ... Я шла по Арбату, а передо
мной отступал ливень, и только шлейф дождевой пыли освежал мои пылающие щеки. А
в дождевой пыли купалась радуга! Строчки потекли сами:
Я вижу радугу, она
Залог Любви,
Забор от зла.
И от себя ты не уйдешь,
По радуге ко мне придешь!
Наши уличные беседы с Эдуардом часто затягивались. Я видела
его пристальный взгляд, сосредоточенный на моей Чаше. В такие минуты я вся
сжималась, густо краснела, в полной уверенности, что он тоже видит это чудо –
Аленький цветочек. Он в полном смысле «прорастал» из моей Чаши, средостения на
груди, на серебряном стебельке в аметистово-розовом сиянье, всеми своими
нежнейшими лепесточками. Но я опять сжималась, боясь быть уличенной Бог весть в
чем. И тогда Балашов стал активно «проявляться» на тонком плане. Там он был
более последователен… И тогда я просыпалась и бросала в пространство:
- Я люблю тебя, слышишь меня?!
И каково было мое изумление, когда в очередной вышедшей его
книге стихов «Чаша» я нашла такие строчки:
По серебряной нити огня
Слово сердца восходит все выше:
- Я люблю тебя! Слышишь меня!
- Всей любовью твоей тебя слышу!
Мое притяжение к Балашову оказалось не на пустом месте. Один
за другим мне стали открываться страницы нашей жизни из Круга Вечности…
***
(1989 год)
Видение.
Людской поток, обезумевший от страха, бежит по долине меж
невысоких гор. А среди дороги, на невысоком холме, словно островке, стоит
священник в белом длинном хитоне. Он перстом осеняет беженцев. Я - молодая
женщина с грудным ребенком на руках. Длинная многоярусная юбка бьет по босым
ногам. Пробегаю мимо, но что-то притягивает меня к этому праведнику. Я подбегаю
к нему за благословением. И ... это Балашов.
Я оказываюсь в плену. Напряжена да предела. Но вида не
показываю. Сижу на низенькой лавочке, кормлю малютку, а сама лихорадочно ищу
пути побега. За квадратным столом спиной ко мне сидит вожак. У него обнаженный
торс, вываливающийся над шароварами живот, голова с черными до плеч сальными
волосами в крутых завитках. Весь его вид вызывает омерзение. И тут ко мне
подбегает один из его прислужников, хватает малютку за ногу, весело крутит ее,
размахивается было, чтобы размозжить о стенку.
- Как это расточительно, - якобы хладнокровно, говорю я им. -
Она же моя дочь. Вырастет, и тоже будет красивой...
Убийцы замирают. Хозяин разворачивается ко мне вместе со
стулом и внимательно рассматривает жгучими черными глазами. Жестом дает знак:
она права, спешить некуда.
Сцена следующая: продолжаю кормить дочь. Рядом на низенькой
скамейке сидит старуха, сухая и прокопченная, как вобла, с лицом, испещренными
глубокими морщинами. Но глаза - живые, яркие. Цветастый платок на голове завязан
прямоугольником, чтобы еще и грел спину. На впалой груди многочисленные тонкого
полотна кофточки, бусы. И многоярусные юбки, веером улегшиеся вокруг ее ног. Она
насквозь видит меня, оценила мой внутренний план! И это ей явно по душе. Она
притягивает мой взгляд и переводит его на занавеску справа за спиной. Я все
понимаю. Улучив момент, скрываюсь за ней. Оказываюсь на заднем дворе,
пригибаясь, бегу вдоль длинного забора из обструганных длинных толстых
деревянных палок. Свобода!
И с благодарностью вспоминаю священника. Его молитва дошла до
Бога!
***
(1987 г.)
Видение.
Первые годы советской власти, вагон агитационного поезда. Его
организовал Лев Троцкий, один из идеологов революции, тот, кого В.И. Ленин хотел
видеть после себя на месте вождя. Наша задача вдохновлять красноармейцев на
борьбу за советскую власть. Белочешский мятеж 1918 года в Поволжье отбросил
красноармейцев, заставил бежать и вот теперь нам надо всеми силами удержать
завоевания Октября... Я в военной форме с портупеей через плечо. Тугой узел
пышных пшенично-каштановых волос. Сижу за столом, заваленным редакционным
материалом. Поглощена срочной подготовкой очередного номера газеты «На колесах».
Появляется Николай Гумилев. И ... это Балашов! На нем тоже военная форма. Он в
очередной раз «проламывает» кулаком высокую, прозрачную, энергетическую толстую
стену, что я «поставила» на страже своей свободы: кладет мне на стол новую
рукопись стихов. Я знаю, что это опять посвящение мне. Не поднимая головы, даю
знать - вижу. Тот уходит. И тут меня пронзает мысль: что я делаю? Женщина я, в
конце-то концов, или нет!
И вот «стена» рухнула!.. Мы стоим в объятиях. Я вспоминаю
строчки Эдуарда, написанные задолго до нашей встречи:
Любовь соединила нас.
Себя забывши, до утраты,
Пред всеми были мы в тот час
Безвинно счастьем виноваты.
И тут за спиной Балашова я вижу сухощавую, совсем немолодую
женщину небольшого росточка, просто одетую... Да это Смерть!... Она с такой
Любовью, пониманием и сочувствием смотрит на нас!... И в ее глазах я читаю
неизбежность…
В том воплощении Гумилев был единственной истинной любовью
Ларисы Рейснер, впоследствии комиссара военной флотилии, прожившей всего
тридцать лет. Это его, Николая Гумилева, расстреляли в самом расцвете творческих
сил за близость к Троцкому. Как потом по той же причине расправились и с
Ларисой…
Она была с посольской миссией в Афганистане, когда Гумилева
не стало... В письме матери она написала: «Если бы я была в Москве, он бы
остался жить…»
Карма с Балашовым оказалась крутой. Нереализованная в свое
время сила Любви, накопившаяся за многие воплощения, прорвала плотину и залила
нас своею мощью. Она настигала меня через строчки наших стихов, реализовывалась
памятью предыдущих воплощений… Я жила словно под током высочайшего напряжения…
Страдания были невыносимыми. Сердце при его имени трепетало, готовое вот-вот
вырваться, и я прижимала его обеими руками, из последних сил!
Я не знаю, откуда бралась мудрость не переступить черту и не
кинуться Балашову на шею, залюбить, зацеловать… Но вот глубокий вздох... А потом
опять и день, и ночь, и ночь, и день... Порой казалось - вот сейчас оторвусь от
кресла и, ни на кого не обращая внимания, брошусь ему на шею. И вдруг, словно
подслушав мои мысли, он говорит:
- Да я не стою тебя.
А позже признание:
- Если бы мы перешли на физический план, мы потеряли бы друг
друга…
Уйду. И покину. Уйду с безопасности дня.
А ночью настигну, родной и любимый, тебя.
И сна уж не станет.
Лишь только меня ты будешь искать, призывать и метаться.
Ночною кукушкой я буду стонать, отзываться.
Глазами влюбленных всегда тебя стану я звать.
И хватит ли сил эту память стереть, залатать?
Как жить тогда будешь, меня потеряв, и себя не найдя?
Дай руку сегодня, и вечно я буду твоя.
Стоп! Не сотворила ли я себе кумира? Наши отношения
становились опасными. Слишком разные у нас сложились в тот момент понятия о
Любви. Его друг Сидоров так вообще решил, что «Г.И. своей любовью тянет его
«вниз»! Это он тогда среди начинающих рериховцев ставил меня «в пример»: «Вот у
нас уже есть такая Галина Ивановна, когда скорочтение Учения привело к тому, что
ей стали сниться странные сны».
С моей близкой тогда еще подругой Светой Б-ой они с Балашовым
дошли в своих рассуждениях до такого абсурда! Убогие, они сочли Любовь
болезнью!..
Я шла по Арбату после встречи с Балашовым… И «слышу» голос
Учителя Учителей, полный иронических ноток:
Не оглупляй себя напрасно.
Воображением благим
На новый путь направь. Другим,
Увидь себя в большом и малом.
И я ценой неимоверных усилий, приняла решение избавить
Балашова от излишнего внимания, и не нашла ничего лучшего, как лечь на
операционный стол. За полгода моего отсутствия «остепенюсь», решила я, передохну
от «тока высокого напряжения». «Наверху» поддержали меня, в видении я «увидела»
себя прыгающей со ступенек своего дома на одной ноге, и вокруг майская зелень.
Все «срослось»!
***
(1989 г.)
Я была уже дома, сидела, прислонившись к стене в своей
постели. Вытянув загипсованную ногу, вдруг «увидела» - связки-то для операции на
моей ступне взяты с «нехристя», как любила говорить моя бабушка! Ужас!.. В
тридцатилетнем возрасте он был зарезан в пьяной драке! И теперь я «повязана» с
ним в прямом и переносном смысле, и должна расхлебывать эту «кашу»?!
В один миг я оказалась в Тонком Мире на могучей спине
черноризца. Он несся через пространство, гигантскими шагами преодолевая его.
Добежал, бережно скинул меня со спины, и, вытирая с лица пот длинным широким
рукавом, торопливо сказал на прощанье:
- Это все, что я могу для тебя сделать.
А я осталась сидеть, вытянув ноги в прямоугольном
пространстве, очерченном известью. Все это напоминало о ранее стоявшей здесь
раке. Меня окружало множество захоронений. Как искусно они были сделаны! И все
это погребальное великолепие было крыто полупрозрачным полукружьем и напоминало
итальянский пантеон... Рядом, слева от меня я увидала старца. Он лежал, мирно
сложив на груди руки в таком же пространстве из-под раки, как и я. На нем была
светлая домотканая косоворотка с трогательными подвязками в местах кистей рук и
щиколоток на кальсонах. При моем появлении он, кряхтя, приподнялся, развернулся
в мою сторону, и я увидела добрейший лик в обрамлении седых, слегка вьющихся
волос.
- Хочешь, я тебя окрещу? - желание помочь пронизывало каждую
нотку его голоса.
- Как ты это сделаешь, - возмутилась я, все еще не понимая
происходящего, - если я даже еще и не успела искупаться? Да и смены белья с
собой нет.
Тот покряхтел, покряхтел, потом, опираясь на локоть правой
руки, присел, при этом грудь его слегка обнажилась, и я увидела массивную
серебряную цепочку с множеством всяких крестов и медальонов. Он сунул руку за
пазуху и, вытащив цепь, протянул мне.
- Тогда выбери себе крест.
- Чем твой крест лучше моего, - рассматривая это богатство,
говорю, недоумевая.
Тот опять крякнул:
- Тогда возьми вот это.
Он снял со своей цепочки овальный медальон самого простого
светлого металла. Я увидела на нем дату, пытаясь запомнить, она, полагаю, имела
ключевое значение в нашей встрече. Потом даты стали меняться, я поняла, что они
свидетельствовали о времени наших кармических встреч. И … замерла! Так это же
Николай Чудотворец!..
Так вот с кем я вздорила! Как же я сразу-то не узнала?
Сколько раз он являлся мне, то в видении, то в голографическом виде, то
спроецировав свой лик на деловые бумаги! И место... здесь же раньше стояла рака!
Ну конечно же! Его первое захоронение, как и мое, оставило в истории лишь след!
Ведь тогда по ошибке вероломные грабители вместо его мощей украли мои. И теперь
«нас» опять «перенесли» сюда! Ради чего такая трата драгоценной энергии? А
черноризец?!.. Так это же сам Сергий! «Все, что я могу сделать»! Что же это
получается - прошли века, а кармические «дыры» все «штопаем и штопаем»!
Не воспользовалась я, значит, широтой их души! Вот и получай
теперь за свои капризы, отрабатывай свою с этим «нехристем» образовавшуюся
карму!
В Мире Тонком я была тому «нехристю» «стариком Хоттабычем».
То квартиру предоставь, то телевизор новый, то вижу себя с метлой в руках и
завязанным на голове платком, лишь одни глаза, да и их не поднимаю, помня наказ
одного из моих бывших сотрудников по КамАЗу…
Накануне отъезда из Набережных Челнов в Москву я дала себе
слово отдохнуть как минимум год, так, сама того не ведая, настрадалась тогда с
открытием энергетического тела. И вообще размечталась пройти по стране пешком по
маршруту Горького.
- Ну вы, Галина Ивановна, хотя бы увесистую палку с собой
тогда возьмите, чтобы от мужиков отбиваться. Я закажу своим рабочим, отольют на
совесть.
- А я подвяжу платок так, что только одни глаза будут видны.
- Вот из-за них-то и липнуть будут!
Так и с «нехристем» эта конспирация не прошла, тому
захотелось, чтобы «золотая рыбка» стала еще и наложницей!
Мы схватились с ним в рукопашном бою. Я боролась что было
сил! То он брал верх, то я! Передо мной на расстоянии вытянутой руки появился
нож! Не-е-ет! И я отбрасываю его подальше, чтобы никто из нас не смог наделать
беды. Топор!.. Не-е-т! И тут появляется молоток! Я схватила его, занесла, было,
над его головой… Стоп! ... А стоит ли все это того?
И надо же! Моментально все исчезло!
«Все завязано узлом, а развяжешь лишь добром!»
Когда в те «шестьдесят шесть» я вернулась к жизни, то с
радостным удивлением обнаружила – крестик-то на моей груди с ликом Христа и
простой оловянный медальон с изображением Николая Чудотворца спаялись чудесным
образом!
Там, в больнице, я с удовольствием прочитала книгу Ромена
Роллана «Жизнь Рамакришны. Жизнь Вивекананды». Ее мне дал Балашов. Каково было
мое удивление и невыразимая горечь, когда передо мной предстали отношения
Вивекананды с его возлюбленной! Они оказались еще горше, чем наши с Балашовым. И
вызывали лишь протест. Вот, оказывается, с кого он «рисует» свою жизнь!..
Вскоре я встретилась с Вивеканандой в Мире Тонком...
Из дневника:
(1988 г. Зима)
Гималаи. На перекрестке снежных горных дорог по пути из
Обители встречаюсь с известными миру мудрецами. С кем-то из них я останавливаюсь
в беседе, других приветствую. На середине спуска с горы я увидала Вивекананду.
Он остановился, поджидая меня. Доброжелательная улыбка освещала его лицо. Но я
вся еще под впечатлением книги. Не нравился он мне ханжеским и грубым отношением
к своей ученице Ниведитте. А она так искренне любила его, и вовсе не
претендовала на телесную близость. Можно подумать, что других отношений Бог не
создал. Скорее, он сам себя боялся, решила я, и потому неоправданно грубил,
заставляя ее страдать так, что даже друзья сопереживали.
«Неоправданно грубил»! Можно подумать, что грубость имеет
оправдание! Потому, бросив в его сторону презрительный взгляд, лишь прибавила
скорость, ловко увертываясь от препятствия, коим посчитала его. Вот где
пригодился мой земной опыт.
Видение.
Позже я увидала Вивекананду в средневековом подземелье,
словно Прометей, прикованным цепями к монументальной арочной колонне,
поддерживающей каменную чашу. Над его головой прямо на каменном своде огромными
буквами светилось - «Вивекананда»…
Прикованный цепями... Что сам себе сковал? Любовь – это
крылья жизни. А он попрал ее...
Символ жизни, символ земли - это крест, крест Любви. От любви
земной к Любви высшей! Как мне приходилось драться в начале девяностых за это
знание уже в МЦР, наживая себе лютых врагов! Как некоторые якобы рериховцы,
пытаясь подчинить себе молодежь, искусственно сдерживали их проснувшиеся чистые
чувства и естественные порывы. Особенно преуспевал в этом один из руководителей
из Новочеркасска. Мои доводы его не убеждали, споры ни к чему не приводили, и
тогда я назвала все своими именами: «Не мсти молодежи за свою импотенцию,
прикрываясь Учением». И без того его красивые, но горевшие недобрым светом
черные глаза вспыхнули еще более черным огнем. Я поняла - попала в точку. Больше
в Центре его не видели.
Сами Рерихи имели прекрасных сыновей. И это не было
«непорочным зачатием»… Самая сильная энергия – это энергия первой чакры, то есть
половая... Иначе «вымрем же»... И не сформируем тонкое тело, не станем теми, кем
замыслил нас Всевышний...
Любовь – это жизнь.
С Любовью к ней приходишь.
С Любовью в ней восходишь.
Огнем горишь, весь мир любя.
Любовь вмещает все в себя:
В ней нежность, мудрость, доброта
В беде и радости одна.
В ней строгость, чистота, взаимопониманье.
И до утра с тобой лобзанье.
А в старости – надежный друг.
Так завершаем своей жизни круг.
Чтоб в новой – снова воплотиться,
Со всею мощью утвердиться.
А чтоб узнал меня в миру,
Я в косу радугу вплету!
Эти строки рождены Любовью. Той Любовью, что пробила брешь в
небесах, откуда на мою голову стали сыпаться эти строчки. Они приходили и ночью,
и днем, в присутствии и отсутствии посторонних.
***
Из дневника:
(1990 г.)
Из дневного видения - обращаюсь к Сидорову В.М.:
- Прекратите! Это вы встали на нашем с Балашовым пути! Это же
вы сказали, что я тяну своей любовью его вниз!
- Иначе пришлось бы круто ломать две жизни.
- А, может, мы справились бы, и сами решили, как быть, и
никого не терять. И вообще…
***
2010 год. У Балашова начались нестерпимые боли в сердечной
чакре. И эти симптомы были так похожи на те, что я в одиночку пережила в
Набережных Челнах. И, чтобы не паниковал, я принесла ему ту фотографию, что так
якобы не технично, проявил Володя Шушаков, коллега по рекламе в Набережных
Челнах. Принесла показать, как от боли при формировании тонкого тела у меня даже
менялся цвет глаз - из серо-голубых в изумрудные.
- Ты хоть сама-то поняла, что на этой фотографии?.. Ты
посмотри - у тебя же на груди запечатлелся не один центр! Смотри, как дружно
сцепились! Прямо твой «Аленький цветочек», как ты любишь говорить! Представляю,
что тебе пришлось испытать.
- А ты еще оцени, что я в одиночку прошла этот путь. Тогда я
еще и понятия не имела ни о какой Агни Йоге. А если бы я показала тебе еще и
рентгеновские снимки головы! Меня врачи чуть было не похоронили тогда. На
шишковидной железе якобы была опухоль с куриное яйцо, а это всего-навсего
открывался третий глаз. А ведь чуть было не отправили на операцию! Остановила,
как я теперь понимаю, ее бесполезность с их точки зрения. Представляешь, сколько
таких пациентов могут оказаться под ножом! А помнишь, как этот Аленький Цветочек
распускался при наших встречах? Я тогда жутко стеснялась, не знала, как отвести
твои глаза от такого чуда. Ведь он появлялся только при встрече с тобой. Такова
была сила моей Любви к тебе… Как я думала…
- А что же ты не сказала тогда об этом?
- Я была в полной уверенности, что ты его тоже видишь. Стоило
нам только оказаться друг против друга, как он появлялся! Прорастал из
средоточия серебряным стебельком, потом появлялся бутон, потом лепесток за
лепестком, и пытался дотянуться до твоей Чаши! Тогда мое лицо загоралось от
стыда за такое насилие над тобой, как я думала, и Аленький цветочек исчезал. Но
это было такое чудо! Нежнейшее из нежнейших творений природы! Такого на земле не
найдешь! Только в сказке Аксакова если! Вот почему он являлся мне во снах и в
семь, и в четырнадцать лет, чтобы в сорок два, наконец-то, появиться наяву! Ну
разве это не чудо?!
- А почему ты говоришь - «такова сила любви, как я думала»?
Так она была?
- Еще какая! Именно это позволило мне узнать, что без любви
земной не постичь Любви Высшей! Только спустя десять лет Учитель признался, что
на самом деле вызывало такие чувства. Как Он сказал мне: «Я вложил в него всю
силу Своей Любви к тебе». А я-то все это приписывала тебе! Так что прости нас.
Но зато, сколько наших с тобой воплощений я «перелистала» за это время! И мы
«прочистили» карму, к счастью. Теперь меня можно не опасаться.
Балашов почесал «репу», и, хитровато прищурив глаза, сказал:
- Зато как писалось!
«Каково тогда было в одиночку проходить этот путь» … «В
одиночку…» А, ну-ка, стоп! В одиночку ли?
А кто меня спас в полтора года? А «Аленький цветочек» в
детстве и отрочестве! А Луч через железную дорогу! А встреча с волком в лесу! А
то, а другое! А автобус с Учителями...
Теперь я могу сказать, Кто! Кто вел меня и с Кем я иду по
дороге жизни…
Ну, кто бы теперь сомневался, чья это работа - оставить на
память не только мне картину открытых только что центров тела тонкого, как
результат якобы непонятных запредельных болей... Только теперь понимаю, почему
мне было так невыносимо тяжело противостоять желанию броситься Балашову в
объятья, залюбить, зацеловать... Ну откуда мне тогда было знать, что это время
подготовки меня Учителем к току еще большего напряжения, ждущего впереди! Два
лика запечатлены были на той Голограмме, что стала моей жизненной программой,
данной Сверху. Один из этих ликов принадлежал Л.В. Другой тому... Но все это я
узнала потом...
И только много лет спустя, я осознала: не смогла бы я
«вернуть все то, с чем пришла на эту планету», если бы не выдержала испытания
энергией Любви. Именно через такие страдания и напряжения Учитель выложил мой
путь. Потому я смогла встать в единый космический поток со своими Братьями и
Сестрами, откуда до сих пор и черпаю силы для работы на благо мира.
Во всем была Рука Водящая.
***
Из дневника:
(24 июля 1988 г.)
Была в «Современнике». Смотрела жуткую до безысходности вещь
автора Галина «Звезды на утреннем небе» с моей любимой Мариной Нееловой в
главной роли. С большим трудом остановила себя от рева во весь голос. Сидела в
первом ряду партера и едва сдерживала себя от рева во весь голос, взахлеб. А
люди вокруг смеются! Вот дикость!
Вижу сон… Кто-то за руки держит молодых женщин в черных
маечках. Глаза накрашены, как у тех проституток из спектакля. Глаза их опущены
вниз. Они одна за другой медленно сменяются по кругу… Кто-то невидимый говорит
мне:
- «Вот приходит конец Кали Юге, а за ней Сатья Юга, время
любви и добра…»
И что-то еще…
***
(9 августа 1988 г.)
Фрагмент сна: я в США на мысе Канаверал. Запуск ракеты.
Эксперимент. Провели успешно. Я поздравляю их с этим событием, обошли СССР.
Пожимаю руки Карлуччи, кому-то еще из Правительства. Последним меня провожает
Рональд Рейган. Он в светлых брюках и рубашке с засученным рукавом. Он
благодарит меня за участие в эксперименте…
***
Из дневника:
(29 сентября 1988 г.)
Фрагмент из сна: ищу белую, серебристую, эластичную,
способную выдержать большое напряжение тонкую нить, необходимую для
транспортировки двух громаднейших серебристого цвета, объемнейших космических
кораблей. Они стоят над морем. Кто-то пытается их отправить, но наша бригада,
ответственная за безопасность корабля, не дает отправку, пока связь не будет
налажена. Я знаю, что это есть у меня дома. Кто-то в темноте пытается напасть на
меня. Я обливаю их водой. Еще много народа вокруг. Все ждут запуска. Да, когда
наша бригада защищала корабли от несвоевременного запуска и налаживала связь,
мне для обороны и в качестве признания моей ценности в работе дали острый
складной, сверкающий серебром нож. Я сказала «спасибо Вам» и назвала по имени.
Дальше я полетела домой за этой нитью…
***
Проснулась. Включила радио. Жду новость. Сообщили, об отмене
запуска очередного «Шатла» с мыса Канаверал по техническим причинам. Ура! Мы
победили.
Запустили только вечером.
***
(3 октября 1988 г.)
Ночью учили, как видеть третьим глазом.
Глава 8
«Четвертая книга...» Камень Чинтамани
Из дневника:
(4 января 1989 г.)
Только что прооперированная по благословению Свыше, я лежала
на кровати больничной палаты, когда из Тонкого Мира донесся голос Учителя:
- Четвертая…
Я позвонила Эдуарду Балашову:
- Эдуард! «Четвертая книга», это какая?
- «Знаки Агни Йоги».
- И ты мне ее дашь.
- Так ты же ее уже читала!
- Ну и что? «Повторенье – мать ученья».
- Вечно ты чего-нибудь придумаешь!
- Ну и что плохого в этом? Сам же говоришь, эти книги можно
читать до бесконечности и каждый раз, словно в первый раз.
***
Я опять наслаждалась чтением. Каждая строка по-прежнему
светилась неземным фиолетовым светом в обрамлении червонного золота, наполняя
сердце радостью. На каждом «итоговом» месте Учения я вспоминала, как мои Боги
награждали меня очередным «званием». Притом «картинки» шли с опережением –
сначала в Мире Тонком меня извещали о ступени моего духовного восхождения, и
только листая следующие страницы, я находила подтверждающий этот статус
параграф. Так я в итоге «получила» «генеральские погоны»: «лампада пустыни»,
«пустынный лев»…
В качестве закрепления урока ночью в Мире Тонком предстала
картина: передо мной на фоне невзрачной, бесплодной и серой пустыни возникла
львица… с львенком... Они спокойно сидели у обнесенного деревянным забором
небольшого квадратного пространства, как символа неразрывности Мира Тонкого с
миром земным. Львица терпеливо наблюдала, как я, сидя на холме, опершись локтями
о колени, внимательно рассматривала их. Детеныш же, перебирая мощными лапками,
все время крутил своей трогательной мордочкой то в сторону матери, то ко мне. По
всему было видно - ему так хотелось, чтобы я запомнила его… Запомнила… Эта
забавная мордаська еще не раз встанет перед моими глазами, пока не придет время
встречи!..
Тогда, сразу после видения, я не придала ему особого
значения. Ну и что? Я в ранге «пустынного льва»… ну еще и малыш рядом, ну и что?
Не придала значение и тому, что я не одна была на холме, а рядом спал ничего не
подозревающий муж, как и тогда в предстоянии перед Учителями небесной Шамбалы и
Учителем Учителей накануне осуществления проекта зачатия дочери нетрадиционным
способом - через горловой центр, способе рождения шестой расы. Но в видениях нет
ничего без надобности. Вот и сейчас мне дали знать: где-то подрастает «детеныш»,
который по всем законам, и физическим, в том числе, мог бы еще быть и моим, от
плоти и крови!
Прошло десятилетие, прежде чем эта встреча с «умным
детенышем» состоялась. Сегодня я уже знаю «кто»... И ... «кроме нас еще двое»…
«Четвертую книгу» дочитала. Еще раз остановилась на последней
странице: «Я положил основание Агни Йоги на четыре конца, как цветочный пестик.
Я утвердил Агни Йогу столбами ступней Моих, и в руки принял
Камня огонь.
Я дал огненный Камень той, которая по решению Нашему будет
именоваться Матерью Агни Йоги, ибо она предоставила себя на испытание
пространственному огню.
Струи этого огня запечатлелись на Камне при великом полете
перед ликом солнца. Туман искр закрыл вершину Хранительницы снегов, когда Камень
совершил огненный путь с юга на север в Хранимую Долину»…
Я сидела на диване зачарованная, продолжая раздумывать о
значении этого Камня для России, Мира. Какой трудный и какой счастливый
жизненный путь прошла Елена Ивановна, названная Учителями Матерью Агни Йоги,
став оберегом планеты и связующим звеном в Галактике…
А каков Он, этот Камень?
И … словно Боги давно ожидали этого вопроса!..
Среди бела дня в дверном проеме балкона появился
геометрический предмет цвета темно-зеленого нефрита!..
Это же тот самый Камень! Но в Тонком измерении! Надземном! Не
даром же так случилось в моей жизни, что первой книгой из «Агни Йоги» стала -
«Надземное»! Это мой мир с детства! Он для меня так же реален и зрим, как и
земной!
Додекаэдр остановился в проеме стеклянной балконной двери.
Туман искр, исходящий от Него, стал расти… расти… заполняя комнату густой
темно-зеленого цвета энергией, закутав в нее меня, как в кокон…
Я узнала Его! У Н.К.Рериха есть картина, называется «Сожжение
тьмы». На ней изображена группа Учителей Обители, а на переднем плане – Учитель
Учителей. В его руках ларец, а внутри - Камень. Его сияние вырывается из Ларца,
освещая торжественные и сосредоточенные лики Учителей.
Я продолжала наблюдать, боясь пошевельнуться. Плотность
энергетики, исходящая от Камня, была такова, что на стенах комнаты едва
угадывались очертания картин и портретов Учителей…
Я долго наблюдала за всем этим, не понимая, что с этим
делать…
Процесс затянулся... интерес иссяк… И тут же все разом
исчезло…
«Камень является Магнитом, то есть своеобразным инструментом,
излучающим особые магнитные вибрации. Они действуют в унисон с вибрациями
планеты, космоса, другими мирами, с психической энергией человека»...
Словом, как потом сказал Учитель, Камень, ассимилируясь с
моим ритмом, через созвездие Орион закрепил связь с моим сужденным путем...
Спустя годы Учитель скажет мне: «Вы с Л.В. составляете две батареи, равные силе
Камня»...
«…Особые магнитные вибрации. Они действуют в унисон … с
психической энергией человека»… «С Его помощью осуществляется контроль над
эволюцией человечества в самых разных его аспектах»...
И уже после ухода из МЦР я напишу в предисловии к своему
сборнику стихов: «МЦР – место сбора и отбора могущих или не могущих идти в ногу
с эволюцией...»
Мы первопроходцы-пионеры... Стоим в первых рядах строителей
новых миров...
И «капля камень точит»...
Глава 9
Физика Кармы
В одной из наших встреч с Балашовым Валя М. спросила:
- Как же все это терпела ваша жена? Столько встреч
перелопатили, это же так хорошо видно из вашего творчества.
- Ну вот представь себе, - говорю я Соне, - вот в этой жизни
ты моя жена. - при этом Эдуард ограничил пространство ребрами ладоней. – А
теперь, смотри: я встречаю Галину, вот я раздвигаю ладони шире, захватываю
пространство из другого воплощения. И там у меня были встречи, – и он опять
раздвигает ладони, - и там тоже. Теперь смотри, – и он сдвигает ладони до
первоначального размера. - Теперь мы все встретились в этом. Куда мне деваться
от этих встреч? Тем более «недосказанных». С одной достаточно мимолетности, а с
другими нужны годы, с третьими всю оставшуюся жизнь. И никакие запреты не смогут
ничего изменить. Это все равно, что прудить реку. А она все равно снесет
препятствие на своем пути, да еще много бед может наделать. Потому, как Галина
говорит, лучше «соблюдать правила дорожного движения, не наезжать на ближних». А
так, «кто знает, с кем я в сердце встречаюсь своем». Помнишь эти строчки? «Гляжу
я в зеркало. А оно мне говорит: Ты одинок. А я ему в ответ: Да откуда тебе
знать, с кем я в сердце встречаюсь своем».
Вот так! Наконец-то он понял, что такое сила Любви по
космическому праву. Она не тащит вниз, как утверждал Сидоров, а наоборот. И ни
на кого «не наезжает»… Она – самая мощная сила, преодолевающая все на своем
пути… И - пьедестал для взлета... И тут я права - только «надо уметь соблюдать
правила дорожного движения, не наезжать на ближних»...
***
(1998 г.)
Видение.
Франция, XV век. Ночлег в богатом замке. В огромной спальне
на широких полатях слева и справа от меня лежат телохранители во всех своих
доспехах, и сладко спят. Я сижу меж ними. Балашов в домотканой сорочке, в смешно
заломленном на бок ночном колпаке с кисточкой, сидит в своей постели, стоящей
поодаль на возвышении под готическим высоким и узким окном, и с тоской в голосе
говорит:
- Если бы ты знала, как я люблю тебя!
- Тогда почему я здесь, а ты там!
Снимаю часть доспехов, ложусь средь коллег по оружию, пытаюсь
устроиться удобнее. Один из них, в полусне, поворачивается на бок. Спросонья,
его рука ложиться мне на грудь. Он моментально проснулся. Смущен. Не знает, куда
ее теперь девать...
В этом телохранителе я узнаю своего соседа по деревне
Захарьино Владимира Алексеева, бывшего советского милиционера, депутата
поселкового совета. Встретившись уже в этом воплощении, мы опять с глубокой
симпатий относились друг к другу, и опять он по-отечески заботился обо мне,
признаваясь по-доброму:
- Галина Ивановна, я же люблю вас.
***
(2014 г., октябрь. Переволоки)
Видение.
Лариса с Гумилевым, то есть я и Балашов, стоим посреди
комнаты растерянные и обреченные на неизрасходованную любовь. «Балашов-Гумилев»
вполоборота в темном костюме-френче. С левой стороны из комнаты выходит мама.
Она смотрит на нас все понимающими страдальческими глазами. Из гостиной
появляется отец. Они молчат, но молчание насыщено такой горечью и состраданием!
Из другой комнаты выглядывает брат Гоша, тот, что из сегодняшней моей жизни. У
Ларисы тоже был брат Гоша. Он моментально оценивает сложившуюся ситуацию:
- Хорошо. Оставайтесь, - разрешает он состояние всех
присутствующих, - только имейте в виду, сегодня короткий день и я приду с работы
в час сорок пять.
Дальше через открытое окно я вижу, как брат садится в
легковую машину с откидным верхом, и уезжает, быстро набрав скорость.
- Слава Богу, хоть там, наверху, осуществилась его мечта, -
констатирую я...
И очнулась.
Позвонила сестра из Самары. Речь зашла о Гоше, я рассказала
ей о видении.
- Тамара, а сколько на твоих часах?
- Час сорок пять.
- Гоша, мы приветствуем тебя!
Глава 10
Далай-лама. Зеленая Тара
1991 год. Ассоциация «Мир через Культуру» под большим
секретом готовила приезд в Москву изгнанного из Тибета, последнего, Далай-ламы
XIV.
Я не знала о предстоящем визите Далай-ламы. Но уже задолго в
Тонком Мире мы с Учителями готовили его приезд. Я «увидела» огромный стадион,
полный народу, и сидящего на скамейке в позе лотоса Далай-ламу. И рядом - щека к
щеке Сидорова Валентина Митрофановича... В том видении я стояла невдалеке. На
мне было свободное шелковое платье цвета майской зелени. Черные блестящие
волосы, заплетенные в косички, молодая упругая смуглая кожа на круглом лице,
темные глаза, средний рост, крепкого сложения – словом портрет Зеленой Тары,
старшей жены царя Тибета седьмого века (Сронцзангамбо).
Так все потом через полтора года и было. Далай-лама прибыл в
Москву по приглашению сидоровской ассоциации «Мир через Культуру», поскольку
официально этот визит был невозможен по политическим соображениям, иначе
отношения с Китаем, захватившим Тибет, могли оказаться под угрозой...
В продолжение каскада видений «с высоты Востока» среди белого
дня я увидела себя в пространстве своей комнаты. Передо мной, как на экране, во
всю стену стояла смуглая, но уже немолодая полноватая женщина со сросшимися на
переносице густыми бровями. Она сурово смотрела на меня. И рядом слева от нее
молодой паренек в белой рубашке и черных брюках, и тоже восточной наружности. В
поднятых руках он держал книгу, на обложке которой крупными буквами было
написано «АГНИ ЙОГА». А личного счастья-то на том «моем» лице не было прописано,
– с горечью отметила я, - не мед, значит, иметь «коллег» по супружеству. И еще
вспомнила, как запаниковала в шестнадцать лет, увидев себя в зеркале со
сросшимися на переносице бровями. Через некоторое время они так же внезапно
исчезли, как и появились.
Визит Далай-ламы состоялся. В последний день пребывания в
переполненном народом зале Дворца Культуры он встретился с общественностью. Все
было по-домашнему, тепло и интересно. Все получили ответы на свои вопросы. По
просьбе присутствующих в конце встречи он прочел молитву во благо мира на земле.
А потом, в ожидании чаепития в ЦДЛ, судьба столкнула нас на одном квадратном
метре. Он не знал русского, а я не владела английским, и потому оставалось
говорить на языке сердца...
Впоследствии Учитель скажет мне:
- «Ты уже больше русская Зеленая Тара».
И в один миг я увижу себя на очередной международной
конференции в МЦР в костюме цвета майской зелени с белоснежным топиком ажурной
вязки традиционно русского орнамента, что так всегда любила я. И вся эта красота
потом будет связана руками моей подруги Тани Тихоновой...
Глава 11
Учитель – Отец
Дочерние отношения с Учителем проявились после очередного
видения прошлого. Мы с сестрой, а это Валя Осипова, нам приблизительно по пять
лет, перегнувшись через подоконник второго этажа длинного, простой архитектурной
конструкции дома, передвигаем шахматные фигуры, роль которых исполняют
придворные. Любимое занятие отца, великого правителя моголов – Акбара. Нам
весело, мы дрыгаем ногами в изящных туфельках, того и гляди, свалимся с
подоконника, но не боимся ничего. На нас пышные белые платья и большие белые
банты в волосах. Вот почему Валя О. до сих пор всех обыгрывает в шахматы. А я,
впервые поставив фигуры на доске, обыграла знатока. Кстати говоря, мой умный
«детеныш» вскоре увидит очень важное воплощение: в седьмом веке Валя была
правителем Китая, одним из самых сильных и кровавых в его истории, - Тан Дзунем,
расширившим его границы. И Вэнь Чень, Белая Тара, воплощение Е.И. Рерих, была
его дочерью. И выдали ее замуж за тибетского влыдыку Сронцзангамбо, что
воплощение Учителя М. Так и существовали мы с ней под одной крышей: старшая жена
– Зеленая Тара, младшая – Белая Тара… Вот, полагаю, поэтому Учителем не
поощрялся разрыв с Валей. Потом я узнаю, что она была матерью Петра Великого. В
один из критических моментов в наших отношениях Учитель показал мне, что придет
время, она очистится от своей кровавой кармы и пойдет по планете гигантскими
шагами, словно Гулливер, а я рядом с ней еще буду семенить ножками… Хорошо бы! А
пока она такая же ревнивая, как и Л.В., что была ее сыном. ... Карма, карма,
карма...
Так что я прошла с Учителем все стадии наших отношений -
Любимый. Отец. Учитель. Учитель!! Махатма Мориа! Учитель Учителей. Он всегда
бережно и деликатно вел и ведет меня по жизни из воплощения в воплощение…
Нет чище в мире родника,
Чем сердце моего Проводника!
В первые месяцы нашего знакомства с Сидоровым и Балашовым они
задали мне вопрос, выбрала ли я себе учителя, как рекомендует Агни Йога. Они
хитро переглядывались между собой. По их поведению читалось: каждый из них
надеялся на мой выбор... Как же! Каждый из них водитель рериховского движения
страны и даже больше!
Но я разочаровала их:
- Да. Выбрала. Это жизнь. Все вокруг учителя, и все вокруг
ученики. У одного я учусь, каким надо быть, а у другого, каким не надо быть.
Надо было видеть их вытянутые лица! Но отдать им надо
должное, они тут же перестроились и даже заулыбались...
По сути говоря, я слукавила. Не хотелось оказаться в
очередной раз под остракизмом. Скажи им, что у меня есть «рука ведущая» и это
сам Учитель М., ничего хорошего из этого не получилось бы. «Старые» рериховцы
так ревнивы! Они никак не могут допустить, что кто-то еще кроме них имеет
контакты с миром Высшим.
А они были всегда…
Глава 12
«Чаша Грааля»
Из дневника:
(1988 г. Январь)
В моей комнате на подоконнике стоит резная стеклянная ваза
цвета дымчатого золотисто-кофейного топаза, по форме напоминающая чашу Грааля.
Ее в восьмидесятом мне подарили рижане от завода-изготовителя. Я восхитилась
тогда ее формами и благородством оттенка.
И вот получила сейчас еще один подарок!
Видение.
Ночь. Как всегда, закрыв глаза или погружаясь в ночь, я вижу
перед собой на бархатном темно-синем «покрывале» небосвода лучи разных цветов
радуги: серебряный, голубой, желтый, фиолетовый, бирюзовый, еще и еще… Вижу сеть
из золотых лучей, уходящую к центру пространства глубокого темно-синего сапфира
в окружении фиолетового и золотого круга…
И тут передо мной возникла моя ваза-Чаша! Высокие светлые
клубы плотной энергии переваливались через ее края… И все это было похоже на
обложку книги стихов Э. Балашова «Чаша»!
Очнулась. Сделала «перевод» на язык земной. Поняла… Открыла
«Агни Йогу» на строках, намагниченных Учителем:
- «Наступило время говорить о видимых отложениях психической
энергии… Как пример жизненных указаний Агни Йоги можно привести пример о
последовательности пробуждения нервных центров. Указывается, что кундалини, как
центр, уводящий в самадхи, в дальнейшей эволюции уступает свое значение другому
центру около сердца. Этот центр называется чашей и является местом манаса –
средоточием чувствознания. При расширении сознания чувствознание ведет к
действию, которое и является главным отличием будущей эволюции. Центр третьего
глаза действует в сочетании с чашею и кундалини. Эта триада характеризует начало
ближайшей эпохи».
Значит, боли непонятного происхождения, одолевавшие меня весь
период жизни в Набережных Челнах, это и есть священные боли при формировании
энергетического тела…
Может ли быть это тело окончательно сформированным? Полагаю,
этот процесс беспределен, как и сама Беспредельность…
«Среди вибраций высочайших приобретается тело».
«Смысл жизни – в дерзании», - сказал мне Учитель.
ЧАСТЬ 11
Глава 1
Голограмма
(1988 г. Начало февраля)
Наконец-то я зарисовала эту, как ее назвала, Голограмму. Она
уже вторую неделю «висела» в пространстве кухни, переливаясь серебром. Я
сконцентрировала ее на моем самодельном экране, на котором принимала послания
Мира Тонкого. Голограмма отображала Иерархическое строение Галактики и мое место
в ней…
В центре композиции, заключенной в овал, был двойной ромб с
моим портретом времен жизни в Набережных Челнах. Тогда из-за волос, поредевших в
результате процесса формирования так называемого «столепесткового колокола»
тонкого тела, мне пришлось коротко постричься. И теперь эта фотография была в
центре этого ромба.
В основании овала лежали огромные фолианты! Из верхней части
выходил шпиль, на котором друг над другом были нанизаны символы религий –
полумесяц и венчавший его православный крест. В продолжение креста была чаша
моих накоплений из круга Вечности. Из нее выходило подобие огромного локатора, а
в нем многоярусные небесных тонов соединенные друг с другом треугольники. Из них
на меня смотрело множество глаз.
Навстречу сверху шел такой же локатор с такими ми же
треугольниками, в каждом из которых было Око. А между ними шла, как я окрестила,
«лестница Иакова». Она шла с земного локатора к небесному. Вот почему мое фото
поместили в двойной ромб!
Вершил это сооружение божественный АУМ – «Сила Всеначальная»,
как именует ее «Агни Йога». Именно Она, эта божественная сила в 1986 году
явилась в мой дом и приобщила к мирам иным.
По бокам от овала шли узкие коридоры с переходом в цвета
светлого металла сооружения разной формы: сигарообразные, овальные. Все они
напоминали космические корабли. Один из них был копией нашей советской
космической станции «Мир»…
Вокруг Голограммы были знаки, знаки, знаки. Слева наверху
сверкал серебряными звездами Щит Белого Братства в форме лилии. Ниже, слева –
светящийся неземным светом «обруч», на нем сияли нанизанные, словно крупный
жемчуг, сферы. Раньше я уже видела его в Мире Тонком: Я сидела на холме, а на
моей голове, словно венчик, был этот светящийся обруч со сферами. В том видении
я была не одна, под него, к ужасу мамы, старалась протиснуть свою голову и моя
тольяттинская тезка. Мама, возмущенная ее поведением, пыталась, было, вытащить
Галину, но я крепко прижала ее к себе. Поведение Галины в том видении тогда не
насторожило меня.
Еще я зарисовала два лика. Один из них красивый юноша в белых
одеждах со скульптурными римскими чертами лица.
Другой поражал суровой экзотичностью. Я не могла определить
ни пол, ни возраст и написала под ним - «буддийский лик, нейтральное лицо». Как
потом оказалось, это была Л.В. Шапошникова, доверенное лицо Учителей, в руки
которой было отдано их творческое наследие.
Я успела зарисовать большую часть знаков. Один из них, тот,
что справа, был похож на кресло. Другой долгое время не давался в «прочтении»:
две окружности одна в другой, а в них три треугольника, соединенных в центре
остриями вершин: радиация мне не враг, а моя стихия. Если я оказываюсь в видении
в белом платочке на голове, это значит, я работаю в зоне «особого космического
воздействия». Так в восьмидесятых годах при неудачной стыковке космического
корабля с грузовым кораблем и космонавтами на борту я пронесла каждого на своих
руках в безопасное место, пока мы не ликвидировали прореху. Такой меня увидала
Л.В. в видении, когда в начале девяностых было памирское землетрясение. Оно
обнажило горные слои с ее любимым лазуритом с золотыми прожилками. Л.В.
устремилась за ним. Но каждый шаг приносил обвал за обвалом. Обстановка стала
критическая. И тут на вершине плато она увидала меня среди специалистов
сейсмологов. Я им что-то оживленно рассказывала, показывала. Л.В. стала звать
меня, но от ее голоса порода только обваливалась, и она проснулась.
А еще было много знаков, которые так и не смогла зарисовать.
Уж что-то замысловатое и непонятное для земного глаза это было. И это несмотря
на то, что при моем пристальном рассмотрении они приближались и увеличивались в
размерах, чтобы и их можно было рассмотреть детально. Словом, я отнеслась к
Голограмме неподобающе...
Потом успокаивала себя: неважно «успела - не успела», важно
то, что «наконец-то я вернула все то, с чем пришла на эту планету», и готова к
сотрудничеству с силами Высшими.
Так, благодаря Голограмме, в моем сознании объединились
окончательно два мира – Мир Тонкий и мир земной. Вот она - Йога Огня в действии.
Именно в этом, согласно Учению, и состоит эволюция человечества.
И в связи с этим так хотелось дать этому Учению другое
название - «Культ-ура», более понятное на русской ниве.
Культ – «ур»-а, то есть – духа. Так в переводе с языка Богов…
Глава 2
Щит Белого Братства. «Мона Лиза»…
(11 февраля 1988 г.)
Пришел сын с радостной вестью – у меня родился внук!
Беседуя, мы сидели за журнальным столиком друг против друга,
и вот в пространстве меж нами появился сияющий огнями Мира Тонкого Щит Белого
Братства! Тот, что еще был означен в Голограмме!
Сила его энергии были такова, что я в полуобморочном
состоянии плюхнулась на диван! А Щит молниеносно переместился напротив, заняв
собою репродукцию картины Леонардо да Винчи «Мона Лиза». Ее в 1970 году по моему
настоянию привез Борис из Италии. По размерам она была точь-в-точь что
подлинник.
- Дима, Дима, ты видишь это чудо?!
- Нет, мам, не вижу. Это только для тебя.
Я пыталась, было, понять, по какому случаю такая
манифестация, может быть, в связи с рождением внука?
- При чем здесь внук? – сердито сказал Балашов. - Думай шире!
Ты не забыла, что это было в канун дня рождения Е.И.? Ищи связь здесь, - сделал
паузу, и продолжил, - только не понимаю, за что это тебя так наградили, как ты
любишь говорить, «Сверху»?
Так и хотелось парировать строками из его же стихотворения:
«Да откуда тебе знать, с кем я в сердце встречаюсь своем».
Р.S. А то, что Щит переместился в «Мону Лизу», тоже не
случайность. Потом, спустя годы, я увижу, как Леонардо делает зарисовки ее
портрета. Голова Джоконды то вначале поднята гордо, то опять заняла известное
всему миру положение. И мой снисходительно-ироничный взгляд от того, что устала
позировать, а он никак не определится… И только руки оставались в статике…
Недаром в каждом письме к мужу в Италию я просила привезти репродукцию Джоконды…
Недаром с появлением рядом с ней моего портрета, написанного Амаей, подругой
Балашова и Сидорова, художницей из Питера, в Тонком Мире появились над
портретами светящиеся неземным голубым треугольник с Оком Всевидящем и
спиралевидный овал нежно-голубого-салатово-аметистового цветов. И один другому
говорил: «Еще один портрет»…
Щит Белого Братства!
Прав Балашов, «думай шире», «ищи связь здесь»!..
Прошло уже целых два года с того времени, как в комнате
появились огненные строки – «Год Агни Йоги. АУМ. Агни Йога. АУМ»… И Голограмма,
среди знаков которой слева светился небесным серебром этот Щит…
Глава 3
Дочь
«Не преувеличу, но прошел бы огненной пустыней без жалобы,
только бы принять участие в обновлении Мира» - Махатма Мориа.
(«Листы дневника, Елена Рерих, 1925-1927», Рассанта, Москва,
2012, с. 29)
«При эволюции уплотненного астрала будет избегнуто это
ныряние в материю».
(Там же, с. 57)
Из дневника:
(1987 г. Осень)
Балашов в Монголии. Я всем сердцем лечу туда, оказываюсь в
космическом корабле. Уверенно иду по его узкому коридору. Меня встречает Учитель
М. В первом же отсеке нас приветствует, поднявшись из-за рабочего стола,
вихрастый молодой человек. Он смущенно улыбается.
- Познакомьтесь. Это твой суженый.
Быстро окинув его взглядом, отмечаю - это же тот самый
главный конструктор секретного изделия «Почтового ящика №81». Это он через
своего друга пытался сделать мне предложение руки и сердца.
Но меня интересует лишь мой любимый поэт. Опережая дальнейшие
действия, увлекаю Учителя в зал, чтобы сверху увидеть Монголию.
Мы стоим с Учителем в просторном полуовальном зале с
задраенными шторами. Под его взглядом шторы отъезжают в стороны, и передо мной
возникает фиолетовая глубина космоса. Завороженная, я «окунаюсь» в это бархатное
пространство с бриллиантовым сиянием звезд. И тут перед моими глазами возникает
карта. Она объемная! Я впиваюсь в нее взглядом. Но что это? Здесь все в обратном
порядке. И, словно отвечая на мои мысли, все встает на свои места!
- Вот Монголия, – помогает мне Учитель.
Я увидела быстро приближающийся ко мне материк по форме
напоминающий руно червонного золота. И вокруг него сияние букв - «голд кап».
Золотая чаша! Мне увеличили ее в размерах, и я долго не могла оторвать взгляда
от этой и впрямь «золотой чаши»…
Домой я возвращалась на очень простом средстве – плашмя на
обыкновенной деревянной доске. Подо мной мелькали хвойные леса, поля, реки…
***
(1988 г. Февраль)
Чудесный зимний день. Солнце. Белый снег скрипел под ногами.
Неспешно вышагивая, я возвращалась из магазина, с удовольствием вдыхая морозный
воздух. В памяти всплыл Голос, «раздавшийся» днем ранее, так не похожий на голос
моего видимо-невидимого молодца из любимой сказки «Аленький цветочек»:
- Я приду к тебе в...
Тогда я отнеслась к этому как к чему-то эфемерному. А сейчас
мне вдруг захотелось похулиганить, проверить реальность существования этого
Голоса, и я так же мысленно ответила:
- Ну хорошо. Приходи.
И Он пришел!
Передо мной над журнальным столиком возник приличных размеров
прозрачный куб, а в нем – «Он»! Одет по-европейски: пиджак, правда, напоминал
больше век восемнадцатый. Он плотно облегал торс, и был застегнут на верхний ряд
пуговиц. На слегка удлиненном черепе внушительная залысина. Это не Махатма М. На
нем не было чалмы, и Тот такой живой! Он может быть веселым, строгим, ироничным,
и всегда – Любящим, многооким, как я назвала Его в стихотворении. А этот строг и
педантичен.
Я в оцепенении смотрела на пришельца. А Он что-то
назидательно говорил, говорил. Но речи его мне не было слышно. Он оставался в
своем прозрачном кубе, как бы восседая на невидимом, со слегка отклоненной
спинкой, кресле. Наша атмосфера ему опасна? - рассуждала я, наблюдая за ним. Да,
конечно! Разница низких слоев земной атмосферы и его вибраций ничего хорошего
никому из нас не сулит... Но что он хочет от меня? Может, как и Сидоров,
считает, что я «тяну Балашова вниз»?..
Сейчас меня смешит моя ограниченность, а тогда я продолжала
рассуждать в гневе: порицает за то, что все мои мысли только о Балашове? День и
ночь! Ночь и день! Откуда тогда мне было знать, что это Учитель усиливал
напряжение меж нами, чтобы достичь в моем сердце Любви космической величины…
Сеанс затянулся. Мне стало скучно…
И «Он» исчез…
То, что Он «Оттуда», у меня не вызывало сомнения. И это
подтвердилось годами позже. Я увидела Его портрет в музее МЦР. Это был
Сен-Жермен. Но я тогда не открылась Л.В., что Он «приходил» в мой дом, как и
многие другие не менее значимые личности из Круга Вечности. Представляю, какую
реакцию с ее стороны все это вызвало бы!
Сен-Жермен вместе с Учителями принимал участие в моем «Годе
Агни Йоги». Я знаю Его Луч. Он сопровождал меня долгие годы становления и
прохождения первого вселенского опыта зачатия шестой расы. Сен-Жермен тоже был в
том автобусе с Учителями, когда мне было девять лет. Тогда Они на катушку
наматывали, вытаскивая с боков, «серебряные нити». Голограмма довершила мои
знания. Но от этого мне легче не стало, а даже наоборот. Всегда надо следить за
своим словом, помнить поговорку – «Умный знает, что говорит…», чтобы не навлечь
чей-нибудь гнев, например того же Балашова, или Л.В. По ее мнению Огненный опыт
могла иметь только Е.И. Рерих. Как-то у меня дома я сказала ей: «Смотри-смотри,
какие огненные шары в углу появились», на что она ответила мне снисходительно:
- Да откуда ты это можешь видеть? Это же принадлежит Миру
Огненному.
Как хорошо, что открытие моих центров проходило задолго до
нашего переезда в Москву на «чистом плато Татарии».
***
(9 февраля 1988 г.)
Видение.
Я стою в длинной, невесомой, прозрачной ночной сорочке,
облокотившись на край балкона с резной металлической решеткой. Прямо картина
Брюллова «Наездница», что висит у меня в прихожке…
Далеко внизу, в синей дымке остался полукруглый свод планеты
Земля. Слева, чуть впереди из-за белых пушистых облаков неспешно выплывает
длинный деревянный стол, за которым сидят вселенские Мудрецы, одетые в белые
одежды… Я пытаюсь их сосчитать, но мое внимание привлекает появившийся Учитель
М. Он торжественен и взволнован, на нем сияющая белизной его традиционная
одежда. Рядом с ним молодой человек, похожий на римлянина древних времен. Он
ниже Учителя, одет так же. Волосы средней длины, смоляные, волнистые. Глаза
горят восторженной Любовью!
В этот момент, к моему ужасу, в ногах появился спящий муж? От
стыда я готова была провалиться сквозь землю! Но почему присутствующие
воспринимают это как само собой разумеющееся?
И только потом-потом я пойму, что это был символ законности
того, что последует дальше…
Положив левую руку на плечо юноши, Учитель выдвинул его
вперед.
- Твой суженый…
Так это тот, что был дан в Голограмме! А как же тот, что в
корабле, когда я заскочила туда в поисках любимого поэта?
Мы так и стояли, как в театре: я на воздушном балконе, словно
на сцене, краснея за спящего в ногах мужа, а Они в «партере» чуть ниже того
стола, за которым восседали мудрецы небесной Иерархии…
А со стороны Земли медленно поднимались рваные клубы черной
гари. Но никто не обращал на это внимание… Чернота все поднималась и
поднималась, вот она уже окутала ступни Мудрецов, доползла до колен… А мы все
смотрели и смотрели друг на друга. Учитель и суженый продолжали сиять улыбками,
ничего кроме меня не замечая...
Год же 1988-ой уже готовил свой сценарий для страны Советов
со всеми вытекающими отсюда последствиями…
***
(10 февраля 1988 г.)
Девять утра. На переходе от бодрствования ко сну.
Завибрировали картины на стенах, диван. И в один миг я
увидела себя над синей планетой в длинном до пят белоснежном тончайшей ткани
платье с широкими рукавами, как у Царевны Лебедь из сказки Пушкина. Вижу, летит
окутанный вихревым огнем космический корабль в форме овального диска. В моих
руках появились светлого металла высоченные прямые сабли со спрямленными
концами. Я крепко держу их в ладонях, упирающихся в светлого материала рукояти.
Вся, словно натянутая струна, поднявшись на цыпочки, устремляюсь в фиолетовый
бархат беспредельности, в радостном ожидании машу «саблями» и кричу изо всех
сил:
- Сюда! ... Сюда! ... Я здесь! Я здесь! ... Мой суженый
летит! ... Мой суженый летит!..
Вот корабль появился на горизонте! ... Вот он уже завис надо
мной! Я успеваю разглядеть его слегка вытянутую овальную форму, светящиеся
иллюминаторы, выбивающиеся пучки красных искр из сопл, хвостовую часть с
открытым входом… Эмоции переполняют!
И … я очнулась…
И только затихающие вибрации бившихся о стенку комнаты картин
и вихревой снежный столб во дворе говорили о «визите»…
***
(11 февраля 1988 г.)
Утро. Борис ушел на работу. В доме тихо, я еще в постели. В
один момент картины на стенах опять завибрировали, диван тоже. Чтобы не выпасть,
схватилась за края… И тут же попала в Мир Тонкий…
Я в густом фиолетовом пространстве космоса. На мне все то же
платье «Царевны Лебедь». Невесомое, длинное, белоснежное!
Подняв в руках, держа крепко за рукояти, сабли из светлого
металла с теми же длинными лезвиями со спрямленными концами, я опять вытягиваюсь
в струночку, вся устремленная к приближающемуся кораблю. И опять кричу изо всех
сил:
- Сюда!.. Сюда!.. Я здесь! Я здесь!
Корабль замедляет ход. Зависает надо мной. Неведомая сила
всасывает меня внутрь. И вот я уже в просторном зале. Полулежу в кресле с
широкими подлокотниками, ноги упираются в педали, я грустно размышляю:
- Вот так и пропадают на Земле люди. Придет сын с работы, а
меня нет.
И тут с Земли приходит Луч. В широкой его части я увидела
фотографию сына в четырехлетнем возрасте. Эта фотография, замурованная в
игрушечную космическую ракету, стоит у меня дома под портретом Учителя на
книжной полке.
- Мне дали возможность проститься с сыном? - мелькнула
грустная мысль.
Странная резкая нестерпимая боль пронзила правую часть шеи,
от вибраций защекотало ухо, защемило сердце. Что это?.. Из последних сил
вцепилась в рукояти кресла... Я стала понимать - идет какой-то важный процесс и
надо выдержать, иначе нет смысла во всем этом... Но боль была выше моих сил… И я
оказалась в своей постели.
Не открывая глаз, я вцепилась руками в края вибрирующего еще
дивана, чтобы не выпасть. Я осознавала: сегодняшний процесс окончен. И мне так
хотелось увидеть наяву тот корабль, ведь слышу же я и вижу вибрирующие о стену
картины!
Я подскочила к окну, и только снежный вихрь, уходящий ввысь,
говорил мне, что это явь. Я выскочила во двор... Снежная пыль легла на мое лицо,
еще раз утверждая, что это была реальность.
Отчего такая режущая боль в горле? Выдержала ли я этот
процесс? И что он означал? И что дальше?..
И стало грустно…
***
День следующий. Контрольное время встречи. Я дома.
Я уже не удивилась ни возникшему в заснеженном дворе вихрю,
ни дрожащим картинам на стенах... Я оказалась в Мире Тонком…
На этот раз словно наяву я стояла посреди двора. Надо мной
был все тот же корабль овальной формы со струями огня, выбивавшимися из боковых
отверстий. Удивительная сила опять втянула меня внутрь. Через иллюминатор я
увидала, как под воздействием турбулентности гнутся деревья, уже в центре
Москвы. … Вот опрокидывается памятник Дзержинскому на Лубянской площади.
- Ну вот, из-за какой-то Галочки столько бед, - подумала я
грустно.
И словно в ответ я тут же оказалась за пределами корабля на
подвешенных к нему качелях, держась обеими руками за стропы из широкой
эластичной ленты…
Подо мной лежала Москва со всеми прилегающими к ней
просторами. Я увидала, как с западной стороны к городу приближается широкий
поток мутной воды. Стремительно нарастающие волны с грязной пеной и обломками
построек погребали под себя все, что вставало на пути! Я наблюдала за этим,
полная горечи. Вот уже безо всякого сопротивления ушла под воду почему-то
опустевшая Москва…
А люди? Где они?.. Сердце сжалось от безысходности!
Тогда невидимая сила развернула качели в сторону Самары и
Тольятти. Там то же самое! Потом Набережные Челны!.. И там та же картина!
Я наблюдала за этой жуткой трагедией, пока судорожная рябь не
пробежала по поверхности воды, похоронив под собой все, что раньше было дорого…
Я испытала дикий ужас!.. И… недоумение… Как молниеносно все
произошло… Глазам не верю!.. И все эти разрушения из-за каких-то мелкопакостных
волн... даже не доходивших до колен!..
Продрогшая от холода, оцепеневшая, я продолжала сидеть на
качелях не в силах понять, что же это было?.. И тут меня высадили на выступивший
из-под вод небольшой островок с православным Храмом посредине, тем самым, что на
картине Н.К. Рериха сам Святой Сергий держит в руках. Из него выходили люди.
Среди них были давно ушедшие в мир иной мой отец и дед Андрей. Отец на ходу
завязывал пояс на стильном в клетку демисезонном пальто, о чем-то оживленно
разговаривал с дедом. И еще я увидала ныне здравствующих - мою соседку по
Набережным Челнам Аллу с дочерью. Но никто из них не заметил меня. Я прошлась по
храму, и там тоже никто не заметил меня…
Очнулась уже в постели. Картины продолжали вибрировать, стуча
о стены, диван - об пол. Я стремительно выскочила на балкон. Во дворе, как и
вчера, остался лишь вихревой искрящийся снежный столб, уходящий ввысь…
Я вспомнила Голограмму… Уходящий в пространство космоса
православный крест… И сейчас – опять православный храм… Это символ того, что
Россия возродится. И Живая Этика будет идти рука об руку с подлинным
Православием в том великом делании, дополняя друг друга… Иначе не выполним своей
миссии спасительницы человечества планеты…
Девяностые годы...
Явь. Черная гарь нависла над Россией. Провокации, пришедшие с
Запада, ввергли страну в волнения, и поглотили... Вот тебе и грязные волны,
идущие с запада, проглотившие весь Советский Союз «от и до»... И памятник
Дзержинскому сброшен с пьедестала, как ненавистный символ прежнего режима… Вот
тебе и видения предстояния перед силами небесными, вот тебе и «наводнения». Все
было предопределено...
И никто особо не сопротивлялся, словно всех сверху посыпали
дустом…
Страна впала в разруху гораздо более страшную, чем в
семнадцатом году... «За что боролись, на то и |